Анастасия Оситис строит храмы

Президент Группы компаний "АСВТ", генеральный директор ЗАО "Русская сеть делового обслуживания", заслуженный работник связи РФ, президент Международной академии связи, почетный радист СССР, президент Фонда равноапостольных Константина и Елены, доктор философии, профессор — все регалии Анастасии Оситис можно перечислять долго. О православной вере и благотворительности с ней беседовала Инна Новикова, главный редактор "Правды.Ру".

Фото: Фото: AP

— Я так понимаю, что Вы человек верующий. А как Вы пришли к вере?

— У нас все люди верующие. Есть люди, которые верят в Бога…

— А есть люди, которые верят не в Бога.

— Да, и они тоже верующие. Я хочу сказать, что я человек православный. Так по моей жизни шло, что я, наверное, о другой вере, кроме православной, и не думала.

Я родилась в Белоруссии. Белоруссия была самая безбожная страна. В тот период, когда я окончила школу в 1966 году, гонения были на Церковь, на верующих. Не было никаких церквей, никаких священников. О православии, о духовности вообще ничего не возможно было говорить. А если кто и говорил, то мог и пострадать.

— А если в церковь кто-нибудь заходил, то мог и…

— Церкви даже не было. В Белоруссии ближайшая была "за сто верст" от того места, где мы жили. Ездили только в Россию тайком. Потому что традиции, обычаи православия у нас в семье сохранились каким-то образом. Мы праздновали Пасху, Рождество, пытались освящать куличи. Когда дочь родилась в 1971 году, мы тоже попытались крестить ее в России, а не в Белоруссии. Крестили мы ее в России. Тогда это невозможно было отмечать, было очень страшно, народ боялся.

— Белорусские партизаны…

— Но внутри у человека оставалась духовность, и это давало какую-то опору. Называлось это раньше нравственностью, порядочностью. Дальше — больше. Мы пришли к тому, что был "Моральный кодекс строителей коммунизма", положения которого, если сейчас посмотрите, совпадали с заповедями Божиими. И, конечно, соблюдать "Моральный кодекс строителей коммунизма" мы обязаны были все, и октябрята, и пионеры. И это давало какую-то опору, не нарушать, можно сказать, те заповеди, которые есть в Законе Божием.

— В семье Вам говорили: "Настя, сейчас мы готовимся к Пасхе"? Или это просто негласно соблюдалось?

— Мы готовились к Пасхе, все отмывали, мыли, убирали, клеили обои. Может быть, это и не говорилось, но дела делались.

Фото: AP

— Икон, православных книг в доме не было?

— Книг не было, но совершенно простые иконы висели. Перед Пасхой все любили яйца красить. На Пасху с удовольствием их били и ели. Но слов мало произносилось.

— А вы вообще задумывались о религии, о православии? Я не говорю про детство, я имею в виду возраст более сознательный.

— Дело в том, что я могла задуматься о смысле жизни. Когда я закончила обучение, я попала работать в Эстонию. Попала в чужую страну, не зная языка, а надо работать смену с монтерами, которые знали только эстонский язык. Настоящий эстонский народный язык. И вот тогда я искала смысл жизни, смотрела, какой смысл в различной философии, в Законе Божием. Что можно было понять в то время, в 60-е годы — это основы духовной жизни, заповеди. Семь смертных грехов, вера, надежда, любовь… Чем было хорошо в Эстонии — там не закрывались храмы. Люди были верующие: католики, протестанты, православные. В Белоруссии этого ничего не было. Там все было стёрто, все забыто. В семье — да, родители пытались рассказать детям, что есть еще что-то.

— И Вы приехали в Эстонию, там были православные храмы… Вы начали ходить в храм?

— Храмы там были, но мы мало ходили в них. Больше ходили как на экскурсии. Мы не ходили регулярно на службы. А эстонцы, которые работали с нами, ходили регулярно, молились, рассказывали нам о вере, мы их слушали. Но в то время мы еще не пришли к вере, не привязались.

— А как Вы пришли к вере? Когда Вы почувствовали, что Вы — человек верующий?

— Ну, я не могу сказать, что я даже сегодня верующая, потому что я многое нарушаю, многое не соблюдаю, еще грехов очень много.

К вере мы пришли гораздо позже. Когда в конце 80-х годов к нам хлынуло большое количество иностранцев, относительно культурной программы у них была только просьба посетить Елоховскую церковь и Троице-Сергиеву лавру. Я поняла, что их тянет к чему-то такому, что для нас было закрыто. Как-то было интересно, что 70 лет разрушали веру и не разрушили, церкви разрушали, а церковь, оказывается, есть, еще и батюшки есть, которые говорят на разных иностранных языках.

— И Вы договорились с Елоховским храмом и стали возить туда иностранцев?

