Мартин Лютер объявил о том, что для спасения нужна лишь вера

17 июля 1505 года монастырь ордена Августинианцев в немецком городе Эрфурте пополнился новым иноком. Им стал 22-летний сын рудокопа и дипломированный "магистр свободных искусств" Мартин Лютер. Пожалуй, ни один католический монах не достиг такой известности, как он. Правда, с поправкой — слава эта, с точки зрения Рима, была исключительно геростратовой.

Фото:

А началось все с сильной июльской грозы, настигшей молодого выпускника факультета свободных искусств Эрфуртского университета. Молнии блистали, непрестанно гремел гром — и исполненный смертельным страхом Лютер в отчаянии прошептал: "Помоги, Святая Анна, и я стану монахом!". Поскольку герой нашего рассказа был человеком слова — вырвавшуюся фразу он воспринял как обет и тут же приступил к его выполнению, смешав планы родителей, мечтавших о том, чтобы их сын стал преуспевающим юристом — к чему были все необходимые предпосылки.

Читайте также: Генрих IV — религиозный перебежчик

Потом в жизни новоиспеченного "августинианца" было многое. Преподавание богословия в разных учебных заведениях — и обретение степени доктора теологии. Поездка в Рим, с его, мягко говоря, вольными нравами, царящими и в среде церковной элиты. Но главным было, без иронии, "монашеское делание" — с целью достичь спасения души и блаженной Вечности. А вот это-то как раз у Лютера не очень-то получалось. Нет, монахом он был образцовым — ходил на все церковные службы, умерщвлял плоть постом и поклонами, прилежно выполнял все приказы монастырского начальства в строгом послушании.

Однако мира в душе все равно не было. Зато было другое — постоянный, гнетущий, высасывающий всю радость жизни страх ада. Благо, средневековое католическое мировоззрение живописало сие малоприятное место очень уж реалистичными красками. Людей, не слишком поглощенных вопросами веры, это не сильно задевало. Подумаешь! Главное — от церкви не оторваться, а грех — ну так можно и индульгенцию купить. Или напрямую дать соответствующее пожертвование "профессионалам" — священникам и монахам, чтобы они "отмолили" тяжесть с души, принеся Богу "удовлетворение" из "копилки добрых дел" Церкви, в которую складываются соответствующие заслуги Бога и Его Святых.

Однако на свою беду (и беду всей Католической церкви) Лютер был искренне верующим человеком. А еще — доктором богословия, досконально изучившим Священное Писание. Оставалась самая малость — найти там места, которые могли бы утешить страждущую из-за потери веры в спасение душу. Места нашлись — как же без них? Правда, были и другие, противоположные — гармонично сложенные в единое целое многовековым опытом лучших умов христианской церкви, закаленных борьбой с еретиками. Ну так и что с того? Можно ведь объявить высшим авторитетом исключительно Священное Писание, а истиной в последней инстанции — мнение любого человека, его читающего. А Предание воспринимать в качестве верного толкования лишь тогда, когда оно тебе нравится.

Так, в конечном счете, и сделал Мартин Лютер. Разуверившись в том, что дела добродетели могут помочь спасению, он объявил, что последнее достигается одной верой и благодатью Божьей. Причем по строгому выбору самого Творца. В смысле, кого он избрал, те и поверить в Христа смогли, ну а Благодать совершила все остальное. Позже многие протестантские богословы пытались смягчить эту мысль о "двойном предопределении", оставив лишь тезис о выборе ко спасению. Но если одни избраны, а другие — нет, что остается последним, кроме того самого ада, избежать которого так стремился реформатор католицизма? Причем они оказываются неспособными к вере (и к вечному блаженству), опять же, не по своей воле — а по Божьему предопределению.

Ну, а раз все верующие и так спасены — то зачем им еще какие-то дополнительные средства — таинства, которыми подается спасительная благодать, молитвы за умерших, другие важнейшие элементы деятельности традиционных Церквей? Впрочем, основатель лютеранства оставил многие элементы конфессии, из которой вышел. Так, в лютеранстве есть монастыри (хотя Лютер мало того, что сам нарушил монашеские обеты — так еще и женился на расстриженной монахине), храмы, где служится Литургия, принимаются исповеди, верующие причащаются и даже присутствуют некоторые иконы. Просто вероучительное содержание всего этого абсолютно отлично и от Католицизма, и от Православия. Таинства — это фактически символические действия, не несущие спасительной нагрузки, священнослужители — не люди, принявшие особый благодатный дар к своему служению, но простые верующие, занимающиеся этой деятельностью "по должности", иконы — просто религиозная живопись, и так далее.

Семена этого вероучения пали на благодатную почву. Реформатора поддержали не только прижимистые немецкие купцы и прочие буржуа, давно мечтающие о "дешевой церкви", которой не надо жертвовать на службы и поминание усопших, но и многие князья, сытые по горло претензиями Рима на светскую власть помимо духовной. А заодно мечтавшие прибрать к рукам немалые богатства католических монастырей и епархий. Вылилось все это в широкое движение Реформации — которое, впрочем, двигали не только соратники Лютера.

А еще церковный раскол вылился в кровопролитнейшую Тридцатилетнюю войну в первой половине XVII века между католиками и протестантами, закончившуюся истреблением от военных действий, голода, смертоносных эпидемий 80 процентов населения когда-то цветущей Германии. Ее печальный рекорд был побит, пожалуй, лишь во времена Руины — когда за те же 30 лет непрерывных гражданских войн многочисленные наследники Богдана Хмельницкого сократили население Правобережной Украины в десять раз.

В тоже время, нельзя представлять лютеран в частности и протестантов вообще некими "николаитами", еретиками апостольских времен, считавшими, что раз они христиане — значит, им все позволено, Бог ведь все равно их уже спас. По большому счету, ведение верующим христианской жизни, если он уже не боится адских мук и не ожидает в награду рая (поскольку и так чувствует свою причастность к Богу) — это образ жизни "сынов" (в противопоставление "рабам" и "наемникам") по вполне святоотеческой терминологии.

И лютеране, несмотря на формальное отрицание необходимости добрых дел для спасения, тем не менее, их с успехом творят. Ухаживают за больными, бездомными, занимаются прочей благотворительностью. По их мнению, пусть эти дела сами по себе и не обеспечивают сотрудничества с Богом в достижении блаженной вечности — они являются подтверждением для самого верующего, что он все еще верующий. Ведь веру можно и потерять — а вместе с ней и надежду на вечную жизнь с Богом. Такая вот интересная диалектика.

Читайте также: Капуцины: ораторы под острыми капюшонами

Правда, не стоит забывать и о том, что те же святые отцы особенно усиленно предупреждали об опасности "впадения в прелесть", духовный обман, когда желаемое выдается за действительное. И осознанно отказываться от всего того, что Господь предназначил в виде подспорья для получения спасительной благодати, право, может быть очень опасно. Так что завидовать уверенности протестантов в собственном спасении, наверное, не стоит — лучше вместо этого, по слову апостола Павла, "со страхом и трепетом совершать свое спасение" (Флп. 2:12). При этом не забывая и о том, к чему может привести неумеренный страх из-за сомнений в благости Божьей — на примере Мартина Лютера.

Читайте самое интересное в рубрике "Религия"