Со сталинских времен, точнее с периода борьбы с "преклонением перед западной техникой", в СССР очень активно продвигалась идея о том, что многие технические достижения были первоначально плодом ума наших гениальных ученых и инженеров, а также рук наших талантливейших самоучек. Именно русский "левша" раньше европейцев изобрел то-то и то-то, спрыгнул с колокольни Ивана Великого, первым полетел и т. д. Но есть достижения, которыми мы можем по праву гордиться. То, что называется сегодня ксероксом, — изобретение советского физика.
В массовом сознании отложилось, что копировальные аппараты — это плод конструкторской мысли инженеров концерна Xerox. Эрудиты поправят таких незнаек и расскажут, как 22 октября 1938 года американец Честер Карлсон получил копию обложки буклета нью-йоркского отеля "Астория", в котором располагалась его лаборатория. Мистер Карлсон добился этого тем, что наэлектризовал трением пластинку полукристаллической серы и через пленку, несущую изображение, осветил ее. Поскольку сера является фотопроводником, возникшие при этом носители тока разрядили освещенные участки пластинки. После этой световой экспозиции инженер опылил пластинку порошком, содержащим противоположный заряд, и на поверхности появилось скрытое прежде изображение. Честер Карлсон первым в мире сделал, как тогда говорили, сухую фотографию.
Кто-то еще не понял подвоха, причем тут советский изобретатель? Объясним: американец сделал это без специального оборудования. И даже сама идея не есть результат его "мозгового штурма". Трибоэлектрический эффект был известен физикам давно. С небольшой разницей во времени похожий эксперимент провел болгарский физик Георгий Наджаков, который работал в парижском институте Марии и Пьера Кюри. В 1944 году этот метод получил название "сухописание", а сотрудники отделения древних языков Университета в штате Огайо предложили именовать его по-гречески — ксерография.
По не очень надежной информации, в 1947 году права на сухую фотографию якобы купила фирма "Халоид" из Рочестера, которая специализировалась на изготовлении фотобумаги. Но широкого применения ксерография тогда не получила.
Идея ксерокопирования, которую Владимир Михайлович Фридкин за неимением лучшего слова называл электрофотографией, пришла в голову молодому выпускнику физического факультета МГУ, когда он читал в "Ленинке" журналы по физике с описанием экспериментов Честера Карлсона и статьи Георгия Наджакова. После ряда не вполне удачных экспериментов осенью 1953 года стали получаться копии документов и полутоновых фотоснимков.
Директор маленького НИИполиграфмаш, который ютился в домиках-развалюшках за Текстильным институтом, распорядился сделать на заводе макет первого электрофотографического аппарата — ЭФМ-1. Аббревиатура расшифровывалась так: электрофотографическая множительная машина. Цифра 1 означала, что эксперимент будет продолжен и аппарат будет совершенствоваться. Невзирая на примитивную механикуэффектоказался поразительным.
В НИИ провели выездное совещание, на которое приехал лично министр промышленности средств связи. По его итогам в Вильнюсе создали Институт электрографии, который сразу же засекретили. В столице другой братской республики — в Кишиневе — перепрофилировали на выпуск ЭФМ один из заводов. И пока на Западе измышляли слова для несуществующего там аппарата, в СССР выпускали такой аппарат, не называя его ксероксом. Как вы судно назовете, так оно и поплывет!
В 1961 году американская компания "Галоид" переименовывается в "Ксерокс" и начинает выпуск первых моделей копировального аппарата. Они работали по иному принципу, нежели советские. Однако идеи Фридкина показались интересными Честеру Карлсону. В июне 1965 года американец навестил своего коллегу. Честер и Владимир сделали на память совместную фотографию на ЭФМ.
"Эрика" берет четыре копии, — пелось в известной песне Александра Галича. — Вот и все. И этого достаточно!" Пишущая машинка "Эрика" была главным инструментом для распространения диссидентами Самиздата в 1970–1980 годах. По "почерку" пишущей машинки правоохранительным органам легко было вычислить место напечатания крамольной литературы. Ксероксы западного производства были большой редкостью и находились лишь в особо важных учреждениях. Под них оборудовались специально охраняемые комнаты, а каждая сделанная копия заносилась в специальный регистрационный журнал. Для промышленного развития копировальной техники в СССР перспектив никаких не было.
В автобиографической повести "Улица длиною в жизнь" Владимир Фридкин вспоминал, что "не удивился, когда в комнату постучали, и дама из первого отдела института очень вежливо объяснила, что свой аппарат я должен сдать для списания.
— Для какого списания? — спросил я. — Вы знаете, ведь это самый первый в мире ксерокс!
— Знаю, — ответила дама. — Но держать его в своей комнате вы не имеете права. В ваше отсутствие сюда могут приходить посторонние люди…"
Демонтированный аппарат отнесли на свалку. В качестве зеркала в женском туалете прибили одну-единственную сохранившуюся деталь от первого из всех ксероксов — зеркальную пластинку фотоэлектрета. Долгие годы сотрудницы НИИ приводили себя в порядок, вглядываясь в остатки советского ксерокса.
Об изобретателе вспомнили в годы перестройки. Фридкина пригласили в США и наградили медалью Американского фотографического общества за весомый вклад в создание ксерокопировальной техники. В 2003 году Владимира Михайловича за "выдающийся вклад в развитие необычных (бессеребряных) фотографических процессов и международное сотрудничество в этой области" наградил Международный комитет по фотографической науке. Приуроченная к 50-летию создания первого копировального аппарата премия Берга, врученная Фридкину, свидетельствует, что научный мир признал: ксерокс появился не в 1938 году, а в 1953 году. В СССР, а не в США.