Главный объект державы

По страницам “Атомного проекта СССР”
“Сезам открылся!” – так и хочется воскликнуть, когда знакомишься с новым томом фундаментального научного труда, выпуск которого осуществляют в издательстве “Физматлит” Минатом РФ, Российская академия наук, Министерство обороны РФ, Служба внешней разведки и администрация президента РФ. Уже это перечисление ведомств, причастных к появлению “Атомного проекта СССР”, свидетельствует об уникальности издания: становятся достоянием общественности материалы и документы, на которых более полувека стоял гриф “Совершенно секретно. Особая папка”.

Близкое знакомство с томами “Атомного проекта СССР” позволяет увидеть многие страницы нашей истории по-новому, оценить роль тех или иных людей иначе, чем представляли нам авторы учебников истории в недалеком прошлом, понять, почему и как принимались государственные решения в те годы и какое влияние оказывают они на нашу сегодняшнюю жизнь. Образно говоря, раньше мы смотрели в прошлое сквозь замочную скважину, а нынче перед нами распахнуты все двери – входи, смотри, анализируй и размышляй!

Путешествие в этот удивительный мир для меня продолжается уже более сорока лет. Сегодня я имею возможность многое увидеть по-новому – смутные очертания приобретают отчетливость и ясность, тайное становится явным, а из отдельных фрагментов складывается панорама…

“ХРАНИТЬ ТОЛЬКО В ЛИЧНОМ СЕЙФЕ”!

Создавалось впечатление, что И.В. Курчатов не хочет расставаться с “агрегатом № 01”!

24 марта 1947 года он посылает Л.П. Берии подробный отчет о научных результатах, полученных с помощью уран-графитового котла с 25 декабря 1946 года и до 20 марта 1947 года. Перечень исследований, проведенных за три с половиной месяца, внушителен, что позволяет Игорю Васильевичу просить Берию (а следовательно, и Сталина) не переносить котел из Москвы на площадку завода ‹ 817, как это предусматривалось первоначально.

Сам же Курчатов сначала предполагал осуществить физический пуск котла, а затем разобрать его, чтобы использовать материалы (их ох как не хватало!) в первом промышленном реакторе. Однако ситуация изменилась, и об этом Курчатов пишет Берии:

“…решение неотложных задач технического проекта промышленного котла будет в полном объеме получено к нужным срокам только в том случае, если физический котел будет работать на площадке лаборатории до 1 сентября 1947 года”.

Именно к этому сроку Курчатов предполагает провести исследования влияния радиации на конструкционные материалы. Важно выяснить, как именно изменяются их механические свойства.

Берия дает “добро”. На документе приписка: “По указанию тов. Берии Л.П. прошу хранить этот документ только в своем личном сейфе”. А распоряжение о дальнейшей судьбе “агрегата № 01” выглядит так:

“Обязать Лабораторию № 2 АН СССР осуществить разборку агрегата ‹ 01 к 1 ноября 1947 года и передать содержащийся в нем металл и двуокись А-9 Первому главному управлению при Совете Министров Союза ССР для использования, в том числе: 3 000 кг блоков металла для извлечения конечного продукта, 3 500 кг блоков металла, некондиционных по размерам, 6 000 кг блоков металла, некондиционных по примесям, и 11 570 кг двуокиси для переработки и выплавки кондиционного металла, а 21 000 кг блоков металла – для использования в агрегате № 1”.

Материалов и урана (А-9) для первого промышленного реактора не хватало катастрофически, а потому и сам Курчатов не возражал, чтобы первый реактор, пущенный им в Москве, был разобран. Но история распорядилась по-своему. Строительство “агрегата № 1” задерживалось, запланированные сроки срывались, а потому “агрегат № 01” пока не имело смысла разбирать. Да и Курчатов ошибся: он еще не знал, что для исследовательских работ по воздействию радиации на конструкционные материалы потребуются не месяцы, а многие годы. И в таких научных работах “агрегат № 01” будет незаменим.

В “Отчете о ходе научно-исследовательских и практических работ по получению и использованию атомной энергии за 9 месяцев 1947 года”, представленном И.С. Сталину, говорилось:

“В течение 1947 года на физическом уран-графитовом котле (пущенном 25 декабря 1946 г.) сотрудниками лаборатории № 2 непрерывно производились опыты и исследования, которые дали возможность проверить все исходные физические и технические данные, положенные в основу проекта строящегося промышленного уран-графитового котла (завод № 817)”.