Фото: AP

— Я могла возить только в выходные, потому чтоэто было вне программы. Официальной программой у нас тогда занимался международный отдел Министерства, они планировали программу. Это была административная система, как они скажут, так мы и выполняли. А в выходные мы могли возить иностранцев или в Елоховскую, или в лавру, или на Новодевичье кладбище, которое тоже их интересовало. Мы тогда еще механически, как роботы выполняли эту работу.

А после 90-х годов, когда здесь уже стало все открыто, свобода появилась, пришел патриарх Алексий ΙΙ, нас приглашали уже в попечительские советы, чтобы возрождать веру, возрождать храмы. Мы вначале неосознанно начали помогать. Мы видели разрушение, бездуховность, безнравственность. В тот момент как-то очень быстро все забыли "Моральный кодекс строителей коммунизма", где должна была быть нравственность, порядочность. За короткий период пошел переворот. Если в каких-то договорах ты неправильно поставил запятую — "казнить нельзя помиловать" — это создавало большие проблемы. Люди поменялись резко. Их отпустили, и нужно было что-то делать. И постепенно мы приходили к вере, постепенно понимали, что все, что дано — это дано Богом, ты можешь только грешить, нужно стараться себя исправлять.

Знаете, не для народа, не для рекламы, а от сердца это все делалось. Большие потребности были в храмах. Мы ездили, мы видели эту всю разруху. Хотелось какую-то частичку вложить, чтобы скорее православие возродилось. Быть может, тогда не будет такой безнравственности, обмана, стольких убийств, сколько происходило в период после 90-х годов.

— Я хотела спросить, почему храмы. Почему, занимаясь благотворительность, Вы решили помогать не детям, инвалидам, музеям, а именно храмам? Вы думаете, что с ростом числа храмов улучшится духовное состояние людей? В России такая серьезная нехватка храмов?

— Это мое мнение, кончено, кто-то может не согласиться. Я думаю, да. Только через храм человек может прийти к Богу, связаться с Богом, только с помощью священника. Сам он никогда не дойдет. Он будет считать, что он очень добрый, очень хороший, но только священник может ему помочь, и только в храме человек может получить благодать, связаться с Богом, ощутить эту полноту.

— Но есть те, кто считает, что благодать можно получить и вне храма.

— Но это же секты. Они хотят получить деньги, а мы хотим спасти душу человека для вечной жизни, чтобы она не находилась в аду.

Фото: AP

— Анастасия Петровна, но священники ведь тоже бывают разные. Есть очень умные, интересные, интеллигентные люди, а есть не очень умные, интересные, интеллигентные, так скажем.

— Священников я не могу осуждать. Но у нас тоже специалисты бывают и хорошими профессионалами, и плохими. Один хорошо повреждения устраняет, а другой долго. Но это не означает, что связь не нужна. Священник — он духовный врач.

— Терапевт?

— Нет, он лечит душу человека. Он подскажет, а дальше все зависит от самого человека. Он должен сам работать над своей душой, над собой. Священник ничего не сделает с человеком, если человек сам не будет работать над собой.

— А когда и как со священником разговаривать? Идет служба. А когда есть время для откровенного разговора со священником?

— Духовники есть, и у каждого человека духовник должен быть. С духовником можно всегда встретиться и пообщаться, задать ему вопросы. Я думаю, что он ответит на все ваши вопросы и правильно все поймет, какой бы ни был священник. Таинства, заповеди каждый священник знает. А дальше человек сам должен работать, трудиться над своей душой.

Я могу такой пример привести. Достоевский был глубоко верующий человек. Но у него были слабости в жизни, он любил играть в азартные игры. И часто он ездил за рубеж и играл в азартные игры, понимая, что это грех. Потом ходил каялся, очень долго он не мог избавиться от этого греха. И в один прекрасный момент он просыпается и чувствует отвращение к этим играм. Он считал, что Бог его услышал, Бог его понял и помог ему избавиться от этого греха.

Ничего священник с человеком не сделает, если человек сам этого не захочет. Священник скажет: "У вас душа раненая, душа больная, нужно излечить душу, ходить в церковь, молиться, причащаться, исповедоваться, собороваться, праздники соблюдать, делать добро, нести добро, любить ближнего, быть благодарным". И только если сам человек это поймет, сердцем услышит и начнет работать над собой, тогда у него будет благодать, связь с Богом.

Я много знаю священников. Все они прекрасны, все они хороши. Они — профессионалы. И этот свой предмет они знают больше, чем любой светский человек.

