Генеральный директор ПО «Маяк» Виталий Садовников: От «Аннушки» и «Иванов» до «Руслана» и «Людмилы»

Я задал традиционный вопрос, мол, что для вас "Маяк"? Совсем не ожидал, что услышу ответ взволнованный, искренний, идущий от всего сердца:

- Это предприятие — моя жизнь. Сорок лет я работаю на нем. Не каждому удается пройти на "Маяке" от "а" до "я". Мне это удалось. Это предприятие, которое уже вошло в историю мироздания (я говорю не "страны", а именно "мироздания") и никогда не потеряет завоеванное место, вне зависимости оттого, что будет происходить на планете. "Маяк" уже выполнил свою историческую миссию, и что очень важное — не потерял своего значения в настоящем и будущем. Это краеугольный камень России. "Маяк" был, есть и будет, потому что он находится на острие развития цивилизации. Он несет в себе все, что есть у человечества.

Кто-то может сказать, что эти слова звучат несколько высокопарно. Некоторые ухмыльнутся, мол, каждый кулик хвалит свое болото. Найдутся и такие, которые посчитают моего собеседника за чудака. Всякому свое...

Я же в полной мере разделяю мнение Виталия Ивановича Садовникова! И совсем не потому, что он занимает должность Генерального директора ПО "Маяк". Просто я понимаю его гордость, готов вместе с ним воевать за авторитет комбината и его людей, считаю большим для себя счастьем, что судьба подарила мне возможность встречаться и беседовать с ним, пытаться передавать его мысли всем...

Среди документов "Атомного проекта СССР" есть два письма, направленные Л.П. Берия под грифом "Сов. секретно. Только лично. Экз. единств." 8 и 11 июня 1946 года И.В. Курчатовым, Б.Г. Музруковым и Е.П. Славским, которые рассказывают о пуске первого промышленного реактора для наработки плутония. Таким образом, июнь 1946 года считается "днем рождения" комбината № 817.

Его руководители писали своему шефу:

"Докладываем Вам, что 8 июня с.г. года в 0 часов 30 минут после загрузки 32 600 кг урана (на 36 ряду рабочих блочков) в реакторе началась цепная ядерная реакция в отсутствии воды в технологических каналах..."

"Докладываем Вам, что 10 июня с.г. в 19 часов после закладки в реактор 72 600 кг урана началась цепная ядерная реакция при наличие воды в технологических каналах..."

В эти исторические минуты рядом с Курчатовым, Музруковым и Славским работал и Иван Садовников — отец нынешнего Генерального директора "Маяка".

Преемственность поколений в Озерске видна не только в этом случае. Можно привести десятки примеров, когда сыновья и дочери заменяют своих отцов и матерей. Я ощущаю в этом надежность и величие того мира, что создается здесь поколениями атомщиков, а потому даже самые "высокие" слова не всегда способны отобразить реальность.

Отец и сын Садовниковы — реакторщики.

Реакторы стоят на берегу озера. Вода нужна для охлаждения их очень горячих активных зон. По вечерам кажется, что стоишь на берегу моря. Лунная дорожка убегает вдаль, и нет ей конца и края. Днем видны горы, а по вечерам они погружаются в зеркальную гладь воды, и ощущение бесконечности пространства и времени наполняют душу.

"За отдаленными горами
Нашли мы роковой подвал;
Я разметал его руками
И потаенный меч достал".

Иван Садовников был главным механиком на "Аннушке", а потом работал на "Иванах".

19 июня 1948 года был пущен первый промышленный реактор.
В марте 1950 года начал работать первый "Иван".
Апрель 1951 года — третий реактор.
Октябрь 1951 года — четвертый.
Декабрь 1951 года — пятый.
Сентябрь 1952 года — шестой.

Эти реакторы нарабатывали плутоний для новых и новых атомных бомб.Теперь вода в озере не замерзала даже в самые суровые зимы. Здесь всегда парило. Обитало много уток и гусей, изредка садились лебеди. По берегам таились лисы, поджидая неосторожных уток.

