День рождения Хармса

17 декабря 1905 года родился Даниил Хармс. Его детство складывалось странным и фантастичным образом при своей внешней обыкновенности, как станут потом складываться его произведения.

Склонность к фантазиям, мистификациям, сочинительству отмечены еще в его раннем детстве. В 14-летнем возрасте он составил тетрадь из 7 рисунков (пером, тушью), содержание которых до сих пор еще остается непроясненным. Но в них очевидны уже те мотивы, которые будут присутствовать в его словесном творчестве: астроном, чудо, колесо; заметна склонность к шифровке, вуалированию прямых значений предметов и явлений.

Первый известный литературный текст Хармса написан в 1922 г. и имеет подпись ДСН, и из этого очевидно, что в то время Даниил Ювачев уже избрал себе не только судьбу писателя, но и псевдоним: Даниил Хармс. В дальнейшем он станет его на разные лады варьировать и вводить новые (см. подписи под текстами настоящего собрания), доведя их общее число почти до 20. О значении литературного имени — Хармс — существует несколько версий. По мнению А. Александрова, в основе французское charm — обаяние, чары. Но отец, судя по сохранившимся сведениям, знал о провоцирующем негативном значении этого имени: "Вчера папа сказал мне, что пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды" (запись в записной книжке от 23 декабря 1936 г.). Действительно, по воспоминаниям художницы А. Порет, Хармс объяснял ей, что по-английски это означает несчастье. Однако Хармсу было свойственно вуалировать (или размывать) прямые значения слов, действий, поступков, поэтому искать расшифровки его псевдонима можно и в других языках.

Впервые в скандальном контексте имя Хармcа попало на страницы печати после его выступления 28 марта 1927 г. на собрании литературного кружка Высших курсов искусствоведения при Государственном институте истории искусств. 3 апреля появился отклик на это выступление: "...третьего дня собрание литературного кружка... носило буйный характер.

Пришли "чинари" - читали стихи. Все шло хорошо. И только изредка собравшиеся студенты смеялись или вполголоса острили. Кое-кто — даже хлопая в ладоши. Покажи дураку палец — он и засмеется. "Чинари" решили, что успех обеспечен. "Чинарь" Хармс, прочитав несколько своих стихов, решил осведомиться, какое действие они производят на аудиторию.

- Читать ли еще? — осведомился он.

- Нет, не стоит, — раздался голос. Это сказал молодой начинающий писатель Берлин — председатель Лен. Леф'а.

"Чинари" обиделись и потребовали удаления Берлина с собрания. Собрание единодушно запротестовало.

Тогда, взобравшись на стул, "чинарь" Хармс, член Союза поэтов, "великолепным" жестом подняв вверх руку, вооруженную палкой, заявил:

- Я в конюшнях и публичных домах не читаю!

Студенты категорически запротестовали против подобных хулиганских выпадов лиц, являющихся в качестве официальных представителей литературной организации на студенческие собрания. Они требуют от Союза поэтов исключения Хармса, считая, что в легальной советской организации не место тем, кто на многолюдном собрании осмеливается сравнить советский ВУЗ с публичным домом и конюшнями".

Вообще, судя по известным выступлениям Хармса и по многочисленным проектам, ему доставляла удовольствие бурная деятельность на сцене, не пугала (а скорее подзадоривала) реакция публики на экстравагантные тексты и часто шокирующую форму выступлений. Конечно, элемент провокации был умышленно заложен Хармсом в свое поведение.

Настоящая катастрофа для ОБЭРИУ настала весной 1930 г. и была связана с выступлением Хармса с друзьями в общежитии студентов Ленинградского университета. На это выступление отозвалась "Смена" статьей Л. Нильвича с хлестким заглавием: "Реакционное жонглерство (об одной вылазке литературных хулиганов)": "Их совсем немного. Их можно сосчитать по пальцам одной руки. Их творчество... Впрочем, говорить о нем — значит оказывать незаслуженную честь заумному словоблудию обериутов. Их не печатают, они почти не выступают. И о них не следовало бы говорить, если бы они не вздумали вдруг понести свое "искусство" в массы. А они вздумали... Обериуты далеки от строительства. Они ненавидят борьбу, которую ведет пролетариат. Их уход от жизни, их бессмысленная поэзия, их заумное жонглерство — это протест против диктатуры пролетариата. Поэзия их поэтому контрреволюционна. Это поэзия чуждых нам людей, поэзия классового врага — так заявило пролетарское студенчество".
После таких агрессивных нападок ОБЭРИУ существовать не могло. Через полтора года — 10 декабря 1931 г. — Хармса арестовали.

То, что говорил Хармс по поводу своих произведений на следствии, он мог бы сказать и в кругу друзей. Фантастичными тут были лишь обстоятельства места да та предельная искренность, с которой характеризовал свое "антисоветское" творчество писатель.

Его приговорили к трем годам лагерей, но заменили короткой ссылкой; он избрал местом пребывания Курск и пробыл там (вместе с точно так же осужденным А. Введенским) вторую половину 1932 г.

По возвращении обоих в Ленинград дружеское общение, прерванное на короткий срок, возобновилось как ни в чем не бывало. "Встречались мы регулярно — три-пять раз в месяц, — вспоминал Я. Друскин, — большей частью у Липавских, либо у меня". Это была намеренно культивировавшаяся форма бесконечного философско-эстетического и этического диалога.