Какой же смысл демонтировать котел, если на нем ведутся исследования и получаются уникальные результаты?! В том же “Отчете” есть такие слова:

“Проведенные исследования показали, что наша промышленность в состоянии изготовить материалы такой чистоты, чтобы вредное поглощение нейтронов в них находилось в пределах допустимых норм, чем обеспечивается запроектированный физический процесс в промышленном котле”.

Одним из весьма весомых достижений было выделение из облученного в котле урана около 160 микрограмм плутония. С ним начали работать сотрудники НИИ-9, которые стали проверять химическую схему комбината № 817. В феврале 1948 года плутония было уже 2 000 микрограмм, и теперь уже металлурги смогли убедиться в верности своих расчетов.

Однако во всей той эйфории, которая окружала “агрегат № 01”, проскальзывали и настораживающие нотки.

И.В. Курчатов отмечал:

“Излучения физического котла исключительно вредны в биологическом отношении. Опыты, произведенные секретной радиационной лабораторией Академии медицинских наук, руководимой чл.-корр. Г.М. Франком, на мышах, крысах, кроликах, собаках, даже при пусках котла на относительно небольших мощностях порядка 150 киловатт во всех случаях привели к гибели животных или мгновенной смерти или же имевшей место через 2 – 3 недели и в редких случаях через несколько месяцев – из-за изменения состава крови и нарушения явлений обмена в организме”.

Это был “первый звонок” той опасности, которая подстерегала всех, кто начинал “Атомный проект СССР”. Многие из них заплатят своей жизнью и здоровьем за те крупицы Знания, которые приходилось им вырывать у Природы.

Теперь рядом с физиками у “агрегата № 01” и всех остальных реакторов всегда будут работать биологи и медики.

Много лет будет первый в Европе реактор служить науке, а потом станет музейным экспонатом. Правда, весьма своеобразным – при необходимости можно вновь на нем осуществить “физический пуск”, будто идет не ХХI век, а декабрь 1946-го…

“РУДА ОТГРУЖАЕТСЯ В СССР…”

Урана было мало. Очень мало…

До войны геологи им почти не занимались, а потому разведанных месторождений не было.

Теперь же все геологические партии обязаны были докладывать об урановых рудах, искать их даже там, где, казалось бы, их и не должно быть. И, конечно же, было создано множество специальных экспедиций, главная задача которых – поиски урановых руд.

Немало геологов по документам изучали все месторождения в соседних с СССР странах, и если появлялись хоть малейшие намеки на то, что там есть возможность добывать уран хотя бы в ничтожных количествах, то сразу же предпринимались энергичные меры. В Чехословакии, Германии, Болгарии, Венгрии уже действовали акционерные общества (кто сказал, что рынок к нам пришел только после 91-го года?!) по добыче урановых руд. Теперь пришла очередь и Польши.

8 марта 1947 года Л. Берия пишет письмо И. Сталину:

“Представляю на Ваше рассмотрение проект решения об организации разведки и добыче урана на территории Польши…”

Слово “уран” вписано рукой Берии.

Три месяца назад группа геологов и горных инженеров, которую возглавлял генерал Мешик (особо доверенное лицо Берии), отправилась в Польшу. Они обследовали Кузнецкое месторождение в Верхней Силезии. Ранее оно называлось “Шмидебергским” и в немецких документах числилось как “железорудное”. Но было известно, что параллельно с железной рудой здесь шла добыча радия. За 15 лет его получили здесь 4 грамма.

Берия сообщал Сталину:

“Обследованием установлено следующее:

Урановая руда найдена в бывшем Шмидебергском железном руднике, добывающем в настоящее время 40 тыс. тонн железной руды в год.

На руднике обнаружено 160 тонн добытой руды со средним содержанием около 1% урана и 1,5 тонны отсортированной руды с содержанием до 15% урана (руда отгружается в СССР).

При обследовании получены сведения о том, что уран встречался также и в других шахтах и штольнях, расположенных в районе Шмидеберга (Купферберг, Вольсфальд, Ландек, Арнсберг и другие.