16 июня 1987 года был остановлен первый реактор. К 1991 году все "Иваны" прекратили свою работу. И озера, куда сбрасывалась от них вода, начало замерзать. Утки и гуси теперь здесь не зимуют. Но вода все-таки теплее, чем в озерах по соседству, потому что по-прежнему работают "Руслан" и "Людмила". На первых реакторах работал отец, там осваивал профессию и сын. А потом Виталий Садовников стал директором реакторного завода. Там впервые мы и встретились. Естественно, говорили о "Руслане" и "Людмиле".

"Видят: в поле меж врагами,
Блистая в латах, как в огне, Чудесный воин на коле
Грозой несется, колет, рубит,
В ревущий рог, летая, трубит...
То был Руслан".

Виталий Садовников рассказывал мне так:

- "Руслан" - это мощныйреактор. Мы загрузили его, и начинается "кампания" - она будет продолжаться до тех пор, пока топливо не будет полностью выжжено. А потом необходимо топливо полностью заменить. Точно так же работают подводные лодки... "Руслан" - уникальный реактор, таких больше нет.

- В стране?

- В мире. Он уникален своей конструкцией и исполнением. Он был сконструирован для целевого использования, чисто военного. В нем много нового, оригинального, и до нынешнего дня секретного. Производительность у "Руслана" сумасшедшая, а как мы этого добились — "табу"! Наши соперники, или конкуренты, как теперь говорят, многое дали бы, чтобы узнать о конструктивных особенностях "Руслана", но это наши достижения, наши "ноу-хау".

- Понимаю, что "Руслан" - боевой реактор, а потому не будем вдаваться в детали. А "Людмила"?

- Поначалу этот реактор назывался "Л-Ф2", мол, "легкий", на "трубах Фильда", "модификация вторая". Но буква "Л" в конце концов превратилась в "Людмилу". Реактор — это огромный комплекс. Вокруг него многочисленные обеспечивающие структуры. По сути дела каждый реактор — это завод. Так уж получилось, у нас много систем, которые обеспечивают и "Руслана" и "Людмилу". Реакторы оказались как бы "спаренными". И это сейчас создает определенные трудности, так как по международным требованиям необходимы отдельные системы, независимые друг от друга. И на нашем примере приходится ломать стереотипы, сложившиеся в реакторостроении. Почему нам навязывают какие-то требования и условия? А может быть, имеет смысл поучиться у нас, в том числе и безопасности?!

- Вам как директору реакторного завода приходилось быть при них "дядькой Черномором"?

- Я отношусь к ним как к живым существам!.. Я вообще — человек эмоциональный. Когда сажусь за любой пульт управления — будь то руль автомобиля или пульт управления реактором — я должен понять характер машины, ее суть... Я работал на пультах уран-графитовых реакторах, в основном на 601-м. Я знал его "норов", все его особенности, знал, что мне нужно сделать, чтобы "подхлестнуть" реактор, или сдержать его. Хороший управленец должен чувствовать реактор...

А теперь о "Руслане" и "Людмиле". С точки зрения управленца оба реактора "ленивые". Они настолько стабильные, что эмоциональному человеку сидеть на пульте даже неинтересно. Не управляешь, а наблюдаешь. Но они очень разные, в частности, из-за конверсии. Если раньше они нарабатывали один продукт, то теперь ситуация изменилась. На 75 процентов "Людмила" работает сегодня на народно-хозяйственные изотопы. Это самая мощная конверсия у нас...

А сейчас "перескочим" в день сегодняшний. Мы продолжили разговор с Виталием Садовниковым, начатый почти десять лет назад. Речь зашла о развитии конверсионных процессах, о той продукции, которую можно получать на бывших боевых реакторах, которые сегодня весьма эффективно работают в сугубо мирных целях. Я спросил у Генерального директора "Маяка":

- Я знаю, что вы неплохо зарабатывали на производстве изотопов. Что-то изменилось в этой области?

- Около 20 процентов мирового производства изотопов находится на "Маяке". Когда речь заходит о том, что не следует экспортировать только природные ресурсы, а нужно выходить на внешний рынок с высокими технологиями, то, на мой взгляд, речь идет как раз о производстве изотопов. И на этом направлении, казалось бы, следует сосредоточить главные усилия по реализации подобных планов. Но на деле все оказывается иначе.

