Нарколог: Химическая зависимость — это навсегда

Можно ли принудительно лечить алкоголиков и наркоманов? Как может общество помочь зависимым людям? Наркотики — проблема общества, в целом или только конкретного человека? На эти и другие вопросы касаемо этики наркологии Pravda. Ru дал ответы заведующий отделением Московского научно-практического центра наркологии, психиатр и нарколог Игорь Михалев.

— Можно ли принудительно лечить наркомана или алкоголика?

— Нет. Я думаю, что лечение пациента с химической зависимостью должно осуществляться только добровольно, кроме тех случаев, когда пациент находится в состоянии психоза. Причем часто в быту многие воспринимают психоз как нервное возбуждение. Нет, это подразумевает под собой не раздражительность, не какие-то эмоциональные яркие реакции, а спутанность сознания больного, когда больной дезориентирован в пространстве, во времени, испытывает зрительные, слуховые, тактильные галлюцинации. В этом состоянии, конечно, человек опасен и для себя, и для окружающих. В этом случае необходимо проводить принудительную госпитализацию.

А в остальном человек должен сам для себя решить, стоит ли ему употреблять наркотики, стоит ли ему продолжать употреблять алкоголь, если у него хронический алкоголизм, или же надо обращаться к специалистам.

— Но ведь наркоман не отвечает за себя и приносит очень много горя окружающим. Мы все знаем эти истории о том, как зависимые люди выносят из дома ценные вещи, продают за бесценок, чтобы только купить себе наркотик. То есть наркоман рано или поздно пойдет на преступление. Неужели, даже если ему самому нравится это состояние, мы должны это терпеть?

— Я вас немного удивлю. Вы можете встретить в быту человека, страдающего, предположим, опийной наркоманией, и вы даже не заподозрите об этом.

— А это прогрессирует? Он может вечно в таком состоянии находиться, или оно будет ухудшаться, и рано или поздно он станет неадекватным?

— Конечно, это тяжелое психическое расстройство. Если мы говорим об опийной наркомании (а опийная наркомания — это прежде всего героин, морфий), конечно же происходит постоянная деградация личности. Прежде всего это патология настроения, патология влечения. Больной деградирует постепенно, но варианты течения заболевания самые разные. Когда пациент разрушается в подростковом возрасте, либо в молодости, это вариант тяжелого течения наркомании. А частенько бывает так, что они в таком перманентном состоянии всю жизнь живут. У меня сейчас есть один пациент, ему 52 года, страдающий опийной наркоманией. Он последние два-три года не работает, а до этого работал.

— А он к вам сам пришел?

— Да.

— Выходит, у наркомана или алкоголика есть воля. Однако вы считаете, что если у него эта воля не активна, не направлена на желание излечиться, то его не нужно лечить?

— Этот человек ведет определенный образ жизни. Он выпивает, и как мы можем заставить его принудительно не делать этого? Это тогда будет больше похоже на психиатрию, а наркологические клиники станут похожи на места лишения свободы.

— И что делать жене, что делать семье, что делать детям человека, который может вынести и телевизор из дома ради бутылки?

— Если он мучает семью, мучает детей, это говорит о деградации, в том числе интеллектуальной. Каждый алкогольный психоз — это серьезный удар по головному мозгу. И порой его можно даже сравнить с черепно-мозговой травмой средней степени тяжести. Поймите, что такой психоз не безвреден для организма, и прежде всего для головного мозга, идет постепенное разрушение человека. Я не думаю, что у близких остается какая-то особая любовь к нему. В конце концов, можно развестись, жить отдельно.

— Что вы делаете, если человек все-таки обратился за помощью, а потом ему стало плохо и захотелось похмелиться?

— Мы сначала лечим похмелье, купируем запой. На это уходит определенный промежуток времени, трое суток, а при тяжелых вариантах — неделя и более. В это же время происходит обследование пациента. Затем возникают другого рода патологии. Как правило, просыпается влечение к психоактивным веществам. В процессе лечения мы выявляем осложнения и продолжаем работать. И уже пациент продолжает работать не только с врачом, а с психологом, с психотерапевтом. То есть ведется работа комплексная: как индивидуальная, так и групповая. Главное, чтобы она продолжалась как можно более длительный срок. Оптимальный вариант, когда пациент проводит недели три-четыре в обычном линейном отделении. Если затем последует перевод в реабилитацию, тогда уже дальше будем ставить прогноз.

— А наркоманию можно излечить?

— Нет, излечить от химической зависимости невозможно. Можно только добиться ремиссии, то есть неупотребления психоактивных веществ. Ремиссия может длиться как один день (пациент выписался и сразу побежал в магазин, выпил, или же обратился к барыге и купил наркотик), а может длиться и до конца его жизни.

— А общество помогает наркологам?

— Без реакции общества мы бы ничего не сделали. Я вам открою маленький секрет: в нашем отделении пациентов с первично выявленной опийной, героиновой наркоманией за последние несколько лет всего один-два были. То есть резко уменьшилось число таких пациентов.