В настоящее время, до проведения детальной разведки, еще нельзя определить возможные запасы урана в недрах Кузнецкого месторождения, но уже собранные при обследовании данные являются вполне достаточными, чтобы ставить вопрос об организации смешанного Польско-Советского предприятия по разведке и добыче урана на Кузнецком и других месторождениях урана на территории Польши”.

Переговоры с правительством Польши вело Министерство внешней торговли. Конечно же, было получено согласие на разведку и добычу урана, однако, по мнению поляков, предприятие не должно быть смешанным, а чисто польским.

Как ни странно, но Сталин согласился с предложениями поляков. Уже через десять дней он подписал Постановление Совета Министров СССР ‹ 600-208 сс/оп “Об организации добычи радиоактивных руд на территории Польской Республики”. В нем Советско-Польское предприятие, о создании которого писал Берия, не упоминалось. Организовывалась Постоянная Советско-Польская комиссия “для рассмотрения и утверждения планов геологоразведочных работ, строительства и добычи руды, рассмотрения других вопросов предприятия “Кузнецкие рудники”, требующих совместного с польской стороной решения, а также для повседневной помощи рудникам в их работе”.

Правда, на должности технического директора, главного инженера, главного геолога, начальника отдела технического контроля назначались советские специалисты, но тем не менее предприятие “Кузнецкие рудники по добыче железной руды, радия и сырья для красок” оставалось польским.

С лета 1947 года здесь начались активные геолого-разведочные и поисковые работы. Вагоны с рудой, содержащей уран, отправлялись в СССР на переработку. В тех реакторах, что нарабатывали плутоний для первых атомных бомб, бесспорно, был и уран с рудников, носящих очень русское название “Кузнецкие”.

ТЕНЬ В ТУМАНЕ

Столбы вмораживают в лед сразу же, как только по нему можно ходить. А потом натягивается колючая проволока, и теперь к секретному объекту нельзя подойти и со стороны озера.

Часовой заметил человеческую фигуру в ста метрах от берега. “Нарушитель” подошел к одному столбу, к другому, к третьему. Потом он наклонился… В утреннем тумане фигура человека казалась огромной, но часовой не испугался. Солдат был призван из Якутии, там он каждую зиму охотился, случалось, и медведя бил… “Стоять! Руки вверх!” – на плохом русском крикнул якут. Человек у проволоки не шелохнулся. “Стоять! Стрелять буду!” – грозно прокричал часовой… Человек приподнялся, встал в полный рост и шагнул в сторону “Объекта”. Оказывается, он прополз под проволокой. Часовой выстрелил. Фигура сделала еще несколько шагов, зашаталась и рухнула на лед…

21 августа 1947 года Председатель Совета Министров СССР И. Сталин подписывает Постановление СМ СССР № 2938-954 сс (Сов. секретно. Особая папка) “О мерах обеспечения охраны объекта ‹ 859 Первого главного управления при Совете Министров СССР”. В первом же пункте постановления сказано, что объект № 859 теперь относится “к особорежимным предприятиям, а район его расположения и окрестности в радиусе 25 км с входящими в него населенными пунктами отнести к режимной зоне с особым паспортным режимом”.

Так начали рождаться закрытые города СССР, в которых и сегодня живет около миллиона человек.

Главные задачи, конечно же, возлагались на Министерство внутренних дел, которое тогда возглавлял Круглов.

В постановлении, в частности, предписывалось:

“…б) оградить периметр завода протяжением 20 км двухрядным проволочным ограждением, оборудовать освещение и связь по периметру к 1 января

1948 г.

в) принять под войсковую охрану запретную зону жилого поселка общим протяжением 25 км, организовав службу постоянными и подвижными нарядами к 1 ноября 1947 г…”

Приказ Сталина был выполнен к назначенному сроку. Вот только не везде удалось поставить проволочные заграждения – озер вокруг первого реактора для получения плутония оказалось много. Здесь создавались специальные патрули на моторных и весельных лодках. Именно они с весны и до глубокой осени несли охрану “Объекта”. Ну а зимой “пограничные столбы” (их так здесь называли) вмораживали в лед. Хорошо, что зима на Южном Урале долгая…

В этом уникальном постановлении было еще несколько пунктов, которые сыграли решающую роль в судьбе многих тысяч людей, так или иначе связанных с Плутониевым комбинатом.