- Что вы имеете в виду?

- Можно наращивать производство изотопов, для этого у нас на внешнем рынке есть все возможности — мы в лидерах.

- И что же мешает?

- Опять-таки трудное финансовое положение предприятия. Чтобы сделать следующий шаг, нужно создать нечто новое, а, следовательно, необходимы деньги. Мы предлагаем те или иные технические решения, разрабатываем проекты, обращаемся в министерство и правительство, но слишком громоздкий аппарат чиновников, чтобы пройти все инстанции...

- Это теория. Обратимся к практике. Вы четыре года руководите "Маяком", сколько раз обращались с подобными предложениями "наверх"?

- Множество раз... Ответов нет... И тем не менее мы продолжаем вести "конверсию", то есть переводим военные производства на выпуск изотопов. Это очень сложный процесс, так как нужно изменять активные зоны реакторов, проводить большие конструкторские и исследовательские работы. Конечно, определенную помощь оказывает Минатом, Курчатовский центр, другие институты.

Однако очень многое базируется на энтузиазме, на хороших отношениях, которые сложились у "Маяка" в отрасли. Но, на мой взгляд, нужно иное: такого рода работы обязаны идти под контролем и при прямом участии промышленности, так как они имеют большое значение для всего государства. Ведь ни для кого не секрет, что той же газовой и нефтяной отраслям постоянно уделяется большое внимание президентскими и правительственными структурами. Производство изотопов — это не менее важная область, причем полностью государственная. Казалось бы, ее развитием в первую очередь должны заниматься государственные мужи. К сожалению, со стороны правительства поддержки нет, хотя, повторяю, призывов и лозунгов о высоких технологиях звучит много... Но этим уже никого не удивишь: таков стиль руководства промышленностью.

- Как известно, стоило только поставить крохотный барьер на пути американских куриных ножек, как сразу же вмешались и президент США, и сенаторы. Вам помогают на внешнем рынке с изотопами?

- Вы же знаете ответ: конечно же, нет!

- Может быть, это небольшие деньги?

- Конечно, не миллиарды долларов, но сотни миллионов. Важно и другое: надо занять это место на мировом рынке, не уступить его.

- Но у вас же нет конкурентов?!

- Это не так. В России появилось несколько предприятий и институтов, которые также производят изотопы. Они пытаются их продавать, и подчас делают это успешно.

- Опыт свидетельствует, что конкуренция внутри России приводит к большим потерям на мировом рынке, где мы сами же сбиваем цены!?

- Такая ситуация уже привычная, хотя, конечно же, она ненормальная. Качество продукции на "Маяке" несравненно выше, потому мы и работаем на Западе. В Китае и других странах Востока покупаются изотопы наших конкурентов... Будь моя власть, с, конечно же, подходил бы иначе: вкладывал бы государственные средства в те предприятия, которые работают на более высоком уровне и чей авторитет на мировом рынке выше. Нас же зачастую используют менее эффективно, когда заставляют покрывать внутренний рынок. Надо регулировать все эти процессы, отпускать их "в свободное плавание" нельзя, так как в современном мире правит не стихия, а четкая организация. И это прежде всего относится к рыночной экономике.

- Отцы-реформаторы считали иначе!

- Поэтому наша экономика и оказалась в таком кризисном состоянии...

- Многое ли изменилось за последние годы?
- Очень!

- И что самое главное?

- Новый, непривычный для нас образ жизни.

- Как это понимать?

- Мы всегда считали себя в особом положении, людьми, выполняющими особую миссию, сверхзадачу. И это создавало свой менталитет и у тех, кто работал на производстве, и у тех, кто был с ними рядом. И вдруг, когда все начало меняться, приходит осознание, что ничего особого нет. И отсюда начинается переоценка ценностей, изменяется взгляд на жизнь, идет ее переосмысление. Это не расслоение по уровням благосостояния, здесь смешивается все...