Где-то в конце 90-х годов мы уехали с группой в спецрейс. У нас был маршрут по святыням. Прежде я не была на службах утром и вечером. Было так — забежал, свечку поставил. В праздник большой заглянул. А там получалось, что две недели ты должен постоянно ходить на службы. Неделю мы отходили в этой свите, а потом сказали: "Все, хватит. Намолились за всюоставшуюся жизнь". Сейчас я эти слова считаю грехом. А тогда мы сказали: "Все, давайте сейчас закажем свинину, жареную картошку и бутылку вина. Это мы прекращаем". Все это мы сделали. А потом мы встретили патриарха, и он нам ничего не сказал, но мы чувствовали себя как нашкодившие школьники, готовы были сквозь землю провалиться. Незнание закона не освобождает от ответственности. Просто мы еще неграмотные были, бездуховные, безбожные, вот такие слова могли говорить: "Хватит, больше на службы не будем ходить".

— Но это выбор каждого человека: ходить на службы или есть свинину.

Фото: AP

— Понимаете, есть законы, есть истина. Изволь выполнять. Да, это сложно выполнять, но ты должен выполнить закон. Невыполнение этого закона карается. Допустим, мороз сорок градусов. Я сейчас надену купальник и босиком пойду гулять по сорокаградусному морозу. После этого я заболею. Прекрасно каждый человек знает, что для того, чтобы не заболеть, перед тем, как выйти в мороз на улицу, надо одеться-обуться. Если человек заповеди нарушает, он ведь тоже несет ответственность за это. Если ты нарушаешь духовные законы, то, естественно, ты расплачиваешься за этот грех. У тебя начинаются проблемы в доме и так далее.

— Я согласна, что духовник говорит не от себя, он знает закон Божий. А откуда духовники берутся? С ними как-то договариваются, пишут заявление?

— Приходишь, батюшка тебе понравился. И ты с ним общаешься, он подсказывает, что надо сделать.

— Спрашиваете: можете быть моим духовником?

— Можно и так спросить. Вы обмениваетесь телефонами и общаетесь.

— Отношения с духовником как-то оплачиваются?

— Нет. Это по доброй воле. Хотите — поддержите его материально, нет — он с удовольствием будет подсказывать, выводить на правильную дорогу, правильный путь.

Понимаете, есть духовная власть, а есть государственная власть. Государственные власти борются со злом, разбоем, повышают благосостояние народа. Это их задачи. А духовной власти задача — спасти душу человека, поставить его на правильный путь, соединить человека с Богом. Если человек получает благодать, у него все хорошо, даже если вокруг что-то не так происходит. Он говорит себе: "Я виноват".

Тебя Бог послал в это время, выполнять какую-то свою миссию, свое предназначение. Попытайся понять, твое это или не твое. Найти свое дело, получать от него удовольствие, приносить пользу и любить это дело. И тогда много-много вопросов будет решено.

Вы знаете прекрасно, чтобы спортсмен стал спортсменом, сколько его нужно тренировать. Его тело тренируют, и мажут, и массажируют. А почему с душой люди не работают?

— Я уже называла число построенных Вами храмов — 70. Космическая цифра. Это уже дорога в рай?

— Ну, мы об этом не думаем. Грехов у нас много. Почти за двадцать лет это произошло. Бог нам давал возможность финансовую, естественно, мы часть отдавали. Наверное, эту "десятину" нужно отдавать больше не для Бога, а для себя. Чтобы ты что-то доброе сделал, что-то вложил, взрастил свой сад.

— А как Вы определяли: какие храмы, кому помочь, а кому ответить: "Подождете". Какая-то очередь была, наверное.

— Какой-то период мы посылали помощь в ответ на все письма. А потом выбирали "по душе".

— А вы проверяли, что пожертвованные вами деньги пошли именно на строительство, на восстановление храма?

— Как правило, мы не проверяли, мы адресовали помощь под ответственность конкретного батюшки, конкретного владыки. Помимо патриархии к нам обращалось много разных сект. Знаете, сегодня много сект в стране существует, это большая проблема. Секты разрушают души людей. Иногда даже бланки их писем были похожи на патриархийные.

— В каких епархиях, областях Вы помогали восстанавливать храмы?

— Это было везде практически. Было и в Израиле, было и в Москве, и по всей России, и в Белоруссии, и на Украине. География большая.

— Процесс продолжается? На сегодня 70, а потребность большая? Прежде на храмы собирали "по копеечке", например, на Храм Христа Спасителя. А сейчас можно эту традицию возобновить?

— Для этой цели мы создали фонд Константина и Елены несколько лет назад. Но, если честно, мы мало пока привлекли дополнительных средств.

На Руси по большей части храмы строили помещики, князья, люди состоятельные. История такова, наверное, к этому мы и пришли. Мы должны брать опыт из прошлого. Ничего нового здесь не произошло. Было просто 70 лет безбожия как пауза в духовной жизни.