Судьба заключенных, которые принимали участие в строительстве, была определена более жестоко, чем для других узников ГУЛАГа. Теперь их “вина” усугублялась, так как они прикоснулись к высшей тайне государства.

Сталин предписывал:

“а)…в месячный срок вывести в Воркутлаг МВД СССР и разместить в изолированном лагпункте всех заключенных по ст. 58-6, 58-8, 58-9;

б) заключенных по ст. 58-1а, 1б,1в, подлежащих освобождению ранее чем через 3 года, кассационников и осужденных, дела которых находятся на пересмотре, использовать только вне зоны цехов А, Б и С. Впредь не допускать направление на строительство объекта ‹ 859 заключенных перечисленных категорий;

в) перед пуском завода вывезти заключенных по статьям, перечисленным в п. б, а также других особо опасных преступников, в том числе рецидивистов, в отдаленный и изолированный лагерь…”

О судьбе заключенных, попавших в закрытый район, быстро стало известно по всему ГУЛАГу. Считалось, что это по сути дела смертный приговор.

Но не легче было и вольнонаемным и военнослужащим строительных полков и батальонов, которые попали сюда:

“Для предотвращения разглашения сведений о строительстве объекта

№ 859 обязать МВД СССР переводить всех рабочих, ИТР и служащих… по окончании строительства на другие объекты спецстроительства МВД СССР. Проверенных военнослужащих указанных полков и батальонов, подлежащих демобилизации, оставлять работать на строительстве ‹ 859 в качестве вольнонаемных, а по окончании строительства перевести на другие спецстройки МВД СССР”.

В общем, всем, кто попал в Атомное колесо, уже не суждено из него вырваться…

Особое внимание в постановлении уделялось борьбе со шпионами. Министерству государственной безопасности предписывалось “организовать усиленную оперативно-чекистскую работу на объекте ‹ 859 и в районах Челябинской области, примыкающих к режимной зоне”. На всю корреспонденцию, которая поступала сюда или выходила “в большой мир”, устанавливалась цензура. Запрещались полеты самолетов не только гражданской авиации, но и военной. Первым, кто попытается пролететь над Плутониевым комбинатом, будет американский разведчик Пауэрс. Но это будет спустя пятнадцать лет. У-2 будет сбит ракетой под Свердловском. Кстати, американский разведчик проведет съемки не только Плутониевого комбината, но и Челябинска-70 – ядерного оружейного центра. Однако еще добрых тридцать лет американцы не будут знать, чем занимаются в городе Снежинске.

Так что выполнение Постановления СМ СССР ‹ 2938-954 сс будет весьма четким и эффективным: ни одному из вражеских агентов не удастся попасть на Плутониевый комбинат.

…За всю историю “Атомного проекта СССР” известно лишь несколько попыток преодолеть “пограничную полосу”, отделяющую атомные объекты от остального мира. Чаще всего это были рыбаки – им казалось, что на другой стороне озера рыба клюет лучше.

Однажды часовой застрелил безумную девушку, которая ранним морозным утром убежала из дома и бродила по окрестностям. Она оказалась на озере, попыталась перелезть через колючую проволоку. Часовой до призыва в армию служил охотником, а потому не промахнулся… За этот выстрел он был поощрен командованием: ему предоставили внеочередной отпуск.

ГОРОД ЦИРКОНИЯ

Дату рождения почти всех знаменитых предприятий атомной промышленности можно установить весьма точно – достаточно обратиться к документам “Атомного проекта СССР”.

Среди них я нашел письмо Б.Л. Ванникова И.В. Сталину, в котором представляется проект Постановления СМ СССР “О строительстве химико-металлургического завода № 544 Первого главного управления при Совете Министров СССР”. В нем, в частности, отмечается:

“Проектом предусматривается:

1. Построить на базе быв. пиротехнического завода Министерства вооружения (в двух километрах от г. Глазова, Удмуртская АССР) к концу 1948 года завод по регенерации металлического урана из солей обедненного урана, которые будут получаться с завода ‹ 817 после извлечения плутония из урановых блочков. Завод № 544 намечается построить мощностью 500 тонн металлического урана в год…”

Чуть позже И.В. Курчатов уточняет: мощность завода – до 1000 тонн урана в год…

Но предприятию в Глазове суждено будет не только стать в один строй с “Маяком” и Электросталью, но и возглавить несколько принципиально новых направлений в развитии атомной индустрии страны.

