Священник заменил пушкинского попа на купца

Священник из города Армавира Краснодарского края издал знаменитую пушкинскую "Сказку о попе и о работнике его Балде" в исправленном варианте — место жадного попа в ней занимает не менее скаредный купец Кузьма Остолоп. Эта новость вызвала скандал в СМИ и блогосфере. "Мракобесы со своей цензурой посягнули на самого Пушкина", — возмущаются блогеры.

Фото: Фото: AP

Исправленный вариант пушкинского произведения под названием "Сказка о купце Кузьме Остолопе и его работнике Балде" по инициативе священника православного Свято-Троицкого собора Павла Калинина был издан тиражом в четыре тысячи экземпляров. Новый текст сказки так и начинается: "Жил-был купец Кузьма Остолоп по прозванию Осиновый Лоб". Столь неожиданное издание, естественно, вызвало очередной медийный скандал с неизбежными обвинениями в адрес Православной Церкви в том, что она якобы насаждает цензуру и теперь уже добралась до самого Пушкина.

Как и во всех подобных скандалах, изначальный повод сам по себе уже мало интересует журналистов и блогеров, с нескрываемым удовольствием выясняющих, какие еще тексты из русской классики подвергнутся дальнейшей церковной цензуре и что же ждет новое поколение школьников в этой связи. Между тем, есть все основания полагать, что этот скандал также быстро забудется, как и многие другие скандалы на церковные темы, поскольку никаких реальных причин для опасения здесь нет, а есть только желание раздувать эти опасения ради самого желания.

Прежде всего, абсолютно абсурдно обвинение самой Церкви в том, что она вводит какую-то "цензуру" — у нас Церковь отделена от государства, и само государство лишено какой-либо идеологической ценуры, не говоря уже о церковной. Книги всех русских классиков будут выходить в самых разных изданиях, а уж запретить издания подлинных сказок Пушкина в эпоху интернета и открытых границ в принципе невозможно. Что же касается обновленной редакции "Сказки о попе и о работнике его Балде", то она остается не более чем сугубо частной инициативой отдельно взятого священнослужителя и может рассматриваться только в этом качестве: ни государство, ни Церковь здесь совершенно ни при чем. Однако, раз уж критики Церкви воспользовались этим поводом за неимением других, стоит объективно разобрать все pro et contra столь оригинального издательского проекта.

Читайте также: Иск за богохульство. Кто его подаст?

Фото: AP

Сознательному христианину легко понять основной мотив издателей — воспрепятствовать глумлению над священным саном и лишить антицерковные силы возможности обращаться к Пушкину как своему "союзнику". Стороннему для Церкви человеку здесь нечему удивляться, достаточно просто понять, что для любого православного христианина значит священный сан. Ведь "попы" — это не просто люди в ритуальных одеждах, имеющие право поучать и запрещать, это, в первую очередь, такие люди, благодаря которым миряне могут существовать в Церкви и совершенствоваться на пути к спасению: креститься и крестить своих детей, исповедоваться и причащаться плоти и крови Христа, вообще участвовать в богослужении, а также венчаться и отпевать умерших. Иными словами, полноценная жизнь православного христианина невозможна без священнослужителей, причем совершенно независимо от их морального или интеллектуального качества — священник нужен мирянину просто потому, что он священник. Любому цинику понятно выражение: не кусай руку, которая тебя кормит. Так вот, священник больше чем кормит — он позволяет и помогает мирянину обеспечить себе наилучшее существование после смерти, в вечности, а что может быть важнее по сравнению с этим? Уж точно не заботы о сохранении оригинального текста каких-то сказок.

В то же время, если не устраивать скандал по первому сигналу, а внимательно разобраться с его поводом, то можно увидеть, что в действиях священника Павла Калинина никакого произвола не было. Дело в том, что "Сказка о попе и о работнике его Балде" никогда Пушкиным не издавалась, а лежала среди его рукописей вместе с иными случайными стихами, не составившими ему той славы, которая пришла к нему за совсем другие произведения. Впервые же эта сказка была издана уже после смерти автора, поэтом В.А. Жуковским в 1840 году, где он из понятных христианских соображений заменил "попа — толоконного лба" на купца Кузьму Остолопа, благодаря чему эта сказка вообще стала известна широкой публике, и именно в этой версии ее читали до 1882 года, когда в новом издании собрания сочинений Пушкина под редакцией П.Е. Ефремова она была переопубликована в оригинальном изложении.