Мы приехали в закрытый город приблизительно в одном возрасте, на одном уровне подготовки, а, следовательно, формировалось весьма своеобразное сообщество, живущее по своим ценностям и законам. У нас всегда было понятие "Большой земли", так и говорили: "Поехали на Большую землю". Однако жизнь там всегда шла в непрерывном процессе, а здесь как бы "заморозилась". А потому люди, особенно первопроходцы, воспринимают происходящие события болезненно. Перед ними была поставлена задача решить сложнейшую проблему, они понимали, что оборона страны без них невозможна... Они решили эту задачу, гордились этим, и вдруг оказалось, что они не очень нужны...

- Но ведь это не так!

- Тем не менее, они трудно воспринимают нынешнюю жизнь. Они считают, что заработали к себе лучшее отношение и государства, и общества. Они чувствуют себя незащищенными, но не знают, кто им может помочь. А потому старшее поколение в нашем городе в растерянности. И это, безусловно, витает в той атмосфере, в которой мы живем сегодня.

- Вы выросли в этом городе, но тем не менее не хотели в нем оставаться, не так ли?

- Мой отец был главным механиком "Аннушки", а потом одним из первых начальников смены. А я мечтал стать летчиком. Но с детства ношу очки, а потому не мог осуществить свою мечту... Но у меня есть вторая страсть: мне необходимо чем-то управлять. Я с удовольствием, к примеру, управляю автомобилем. Поэтому участвовал в ралли. Да и манера управления у меня спортивная, а потому, к примеру, женщины не любят со мной ездить, боятся...

Я начал работать конструктором, и у меня получалось. Это после окончания Челябинского политехнического института, аэрокосмического факультета. Мне дают первую работу. Проходит неделя, начальнику группы я кладу на стол общий вид, деталировку, расчеты, диаграммы — в общем все, что положено. Мне дают следующую работу, уже побольше. Через неделю я ее сдаю. Руководитель группы посмотрел на меня с интересом, и дает новое задание. Я чувствую, что уже не справляюсь, беру домой, делаю по ночам расчеты. Через неделю кладу ему на стол работу...

Я понял так, что есть цикл — неделя, и на это время мне и выдают задание. А потом опытные конструктора объяснили, что первую работу мне дали на месяц, вторую — на два, а третью — на квартал! Мне коллеги и "вправили мозги", мол, "не высовывайся, а живи как все"... Естественно, меня такая работа не устраивала, мне нужно быть постоянно в деле. Поэтому я не долго задержался в конструкторах, а пошел в инженеры-исследователи. Это дало мне возможность побывать на всех заводах комбината, влезть в основную технологию, то есть я понял и масштабность, и характер работ.

- У отца было немало трудностей. Особенно на первом этапе. Как известно, случались и трагические ситуации, люди получали огромные дозы облучения... Вам уже было легче?

- Безусловно. Первый этап создания оружия — это, безусловно, героизм людей, всего поколения. И перед их подвигом нужно только слонять голову.

- Не поверю, что у вас все шло гладко...

- Я этого не говорил.

- Тогда прошу привести хотя бы один пример, как говорится, "нештатной ситуации". Ну, хотя бы тот, о котором вы помните всегда?

- Случалось и такое... Современный реактор с точки зрения управленца — это сложная ответственная машина, требующая от человека добротных профессиональных знаний, умения и желания работать на ней. И, конечно же, понимание ответственности, которая передается человеку.

- В данном случае особая?

- Конечно. Должна быть постоянная готовность к работе в экстремальной ситуации. Готовность выйти из любого положения. И особенно это необходимо на уран-графитовых реакторах. К примеру, после срабатывания сигнала оператору дается лишь семь секунд, чтобы принять решение. Понятно, что это особая работа?!

- Чернобыль это показал... Значит, опасность заложена в самом реакторе?? Я говорю о "Руслане", что это "ленивый" реактор. На нем не нужно быть постоянно в напряжении. "Руслан" и "Людмила" выигрывают по многим параметрам по сравнению с нашими первенцами. Сделанмощнейший шаг вперед! Причем понять, что такое безопасность, по-настоящему можно только на "собственной шкуре".

- И когда это случилось?

- В 1978 году в ночь с 12 на 13 июня произошла ситуация, которая "просветлила" меня. И только спустя некоторое время я осознал, с чем именно столкнулся... В ту ночь была сильная гроза. Молния ударила в станцию береговых машин. Они забирают воду и заполняют промежуточные баки. Через несколько секунд молния ударила в наши газоочистные сооружения, они остановились. Следующий разряд — и все обесточено! Мы потеряли энергоснабжение...