Некоторые из них связаны с именем Виталия Федоровича Коновалова, человека, который станет последним министром Средмаша. Одно время он будет руководить комбинатом в Глазове…

Я спросил В.Ф. Коновалова:

– Как вы оказались после Ульбинского комбината в Глазове? Казалось бы, освоили новое производство, работа очень интересная, перспективы определены – и вдруг Глазов? Что побудило уехать?

– Это был 1974 год. Начальником главного управления Средмаша стал Потанин... Владимир Петрович Потанин был директором Ульбинского металлургического завода в 1961 – 1974 годах. Дважды лауреат Государственной премии СССР, награжден двумя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом “Знак Почета”. С ним связано становление и развитие Ульбинского комбината как крупнейшего в отрасли... Он приехал в Усть-Каменогорск из Глазова. Тогда многие были направлены в Казахстан оттуда, так как в Глазове было одно из первых наших предприятий. “Электросталь”, “Маяк” и “Глазов” – это, образно говоря, три кита, на которых держалась атомная промышленность СССР. Если раньше из Глазова уезжали специалисты, то теперь начинался обратный процесс.

– Там решили расширять производство?

– Начиналась “Большая атомная энергетика”, она требовала новых подходов и новых людей. Потанин знал меня, а потому и предложил стать директором. Ему казалось, вероятно, что нужен человек со стороны.

– У меня сложилось странное впечатление от первой встречи с Глазовом... Это было в середине 60-х... Поезд остановился всего на одну минуту...

– Да, там было запрещено им задерживаться...

– Я выскочил на платформу и поразился: вокруг покосившиеся деревянные здания, убогая платформа... Но едва мы со встречающими зашли за здание старенького вокзала, как увидели прекрасные дома, асфальтовую дорогу и две черные “Волги”... Контраст был поразительный!

– Из-за секретности такое происходило... Хотя если поехать на поезде дальше, то открывается на повороте вид на долину и весь комбинат как на ладони... Сейчас и привокзальная площадь имеет соответствующий вид, и вся станция – теперь скрывать ничего не надо. А в те годы западные радиостанции передавали, что “Глазов – один из первых объектов для атомного удара в случае ядерной войны”. Тем самым подчеркивалось его значение в системе обороны страны. Глазов – это главное перерабатывающее предприятие отрасли.

– Город понравился?

– Это ведь старинный город... Там знаменитые лечебные источники, которые до нынешнего дня действуют. Город находится в очень красивом месте. Условия для работы и жизни там очень хорошие.

– При назначении директором какую задачу перед вами поставили?

– Началось бурное развитие “Большого циркония”. Атомная энергетика требовала этот металл. Урановое производство уже было налажено в Электростали и Усть-Каменогорске, так что “начинка” у твэла была, а вот с оболочкой были проблемы. Было решено циркониевое производство полностью расположить в Глазове.

В начале 60-х годов Глазов трижды принимал крупнейших ученых страны. Сюда приезжали академики А. Бочвар и А. Александров, член-корреспондент АН СССР А. Займовский, многие доктора и кандидаты наук. Здесь проходили отраслевые металлургические конференции, и посвящены они были повышению надежности твэлов.

Оказывается, фронты “холодной войны” теперь переместились с боевых позиций ракет и ударных подводных лодок на разработку принципиально новых технологий и получение новейших материалов. Быстрее всего эту перемену почувствовали атомщики, и получение циркония в больших масштабах стало своеобразным сигналом для наших сторонников и противников за рубежом о том, что и у нас думают о завтрашнем дне.

Но его пришествие связано уже с Виталием Федоровичем Коноваловым, который был назначен директором Чепецкого механического завода в марте 1975 года. Он проработал здесь четыре года.

– Что было самое трудное для вас?

– Организация массового производства циркония и изделий из него. Это было строительство новых корпусов, освоение новых технологий. Цирконий нужен был для атомной энергетики, которая начала бурно развиваться не только в СССР, но и в странах Восточной Европы. Первые АЭС появились в Чехословакии, Болгарии, Венгрии. Началось строительство атомной станции в Финляндии. Кроме циркония, развивалась в Глазове и урановая часть, так как объемы производства увеличивались. Ну и с материалами “специального назначения” хлопот хватало. Отделить в нашей промышленности военную часть от сугубо гражданской необычайно сложно, подчас даже и невозможно...