Здесь категорически отвергались спор и отстаивание своей точки зрения как единственно верной. Это определялось даже не столько этикой, сколько онтологией: по их мнению, в земном мире нет последней истины, не может быть безусловной правоты одного по отношению к другому: всё подвижно, изменчиво и многовариантно. Отсюда их скепсис по отношению к претендующей на безусловную истину науке, особенно точным наукам. Отголоски этой позиции, как и сам жанр диалога, во множестве встречаются в произведениях Хармса и содержат названные установки. Но какие-то внутренние обстоятельства внесли разлад в систематическое общение друзей.

Друзья Хармса, точно так же как и он, интенсивно работавшие в самых разных жанрах: поэзии, прозе, драме, эссе, философского трактата, — ничего из написанного ими в печати не увидели. Но ни у одного из них не найти и ноты рефлексии по этому поводу. Не то чтобы они не желали увидеть свои произведения напечатанными; но целью писания было оно само, собственно акт высказывания и в лучшем случае реакция на него ближайшего же дружеского круга. Бесцельность творчества — быть может, наилучшее определение для того, что делал Хармс (и его единомышленники) в литературе.

При всей внутренней сложности и нарочитой, кажущейся простоте и бессмысленности творчества ОБЭРИутов, многое из их творчества вошло в поговорки, в мифы поэтов, и стало важным мотивом в творчестве поэтов, творивших позднее, "вырастая из Хармса".

Поэты точно примеряли на себя судьбу Хармса, ставшую квинтэссенцией судьбы поэта в послереволюционной России вообще. В последние годы о Хармсе писала Вероника Долина, писали "митьки".

Александр Галич, поэт с изломанной судьбой, посвятил ему песню — "Посвящается памяти замечательного человека,
Александра Ивановича Ювачева, придумавшего
себе странный псевдоним — Даниил Хармс —
писавшего прекрасные стихи и прозу, ходившего
в автомобильной кепке и с неизменной трубкой в
руках, который действительно исчез, просто вышел
на улицу и исчез.
У него есть такая пророческая песенка:
"Из дома вышел человек
С веревкой и мешком
И в дальний путь, и в дальний путь,
Отправился пешком,
Он шел, и все глядел вперед,
И все глядел вперед,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел,
И вот однажды, по утру,
Вошел он в темный лес,
И с той поры, и с той поры,
И с той поры исчез..."

... На воле — снег, на кухне — чад,
Вся комната в дыму,
А в дверь стучат,
А в дверь стучат,
На этот раз — к нему!
О чем он думает теперь,
Теперь, потом, всегда,
Когда стучит ногою в дверь
Чугунная беда?!
А тут ломается строка,
Строфа теряет стать,
И нет ни капли табака,
А т а м — уж не достать!
И надо пропускать стишок,
Пока они стучат...
И значит, все-таки — мешок,
И побоку зайчат.
(А в дверь стучат!)
В двадцатый век!
(Стучат!)
Как в темный лес.
Ушел однажды человек
И навсегда исчез!..

Но Парка нить его тайком
По-прежнему прядет,
А он ушел за табаком,
Он вскорости придет...

Сегодня уже можно сказать, что Хармс пришел...

В конференц-зале философского факультета Санкт-Петербургского университета 17 декабря в 18 часов состоится презентация литературно-графического проекта "ОБЭРИУ box". Этим событием "Хармсиздат" и выставочный центр "Берег" отметят День рождения Даниила Хармса. Кроме того, презентация "ОБЕРИУ box" станет первой акцией в программе подготовки к V Международному Хармс-Фестивалю, посвященному 100-летию Даниила Хармса. Фестивали, посвященные знаменитому ленинградскому поэту, традиционно проходят в мае каждого года в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме.

В программе вечера — театрализованное представление книги, подготовленное театром "Мимигранты", литературно-музыкальная композиция поэтов и музыкантов Бориса Констриктора и Бориса Кипниса. В акции также примут участие писатели Андрей Битов и Павел Крусанов, искусствоведы Глеб Ершов и Моисей Каган, литературоведы Александр Кобринский, Валерий Сажин и Владимир Эрль, философы Нина Савченкова и Александр Секацкий, кинорежиссер Олег Ковалов и поэт Владимир Уфлянд. Будут представлены книжные иллюстрации, выполненные петербургскими художниками Семеном Белым и Юрием Штапаковым и известным фотографом Андреем Чежиным.

"ОБЕРИУ box" - издательский проект Михаила Карасика (Хармсиздат, 2002), в котором приняли участие известные петербургские и московские художники: Виктор Гоппе, Юлия Зарецкая, Михаил Карасик, Борис Констриктор, Петр Швецов, Юрий Штапаков, Сергей Якунин. Издание напечатано в количестве 21 экземпляра. Каждая книга нумерована и подписана художником. Семь художников выбрали семь литераторов, книги которых оформили и включили в один коробок с этикеткой рекламы фабрики "Гомельдрев". Среди избранных — Игорь Бахтерев, Константин Вагинов, Александр Введенский, Николай Заболоцкий, леонид Липавский, Николай Олейников и Даниил Хармс. Экземпляры "ОБЕРИУ box" находятся в Российской национальной библиотеке (Санкт-Петербург), Британской библиотеке (Лондон), Саксонской государственной библиотеке (Дрезден), Государственной библиотеке Берлина, Институте Славистики Кельнского Университета, Музее современного искусства (МоМА, Нью-Йорк) и др.