-Просто напасти какие-то!

- Оказывается, в жизни все случается... Стало темно. А я только заступил на смену. Я был уже начальником смены. Это очень ответственная работа, потому что в подобных ситуациях остаешься один на один с реактором — твои решения единственные и обязательные... Гроза продолжается. Следующий разряд, и по сельсинам пробегает голубая полоска...

- "Сельсины"?

- Это приборы, показывающие положение стержней... Голубая лента проскочила по приборам! Я никогда бы в это не поверил, если бы мы — нас было трое — это не увидели... Итак, сельсины засветились, сразу же включилось аварийное освещение. На пульте — паника, то горит, то остановилось, телефонные звонки со всех сторон... Для нас тогда остановить реактор — это почти преступление, потому что он должен работать и накапливать плутоний. Каждая минута простоя реактора стоила сумасшедших денег. И эти понятия мы впитывали с молоком матери — реактор должен работать!

- Любой ценой?

- Практически — любой ценой. Если подходить с позиций сегодняшнего дня, то в те годы я многого бы не делал, потому что цена слишком дорогая. Мы ведь и людей теряли, отдавали их... Когда у нас было 24 "козла" на первом "Иване", огромное количество людей потеряло там свое здоровье. А все потому, что торопились — надо было быстрее, быстрее, быстрее... И вот в такую грозу я решаюсь на "разгон" реактора, хотя в промежуточных баках у меня остается всего 400 кубов воды, а реактору в час нужно двадцать тысяч... Представляете, какой риск!? Если бы что-то произошло, то мне не хватило бы воды. Это была ситуация, которая нигде не предусмотрена. По сути — я был на грани Чернобыля. И только потом — а целую неделю я не мог спасть! — я понял, что произошло. Нет, то был не страх, а переломный момент — я понял, что мог натворить...

- А страховки не было?

- Тогда нет. После Чернобыля сделано многое, чтобы "защитить реактор от дураков". Грубо говоря, сейчас можно и школьника посадить за пульт управления, если он будет работать четко по регламенту. Но при нестандартных ситуациях, при нештатных происшествиях необходим высочайших профессионализм. Именно такие ситуации оттачивают мастерство.

- Отец помогал?

- Поначалу отец оказывал большое влияние на меня. Он постоянно подталкивал меня, мол, вперед, вперед...

- Когда вы стали директором реакторного завода, а затем и Генеральным директором "Маяка" - он был горд?

- Конечно. Хотя, честно говоря, против последнего назначения я сопротивлялся. Отказывался от должности. Но затем министр сказал, что в таком случае он назначит такого-то, и назвал знакомую мне фамилию, я согласился...

- Ваше отношение к оружию? Оно не довлеет над вами?

- В разные периоды жизни оно было разным. Сейчас я понимаю и воспринимаю его как необходимость. Как на сегодняшний момент, так и на завтрашний.... Но внутри идет постоянная борьба двух начал. С одной стороны — ядерное оружие ненужное, так как это жуткое оружие, страшное. Я понимаю, что может быть. Плюс к этому наши аварийные ситуации. И СПР... То есть "самопроизвольные цепные реакции", которые случались на 20-м заводе... Тот же Сапожников. Он получил более тысячи рентген во время одной из них... Он из моего круга знакомых... И ушел из жизни. Я смотрел фильм, как все случилось — это ведь было отснято!

- Не жестоко?

- Необходимость! Чтобы другие понимали, с чем именно им предстоит иметь дело... А ведь ситуация предельно простая: подошли к баку с раствором и взяли его в руки, наклонили, вот тут и началась цепная реакция. Потом сами подсчитали, сколько досталось каждому... Итак, с одной стороны — очень страшное оружие, и огромным беременем лежит на экономике страны, а с другой — суровая необходимость. На сегодня мир устроен так, что без ядерного оружия никак не обойтись...