– ... А может быть, и не нужно?

– Да и не нужно! А остальное уже политика, которая, вмешиваясь в экономику, чаще всего приносит вред...

– Чем запомнились особо годы в Глазове?

– Все-таки новыми корпусами завода... И профессионально подготовленным коллективом, который исключительно дисциплинирован. С такими людьми было приятно и легко работать: мы понимали друг друга с полуслова. Безусловно, народ был абсолютно предан своему делу. Надо было остаться после смены – оставались, надо было работать круглые сутки – работали... Этим характерен глазовский завод: профессионализмом и преданностью своему делу. Не всегда все шло гладко, возникали сложности с проектами, но коллектив работал безупречно, и новые цеха пускались быстро. Вот там действительно можно было говорить, что таким людям любые трудности по плечу, и это не было никаким преувеличением. Мощности наращивали быстро. Начали выпускать циркониевый прокат, трубы. Обеспечивали производство всех активных зон для реакторов, осуществляли всю требуемую программу выпуска циркония и изделий из него.

– Даже лечебные циркониевые браслеты начали выпускать?

– Это уже позже, после меня. А тогда начали понемножку продавать цирконий за границу. Именно как металл, а не только в твэлах и активных зонах.

– Потребность в нем не упала?

– Мы же постоянно пополняем активные зоны реакторов. Топливо стоит четыре года, следовательно, ежегодно одну четвертую часть его мы меняем. Объемы растут, так как новые станции вводятся. Увеличивается и срок службы топлива – до пяти лет, а следовательно, требования к цирконию повышаются. Мы выходим и на мировой рынок, что накладывает дополнительные требования. Появляются АЭС в Китае, Индии, Иране, и туда мы будем поставлять топливо. Так что объемы этих производств не только не снижаются, но и растут.

Кстати, в Глазове ассортимент продукции весьма разнообразен. Там, к примеру, кальций металлический выпускается – это одно из двух предприятий в России. Он идет на получение металлического урана, на разделение тантала и ниобия. Сейчас перед глазовцами стоит большая задача по производству сверхпроводящих материалов. То, что мы в свое время делали в Усть-Каменогорске, теперь аналогичное производство нужно создать в Глазове. Новые материалы – это высочайшие технологии, и вновь предприятию в Глазове надо быть в первых рядах технического прогресса.

– А сам Глазов нравился?

– Он мне чем-то напоминал Ленинград. Тихий, спокойный город. Не было никаких разбоев, воровства. Есть где отдохнуть. Ездили за грибами и ягодами, ну и, конечно же, моя любимая рыбалка тоже отменная... Хорошо работалось там и отдыхалось. Так что самые лучшие воспоминания о тех годах, что я провел там…

…Комбинат в Глазове в современной России – одно из самых передовых предприятий. Он выстоял в тяжелейшие 90-е, когда рушилась вся промышленность, особенно оборонная, он нынче, подобно локомотиву, тащит за собой всю атомную отрасль. Можно только удивляться: откуда у людей столько энергии и сил?

А ответ, как всегда, прост и понятен: “Тогда, сразу после войны было много крат тяжелее. Наши отцы выстояли. Неужели мы не сможем?!”

Все правильно. Жаль только, что война продолжается так долго…

УРОК СЕКРЕТНОСТИ

Секретность в “Атомном проекте” была тотальной! Даже между собой руководители объяснялись на эзоповом языке. А в Плутониевом институте (легендарной “Девятке”) слова “плутоний” и “бомба” никогда не упоминались. Однажды, уже в 70-х, когда, казалось бы, секретность слегка смягчилась, я позвонил по “кремлевскому” (то есть защищенному от подслушивания шпионами) телефону академику Андрею Анатольевичу Бочвару и сказал, что министр Славский разрешил мне встретиться с ним, чтобы он рассказал о получении первого королька плутония. И к моему удивлению, академик тотчас же ответил, что никогда ничего не слышал об этом, мол, ничем мне помочь не может… А спустя пару лет, когда мы познакомились ближе, Андрей Анатольевич признался, что даже в своем кабинете в институте, в окружении ближайших сотрудников и помощников слово “плутоний” он не произносит. “Поймите, – сказал он, – секретность у нас въелась в каждую клеточку, и отрешиться от нее мы уже не можем”.