Надо ли говорить о том, что это был один из самых малозаметных текстов Пушкина, наряду с какой-нибудь "Сказкой о медведихе", но зато он нашел своего читателя в среде атеистических революционеров, которые и сделали ему беспрецедентный пиар, когда захватили власть в нашей стране. Именно идеологическимипричинамиобъясняетсятот факт, что каждый советский ребенок почти наизусть знал эту сказку и, более того, именно из этой сказки впервые узнавал о реакционном классе "попов", каждый из которых автоматически отождествлялся с жадным и толстым нанимателем Балды. Достаточно сказать, что это была единственная сказка Пушкина, по которой при советской власти было снято целых четыре мультфильма (1936, 1940, 1956, 1973 годы). Именно с таким, мультипликационным, стереотипом восприятия "попов" значительная часть советского общества встретила церковное возрождение в начале 90-х годов.

Фото: AP

Похожая ситуация была с образом русского царя, какой бы эпохи он ни был, который в сознании советского ребенка неизменно отождествлялся с придурковатым дедушкой из "Конька-Горбунка". Так что прежде чем обвинять Церковь в желании "идеологизировать" детские сказки, сначала желательно вспомнить, какое значение имела идеология в распространении, редакции и экранизации любых сюжетов при Советской власти — в эпоху, когда даже Библия просто не издавалась.

Означает ли все вышесказанное, что издание столь известной пушкинской сказки под столь неизвестной редакцией Жуковского не должно вызывать никаких вопросов? Нет, конечно. Какие бы благородные мотивы ни двигали издателями этой редакции, к сожалению для них, необходимо признать, что в миссионерском смысле этот проект оказался контрпродуктивным и иным не мог быть. Вопреки распространенному мнению, Православная Церковь в миссионерских целях никогда не искала христианские мотивы там, где их нет. Если какое-либо явление культуры было нехристианским или даже антихристианским по своей сути, то Церковь никогда этого не скрывала, поскольку такое утаивание и нечестно, и бессмысленно. Если какой-либо автор в какой-либо период своего творчества занимал антихристианские позиции или был равнодушен к Церкви, то об этом надо прямо говорить.

Если какой-либо человек не может принять Христа и Его Церковь, потому что слишком любит Толстого/Горького/Маяковского и т.д., то тем самым он уже декларирует свой выбор и никакое "обеление" и "воцерковление" этих авторов ему не поможет — эти авторы уже мешают ему прийти в Церковь, а не помогают. То же самое касается "святого и равноапостольного" светско-советской религии поэта Пушкина — там, где он вступал в противоречие с православием, он делал это совершенно сознательно, что во многом объяснялось не столько даже его беспокойным нравом, сколько культурной модой дворянско-интеллигентской среды его времени. Отсюда и пребывание в кишеневской масонской ложе "Овидий" в 1821 году во время ссылки, и пресловутая "Гавриилиада", написанная в том же году, и связи с декабристами. И хотя в 1826 году он пишет знаменитого "Пророка", уже через два года он напишет стихотворение "Дар напрасный, дар случайный,/ Жизнь, зачем ты мне дана?", так что самому митрополиту Московскому Филарету (Дроздову) придется вступить с ним в публичный стихотворный диалог. И хотя в этом диалоге поэт как бы признает свою ошибку, в 1830 году в Болдино он напишет "Сказку о попе и о работнике его Балде", по которой несколько поколений советских граждан будут судить о его отношении к Церкви и судят до сих пор. Однако превращать Пушкина в атеиста-революционера было бы так же глупо, как в православного консерватора. Есть основания полагать, что в последние годы поэт все больше задумывался о религиозном смысле своей жизни, что отражено в таких прекрасных стихах, как "Странник" (1835) и особенно "Отцы пустынники и жены непорочны…" (1836).

Таким образом, в миссионерских целях лучше не переиздавать кощунственные сказки с церковной редакцией, а способствовать распространению тех произведений автора, которые недвусмысленно обращали внимание читателя к Церкви, а такие произведения есть у большинства серьезных русских писателей и поэтов. Более того, в интересах Церкви гораздо продуктивнее не искать христианские смыслы там, где их нет, а открывать эти смыслы там, где они были сознательно или бессознательно утеряны за поколения атеистической цензуры, начиная с детских сказок. В этой перспективе речь идет практически обо всей европейской литературе, включая русскую, и не потому даже, что эти христианские смыслы специально вкладывались в нее, а потому что христианство было неизбежным культурным фоном и кодом этой литературы. Не зная и не понимая не только основы, но также и специальные элементы, и оттенки христианской культуры, невозможно адекватно понимать русскую и западную литературу последних столетий, и именно на этом пути перед Церковью раскрывается непаханое поле. Иначе Церковь так и будет получать бессмысленные обвинения от людей, для которых какая-нибудь "Анна Каренина" будет важнее и авторитетней Библии, но при этом они так и не смогут объяснить, откуда взялся эпиграф к этой книге и что он означает.

Читайте самое интересное в рубрике "Религия"