- В начале 90-х годов я впервые попал на "Маяк". И у меня сложилось странное впечатление, будто вдруг вы оказались ненужными. Я имею в виду ту главную задачу, которую вы выполняли много лет: получение материалов для ядерного оружия. Что-то изменилось в тех пор?

- Нет.

- Как это может быть?!

- Как есть...
- Я понимаю, что все, что имеет отношение к оружию, находится за семью печатями. Наверное, так и должно быть. Но есть один, на мой взгляд, весьма характерный признак отношения высших должностных лиц в государстве к вашей работе. Насколько я знаю, директору комбината "Маяк" (впрочем, тогда у него было иное название "Комбинат № 817") регулярно звонили и секретарь ЦК по обороне, и высшее руководство Совета Министров СССР, и даже Генеральный секретарь ЦК КПСС. Они интересовались не только работой комбината, но и нуждами его. Помогали всегда... Сейчас звонят из Кремля?

- Ни разу!

- Не может быть?!

- Четыре года я руковожу комбинатом, и ни одного такого звонка не было. И мой предшественник ни говорил об этом: значит, такого интереса не было... Наверное, за это десятилетие в корне изменилось отношение к ядерному оружию, а, следовательно, и к нам. Меня тревожит то отношение, которое формируется к "Маяку" как в обществе, так и в государственных структурах. Да, мы флагман отрасли, хотя есть и другие комбинаты, аналогичные, но не такие. Без "Маяка" не может быть сегодня современной обороны страны, и, как мне кажется, это следует не только понимать, но и утверждать в нашем обществе. К сожалению, этого нет...

- Отношение к "Маяку" в некотором смысле "историческое", мол, именно на нем был пущен первый промышленный реактор и получен плутоний для первой атомной бомбы?

- Это так. Но не следует забывать, что у "Маяка" исключительная роль в создании ядерного паритета с США и в том, что мы сегодня можем разговаривать с Америкой на равных. Именно ядерный потенциал позволяет называть Россию "великой державой", и в этом особая роль отводится "Маяку". И вчера, и сегодня, и в будущем.

- Без "Маяка" можно поддерживать оружие в нормальном состоянии?

- Прежде всего, нужно оценить, что имеется в виду под "нормальным состоянием"? Мы "провалились" во времена "перестройки", а затем уже и не поднимались. Более того, минувшее десятилетие отмечено ухудшением ситуации — "провалов" было много, а "подъемы" отсутствуют. Следовательно, я не могу ответить на ваш вопрос, потому что ситуация изменялась не на проценты, а в несколько раз. В худшую сторону. Я не могу приводить конкретные цифры, но "нормального состояния" давно уже не существует. Хочу сказать о другом. Я не чувствую, что этот ядерный потенциал так уж нужен сегодня России!

- Без него нет нашей армии!

- А есть ли она сегодня вообще?!

- Вы ставите меня в тупик... В таком случае я задам иной вопрос: обеспечиваете ли вы сегодня те задачи по обороне, которые перед вами ставит правительство?

- Да, безусловно. Мы считаем, что это наша главная задача, и выполнять ее мы обязаны вне зависимости оттого, что происходит вокруг нас. Бывало, что финансирование отсутствовало, но мы, невзирая на это, изыскивая все внутренние ресурсы, продолжали выполнять оборонный заказ. Да и сейчас полностью затраты не компенсируются, для предприятия нет никакой прибыли, но тем не менее мы выполняем все в полном объеме и в сроки, которые для нас установлены...

- Наверное, в данном случае можно и не упоминать слово "прибыль"?

- Это неверно. Она необходима при любом производстве, так как нужно обновлять оборудование, усовершенствовать производство, даже не развиваться, а остаться на том уровне, который уже был достигнут. Оборудование ведь изнашивается, да и люди тоже, а потому и то и другое надо восполнять и поддерживать.

- Минувшие годы отмечены очень широкой дискуссией по поводу переработки ядерных отходов...

- Уточним сразу: переработка отработанного ядерного топлива...

- Пусть будет так. Но проблема, на мой взгляд, не столь простая, как это может показаться, и тут дело не в терминологии.

- По-прежнему в этой проблеме много спорного. Если раньше жестко провозглашался замкнутый ядерный цикл...

- Безотходное производство?