Действительно, секретность в “Атомном проекте” пронизывала всех и вся. Исключений не существовало. И об этом свидетельствуют документы “Атомного проекта”.

20 апреля 1948 года выходит Постановление СМ СССР № 1274-483 сс/оп “О тов. Музрукове”. В нем, в частности, говорится:

“Совет Министров ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Считать установленным, что директор комбината № 817 Первого главного управления при Совете Министров СССР т. Музруков допустил легкомысленное, безответственное отношение к соблюдению секретности…

2. Начальнику комбината № 817 т. Музрукову за безответственное, легкомысленное отношение к соблюдению секретности объявить строгий выговор и предупредить т. Музрукова о том, что он будет привлечен к судебной ответственности в случае нарушения им правил секретности в дальнейшем”.

Чем же провинился знаменитый директор Уралмашзавода, Герой Социалистического Труда Борис Глебович Музруков, если сам Сталин ему объявляет строгий выговор?

Дела на комбинате, где сооружается реактор для получения плутония, идут неважно. Уже несколько раз срываются сроки пуска, и, по мнению Сталина и Берии, необходимо “укрепить руководство”. Ефима Павловича Славского понижают в должности до главного инженера, а директором назначают Музрукова. Сталин помнит, что Музруков блестяще справился во время войны со всеми его заданиями. Конечно же, новое назначение для Бориса Глебовича совершенно неожиданное, и одного из близких друзей он просит достать хоть какую-нибудь литературу по атомной энергии. И ему же обещает, что возьмет с собой на новое место работы.

Музруков не подозревает, что отныне он находится под бдительным оком Министерства государственной безопасности. Берия тут же получает информацию о контакте Музрукова со своим приятелем-инженером, который в свою очередь обратился к библиотекарю за нужной литературой. По законам “Атомного проекта” лишь МГБ СССР имеет право приглашать на работу специалистов, и только это ведомство обеспечивает работников нужной литературой. Таким образом, Борис Глебович нарушил два правила безопасности.

После проверки чекистами оказалось, что приятель Музрукова “не может быть допущен на работу на комбинате ‹ 817 как человек, не внушающий доверия”, ну а библиотекарь “характеризуется как человек, имеющий подозрительные связи”. Это и послужило основой Постановления Совета Министров СССР.

Вероятнее всего, оба знакомых Музрукова были безгрешными – просто Берия воспользовался самим фактом, чтобы преподать “урок секретности” известному в стране человеку и на его примере показать, кто хозяин в “Атомном проекте”.

Новый директор будущего комбината “Маяк” вступил в должность со строгим выговором. А вскоре здесь он получит вторую звезду Героя Социалистического Труда. Однако “урок секретности” он запомнит на всю жизнь…

АТОМ ДЛЯ МИРА. НО ПОКА СЕКРЕТНО…

Историки любят шарахаться из одной крайности в другую. Все зависит от того, какой именно “заказ от власти” они получат. Впрочем, и пропагандисты тоже…

В самый разгар “холодной войны”, когда ядерная гонка двух сверхдержав – СССР и США – приобрела невиданный размах, газеты пестрели статьями о мирном использовании атомной энергии. Популяризаторы науки рассказывали о благородном влиянии излучений на рост цветов и злаков, о консервировании с помощью волшебных лучей, об излечении неизлечимых форм раковых опухолей. И самое главное во всей этой пропаганде то, что это была правда: роль ионизирующих излучений в разных областях нашей жизни – от промышленных установок и до лучевой терапии – огромна и весьма полезна.

А потом “холодная война” стала прошлым, и тогда уже шквал критики обрушился на военно-промышленный комплекс, на физиков, на весь “Атомный проект”: мол, все, кто участвовал в нем – злодеи, способные думать только об одном: как уничтожить планету и все живое на ней.

Мы разучились думать и мыслить, а потому предпочитаем только черный цвет или белый, а разные там оттенки и полутона стараемся (или уже не умеем?) не замечать. Нам кажется, что жить так легче, и ошибаемся!

У многих ученых, даже не привлеченных к “Атомному проекту” был свой интерес к новым направлениям в науке, рожденным ядерной физикой.

