Дмитрий Малкин: новый социальный контракт по Грефу или ошибка обыденного сознания

С лёгкой руки министра экономики и торговли, некогда руководителя «Центра стратегических исследований», г-на Грефа в политический лексикон попало ставшее ныне привычным словосочетание «социальный контракт». Странно, но мало кто придал этому серьёзное значение. Более того, немногие догадались даже, что речь идёт о старом, добром «общественном договоре». Пожалуй, лишь историк по образованию Николай Сванидзе в одном из выпусков «Подробностей» корректно поправил своёго собеседника, автора правительственной социально-экономической программы Германа Грефа, указав на первоначальный вариант вошедшего в моду выражения.

Но дело не в языковых нюансах. В конце концов, если вкладывать общее значение в выражения «социальный контракт» и «общественный договор», то беды в этом нет. Однако за безобидными словесными заменами подчас скрываются существенные смысловые различия.

Что же подразумевает под «общественным договором» («социальным контрактом») Герман Греф, а вслед за ним большинство политиков и журналистов? Казалось бы, ответ очевиден: под ним следует понимать обязательства государства, как формы политической организации общества, обеспечить права и свободы личности в обмен на добровольный отказ граждан от части своей свободы. При этом, будучи результатом свободного соглашения народа, «общественный договор» должен предусматривать взаимную ответственность государства и общества, основанную на верховенстве закона.

Однако кремлёвские деятели, не привыкшие отвечать за результаты своей деятельности, по-своему понимают сущность такого понятия, как «общественный договор». По их мнению, «социальный контракт», а данное определение более соответствует коммерческому складу ума этих предпринимателей от политики, представляет собой некую договорённость между властью (чиновниками) и подданным – налогоплательщиками (по совместительству гражданами): вы платите налоги и соблюдаете наши законы, мы (власть) вас не трогаем. Различия в подходах очевидны.

Во-первых, никакого сговора (а уж тем более «контракта», будь он хоть трижды социальным) между обществом и государством быть не может, поскольку государство - лишь один из общественных институтов. Другими словами, государство вторично по отношению к породившему его обществу и не может вступать с обществом в равноправные договорные отношения. Государство – предмет «общественного договора», а не его сторона.

Во-вторых, институт государства должен стоять на страже интересов общества вполне бескорыстно. Государство не является хозяйствующим субъектом, весь смысл деятельности которого ограничен получением материальной выгоды. Его нельзя рассматривать в качестве коммерческого предприятия, нанятого обществом для охраны установленных правом общественных отношений, выработки социально-экономической политики и осуществления финансового контроля. Это вовсе не означает, что государственные служащие обязаны нести свою нелёгкую «вахту», не получая никакого вознаграждения. Напротив, они вправе рассчитывать на солидную материальную компенсацию от общества, поскольку их работа по-настоящему социально значима и ответственна. Однако жалованье служащего и прибыль предпринимателя суть понятия разные.

В-третьих, законы тогда чего-нибудь стоят, когда за ними стоят высшие человеческие ценности – истина, свобода, справедливость, разум. В противном случае, они не являются мерой свободы человека и общества, и не следует рассчитывать на то, что их будут добровольно соблюдать. В этих обстоятельствах несоблюдение гражданами требований законов не может рассматриваться в качестве нарушения «общественного договора».

Не стоит думать, что теория «общественного договора» не нашла практического применения в государственном строительстве современного мира, оставшись уделом учёных-обществоведов. По крайней мере, в двух странах «общественный договор» между народом и государственной властью был успешно пересмотрен. Это случилось в конце восемнадцатого века в британских колониях в Северной Америке и во Франции. Граждане этих стран не просто заложили основы нового правового государства, в котором политическая власть основана на верховенстве гуманного, справедливого закона, но и показали другим пример того, как надо поступать с властью, которая не обеспечивает свободу и сохранность жизни граждан; с властью, возводящей преграды на пути человека к счастью.

Что касается пресловутого «социального контракта», как современной российской разновидности «общественного договора», то в том виде, в котором его предлагают разработчики социально-экономической программы правительства, он не может быть заключён. Однако сам факт того, что одним из высших государственных чиновников был поднят вопрос о пересмотре принципов отношений между властью и обществом, вселяет надёжду. Похоже, некоторые представители политической элиты, наконец, осознали: лишь там производительные силы общества успешно развиваются, где на первом месте интересы личности, а не государства. И даже если допустить, что разговоры о новом «социальном контракте» - простая демагогия, даже в этом случае очевидно – «процесс пошёл»: человек, упоминающий «общественный договор», движется в правильном направлении.

И в заключении ещё раз хочется напомнить представителям государственной власти одно из положений «Декларации независимости»: государство, вставшее на пути своих граждан к счастью, не имеет право на существование. Безопаснее заключить справедливый «общественный договор». Не правда ли?