- Именно так... То теперь появился уклон на хранение. Связано это с теми технологиями, которые мы используем. И не только в России, но и в мире.

- То есть мы не можем обеспечить в полной мере замкнутый цикл?

- До конца он не отработан... И второе. Мы не должны сегодня продолжать накапливать отходы и просто хранить их, как это было в прошлом. Необходимо доводить их до такого состояния, чтобы хранить их безопасно достаточно длительное время... У нас на "Маяке" - клубок подобных проблем. Ощущаются последствия создания ядерного оружия. Они есть во всех странах, где оно создавалось. Американцы вкладывают в решение этой проблемы десятки миллиардов долларов, мы же во много раз меньше. Даже сравнивать нельзя. В средства необходимы, чтобы решить государственную задачу по экологической реабилитации последствий создания ядерного оружия.

- Речь идет не только о Южном Урале?

- Конечно.

- В том числе и утилизация активных зон реакторов атомных подводных лодок?
- И их тоже. Все, что входит в государственный заказ, мы выполняем. Иначе просто мы работать не можем! Я говорил об особом менталитете, который сложился в закрытых городах и, в частности, на "Маяке", а он подразумевает государственный подход к решению любой проблемы.

- Даже в том случае, если государство остается сторонним наблюдателем?!

- Даже и в этом случае!

- Честно говоря, приятно это слышать в наше время, когда звучат совсем иные речи... А теперь я хочу спросить о том, что изменилось в последнее время с ситуацией вокруг Южно-Уральской атомной станцией?

- Я согласился стать во главе "Маяка", в частности, из-за нее. Своим друзьям я говорю, что поставлю себе памятник позади своего гаража, если удастся сдвинуть ее строительство с мертвой точки.

- И вас есть надежды, что такое случится?!

- Недавно Российская Академия наук дало свое заключение. Вывод единственно верный: эту станцию нужно обязательно строить! Одна из основных причин — это ситуация вокруг Теченского каскада водоемов. Ясно, что они представляют опасность. Избежать ее можно только с возведением АЭС. Все будет контролироваться, пойдет постепенное очищение водоемов. В этом случае можно будет прогнозировать развитие событий.

- Мне рассказывали, что через несколько лет после работы станции в этих водоемах можно будет даже ловить рыбу?!

- Да не нужно там ловить рыбу! Других озер на Урале хватает для этого... И купаться есть где! Кстати, и сейчас рыбу ловят в этих водоемах, продают ее даже. Мы ловим браконьеров, но не всегда это удается... Речь идет о том, чтобы контролировать ситуацию, а это возможно только при строительстве АЭС. Если медлить, то события могут начать развиваться непредсказуемо. В том числе и по тем катастрофическим сценариям, о которых часто говорят экологи.

- В случае прорыва плотины загрязненная вода дойдет до Северного Ледовитого океана?

- И такой сценарий возможен, если все пустить на самотек... Сегодня мы еще можем гарантировать безопасность Теченского каскада, но всегда надо думать о будущем, а оно, на мой взгляд, связано с атомной электростанцией.

- Лет десять назад на первой конференции "Урал атомный" я познакомился с директором АЭС. Это был молодой специалист. Тогда кто-то пошутил, что он успеет состариться, пока будет принято решение о начале стройки... Так и случилось?

- К сожалению, успел повзрослеть и новый молодой директор... Кроме чисто экологических проблем АЭС решит и энергетические проблемы региона в целом, и комбината "Маяк" в частности. Правительство России предполагает обсудить в ближайшее время судьбу Южно-Уральской АЭС. Надеюсь, что разум победит. Пока есть и промышленные база, и кадры, и желание строить станцию. Этим следует дорожить.

- Есть ли удовлетворение от нынешней работы?

- Когда что-то удается, то да. Но между желаемым и реальным, к сожалению, дистанция огромная. Впрочем, у первопроходцев, наших отцов был хороший лозунг: "Если не я, то кто же?". Мне кажется, что он сегодня столь же актуален, как и в прошлом.

Отдел науки "Литературной газеты"

Данная статья опубликована на основании соглашения между "ПРАВДОЙ.Ру" и научным отделом "Литературной газеты".