Президент АН СССР академик С.И. Вавилов направляет И.В. Сталину подробные предложения об использовании ядерной энергии в технике, химии, медицине и биологии. Этот тематический план был результатом коллективной работы многих членов Академии наук. Их предложения президиум академии обобщил, выделил главные направления и представил Сталину.

Заканчивался 1946 год. И.В. Курчатов еще не пустил свой реактор – это случится через две недели, но Совет Министров СССР принимает Постановление ‹ 2697-1113 сс, которое определяет судьбу мирного атома. Это случилось 16 декабря 1946 года.

“Пусть будет атом рабочим, а не солдатом…”

Фраза Курчатова, сказанная им через десять лет, станет крылатой. Жаль, что нет возможности запускать время вспять, иначе великий ученый ХХ века должен был сказать ее именно в декабре 46-го, когда мирный атом начинал свою биографию…

Как всегда в таких случаях, Постановление СМ СССР отличалось конкретикой:

“1. Принять представленный президентом Академии наук СССР акад. Вавиловым С.И. тематический план научных и исследовательских работ в технике, химии, биологии и медицине по изучению атомного ядра и использованию ядерной энергии, подлежащих выполнению научно-исследовательскими учреждениями Академии наук СССР и министерств согласно Приложениям № 1 и 2.

2. Для руководства научно-исследовательскими работами… образовать при президенте Академии наук Ученый совет в составе: акад. Вавилов С.И. – председатель, акад. Скобельцын Д.В., акад. Фрумкин А.Н., акад. Несмеянов А.Н., акад. Орбели Л.А., акад. Максимов Н.А., чл.-корр. Академии наук СССР Кикоин И.К., проф. Франк Г.М…”

Понятно, что сразу же уровень исследовательских работ в новой области был задан очень высоким: имена крупных ученых говорят сами за себя.

Приложение № 1 было “секретным”. В нем различным научным учреждениям и институтам поручались темы, которые в какой-то мере соприкасались с разработкой оружия. К примеру, в этом списке значились:

“…Поисковые работы по вопросу прямого преобразования энергии радиоактивного излучения в другие формы энергии.

…Сжимаемость металлов при высоких и сверхвысоких давлениях.

…Радиохимические исследования.

…Изучение радиоактивного распада в земной коре.

…Влияние облучения ионизующей радиации на рост и обмен веществ.

…Действие радиоактивных излучений на функции органов чувств.

…Терапевтическое применение новых видов радиации и радиоактивных веществ как метод изучения действия радиации на здоровый и больной организм…”

Приложение № 2 было “открытым”. Оно содержало перечень работ, которые надлежало выполнять по поручению Ученого совета АН СССР. В частности:

“…Изучение свойств нейтрино и его влияния на ядерные процессы.

…Изучение моментов атомных ядер оптическим методом.

…Конструирование типовых приборов для радиоактивных исследований (ионизационные приборы, камеры Вильсона, счетчики и пр.).

…Обмен веществ в растениях (с помощью меченых атомов).

…Диагностическое использование искусственных радиоактивных веществ как метод изучения заболеваний.

…Проблема источников звездной энергии в связи с ядерными реакциями в условиях высоких давлений и температур.

…Исследования распределения изотопов на поверхности звезд по звездным спектрам в связи с проблемой источников звездной энергии…”

Мне кажется, тут уместны небольшие комментарии.

Во-первых, многие современные направления в нашей науке, гордящиеся своими достижениями, начали бурно развиваться благодаря этому постановлению.

Во-вторых, иногда нынче говорят о том, что власть не должна вмешиваться в процесс развития науки. Этот пример из 1946 года показывает, что такие утверждения неверны: власть должна прислушиваться к мнению ученых и, опираясь на него, поддерживать их – только в этом случае успех обеспечен.

И, наконец, последнее. Уровень чиновников, которые принимают те или иные документы, связанные с развитием науки и промышленности, должен быть высоким – по крайней мере, их образованность должна соответствовать тем решениям, которые они должны принимать и выполнение которых обеспечивать. События в России в 90-х годах ХХ века и начале ХХI убедительно продемонстрировали: как необразованность и некомпетентность чиновников в высших эшелонах власти приводит к трагедии государства и общества.

Рубрика "Научная среда", "ЛГ"

Данная статья опубликована на основании соглашения между "ПРАВДОЙ.Ру" и и "Литературной газетой".