Христо Тахчиди вновь уволили с поста главврача МНТК хирургии глаза

Этот очень важный для понимания личности Христо Перикловича Тахчиди отрывок — часть беседы с ним Инны Семеновны Новиковой в Клубе главного редактора. Христо Периклович, тогда еще главный врач МНТК хирургии глаза им С. Н. Федорова, приходил в студию "Правды.Ру" летом прошлого года, как оказалось, незадолго перед своей отставкой. Вчера мы радовались тому, что этого достойнейшего человека восстановили в должности. Сегодня ему пришлось вынести еще один удар — очередной приказ об увольнении. Смотрите, господа чиновники Минздрава, кого опять увольняете!

Фото: Христо Тахчиди: "Я раб своей профессии"

Христо Тахчиди: 

Читайте также: 

Христо Тахчиди против Татьяны Голиковой

Офтальмологи требуют отставки Голиковой

— Скажите, офтальмологи вообще суеверны?

— Есть просто врачи суеверные, а есть не суеверные.

— А у вас есть какие-то приметы?

— Допустим, у нас пять раковин. Я всегда моюсь во второй с левой стороны, — вот такая причуда. У каждого доктора есть какие-то элементы, связанные с настроем. Что такое хирургия? Это самоотдача, если мы говорим о профессионализме высокого класса, то есть ты должен выложиться на все сто. Ты идешь в бой, идешь полностью мобилизованный, идешь, отдаваясь полностью всему, и ты призываешь на помощь все, дальше все зависит от личности. Если суеверная личность, обязательно есть комплекс. Один из моих учителей — пульмонологов в день операции выходил из дома и шел полчаса до своей клиники определенными улицами, перекрестками. Он это описал в книге своей. Выйдя на пенсию, он написал несколько книжек об ощущениях и чувствах хирурга.

— Вы сказали очень важную вещь, как бы ни была набита рука, как бы ни был организован технологический процесс, как бы ни было выстроено все, и какой бы ни был автоматизм, все равно существует человеческий фактор.

— Человек есть человек. И хирург, идущий в операционную, — это человек с его усталостями, проблемами, стрессами. Мобилизация — это неизбежно. Надо отключиться на входе, и когда ты возвращаешься в жизнь, надо вернуться в жизнь. Это очень хорошо видно на проблемах самого хирурга. Допустим, болит поясница, радикулит, ты садишься за операционный микроскоп, отключаешься, три часа работаешь — ничего не болит вообще, ты ничего не чувствуешь. Как только закончилась операция, и ты выдохнул, пытаешься встать со стула, это наваливается на тебя, и ты понимаешь, что ты разбит и болен до последней жилки своей.

Такой эффект во время войны был. Я всегда задавался вопросом, почему во время войны, народ вообще не погибал от простуды? В окопах слякоть, грязь, не уйдешь с передовой. А заболеваемость была мизерная, вообще никакая, и оказывается, не только я один над этим задумывался, много докторов. Вот такой феномен! Оказывается, во время войны за счет мобилизации люди практически не болели. Но закончилась война, и все участники войны стали хрониками, то есть все, что они там не проболели, навалилось после войны, когда они расслабились.

— Получается, не нужно расслабляться?

— Получается, что человек может мобилизоваться, истратить свои ресурсы в несколько лет на самом предельном обороте, но потом это аукнется все равно.

— Вы любите оперировать?

— Это обязательно, от чего я получаю удовлетворение — это только от врачевания. С администрированием никакого сравнения. Во врачевании, конечно, один из основных элементов это хирургия для меня. Я оперирую два раза в неделю, вторник и четверг, абсолютно еженедельно, и когда я схожу в операционную, это компенсация за все мои труды, сотворенные все остальные дни. Я всегда это сравнение привожу: раньше для того, чтобы получить томик Дюма, надо было сдать 10 килограммов макулатуры. Так вот для того, чтобы сходить на два часа в операционную, надо поадминистрировать три дня.

— Это для вас самоорганизация или все таки расслабление?

— Это результат моего труда, все остальное делается для того, чтобы я мог помочь этому человеку. И в операционной я это вижу, понимаю, осязаю наглядно. Вот этот человек, я к нему через два часа подошел, и он прозрел. Он меня увидел, улыбнулся — ради этого я еще три дня буду перебирать кучу бумаг, спорить, ругаться, заниматься ремонтом, заниматься оборудованием, всем чем угодно, но что-то должно тебя греть изнутри — улыбка счастливого пациента.

— Я думаю, что неплохо вы администрируете, как бы вы ни говорили, что вам это тяжело.

— Тут речь не о тяжести, это обязанность.

— Я на самом деле с большой радостью вас слушаю, вы счастливый человек, и это здорово!

— А у меня отнять это невозможно. Мысли отнять невозможно.

— Просто очень приятно видеть людей, которые на своем месте, которые с радостью делают то, что они делают.

— Что греет человека? Кого-то деньги, и это раб и зависимый человек, кого-то карьера — и это раб карьеры, он готов жертвовать всем, чем угодно. Когда человек увлечен своей профессией, он — раб своей профессии, но это возможность остаться человеком и сохранять какую-то человечность.

Ирина Савченко