— Почему тогда таможенники говорят, что есть проблема, что новые синтетические наркотики появляются чуть ли не каждый месяц?

— Дело в том, что наиболее тяжело протекающий вид наркомании — это, конечно, опийная наркомания, проще говоря, героин. Он коварен тем, что у человека страдает не память, не мышление, а настроение, желания. Внешне, в быту такие наркоманы могут быть вполне приятными людьми. Что касается появившихся в последнее время солей, курительных смесей, они токсичны и в большей степени вызывают осложнения у наших пациентов. Если человек употребляет курительные смеси, он сам понимает, что глупеет.

Может быть, это несколько цинично, но хорошо, что эти наркотики более токсичны, потому что у больного появляется критический взгляд на свое состояние. Это как наглядное пособие для окружающих, для молодежи. Они уже видят, к чему приводит употребление этих модных наркотиков. Помните, несколько лет тому назад были передозировки и череда смертей? Узнавший об этом подросток понимает опасность и десять раз подумает, стоит ли ему употреблять эту дрянь или нет. Извините за цинизм.

— А если вам привели родители подростка в тяжелом состоянии, вы его вывели из этого состояния, родители ушли, и он говорит: "Я свободный человек, я пишу заявление об отказе от лечения и ухожу", как с этим быть?

— Здесь должны работать и правоохранительные органы, и школа, и семья. Я думаю, что по мере нормализации социально-экономической ситуации в стране, по мере структуризации общества таких пациентов будет все меньше. Это показывает, кстати, пример героиновой наркомании. Повторю, что у нас практически сейчас не встречаются первичные больные, страдающие героиновой наркоманией. Кстати, у нас порой пациент говорит: "Я в первый раз недавно стал употреблять героин", а потом начинаешь с ним беседовать и оказывается, что лет десять до этого он регулярно курил травку. Это говорит об отношении общества к тому или иному виду психотропных веществ. Если в обществе будут относиться к каннабису, как к легкому наркотику, то мы будем на выходе получать таких вот наркоманов.

— А голландцы разрешили. Кстати, что произошло в Голландии после того, как они разрешили? Лучше стало?

— У меня статистических данных нет, но говорят, они не в восторге от происходящего. Потому что это не решение. Наркомания и алкоголизм — это социальный порок, а со злом нельзя играть в какие-то игры, нельзя заключить сделку. Это будет больное общество, если мы будем давать пациенту, например, страдающему алкоголизмом, по сто грамм водки через каждые три-четыре часа.

— Но это же компромисс: зато мы тебя изолируем от общества, ты больше не человек, но ты счастлив, ты получаешь каждые три-четыре часа сто грамм водки, то есть мы проявляем определенный гуманизм.

— Мы говорим не просто о наркомане, а и о его семье тоже. Пару лет назад я беседовал с одним специалистом, который был в США, где их приглашали в метадоновые центры. Там есть государственные программы для людей, страдающих героиновой наркоманией. Чтобы они не покупали наркотики у барыг, не совершали уголовных преступлений, они в этих центрах получают от государства наркотик, который имеет название метадон.

Представьте, двух-, трехэтажные здания, вежливый медперсонал, все аккуратно, детская площадка есть с аниматорами, и туда приходят целые династии: бабушка с дедушкой, мама с папой с ребятишками. Дети играют с аниматором на этой детской площадке, а папа, мама, бабушка или дедушка слушают психотерапевта или психолога и, выслушав, получают стаканчик методона, который благополучно выпивают. Говорят, там даже дают пакеты с питанием, но этого я точно не знаю. Потом они все мирно идут домой. Вот умеет ли ребенок вырваться из этой среды? Я боюсь, что нет. Из этих людей формируется среда, и она, конечно, очень легко управляема. Пациенту, страдающему наркоманией, не нужна хорошая машина, его детям не нужно приличное образование, ему не нужен дом, он может жить в вагончике. Но это решение во многом циничное, и это, я думаю, в том числе причина социальной напряженности на Западе.

— Но вы настаиваете, что это свобода его воли? То есть 18-летний подросток, приведенный родителями, которого вы спасли из тяжелейшего состояния, не дали ему совершить преступления, говорит: "Слушай, мне здесь не нравится, мне хочется опохмелиться, мне хочется укол, дай мне бумагу, я сейчас напишу отказ", и вы отпускаете?

— Все не так просто. Если у пациента актуализируется патологическое влечение, ты стараешься ему помочь, разубедить словами. Если пациент согласен, у него появляется критика, можно и какими-то препаратами помочь ему. Но это, опять же, человек должен делать добровольно. Как правило, мы очень редко одного пациента выпускаем из клиники с отказом. Мы спрашиваем разрешения, можно ли поставить в курс дела ближайших родственников, и, как правило, просим, чтобы за ними заехали. Зачастую у человека просто не бывает каких-то теплых ботинок, банальных денег на проезд. Поэтому крайне редко бывает, чтобы больной взял и ушел.

Беседовал Саид Гафуров

Подготовила к публикации Мария Сныткова