Умер Нобелевский лауреат и создатель «нового романа» Клод Симон

Только в субботу, после церемонии захоронения в Париже, миру объявили, что скончался французский романист, лауреат Нобелевской премии по литературе 1985 года — Клод Симон (Claude Simon).
Один из крупнейших писателей и новаторов мировой литературы второй половины столетия почил в возрасте 92 лет. Он всегда избегал огней рампы. В отличие от своего именитого соотечественника Жан-Поля Сартра или бывшего эмигранта Эдички Лимонова , он никогда не занимался тем, что по-французски называется littérature engagée . Как человек политически не ангажированный, Клод Симон весь в текстах своих произведений.

Клод Симон родился 19 октября 1913 г. в Антананариву ( Tananarive ) — столице Мадагаскара в семье выходцев из южной Франции. Его отец, кадровый офицер, после возвращения семьи на родину, погиб в самом начале Первой мировой войны в 1914 году. В одиннадцать он потеряет мать — она умерла от рака. Подросток воспитывался под опекой родственников из Перпиньяна ( Perpignan ), однако гимназию посещал в Париже. В 1925 году он успешно сдает экзамен на аттестат зрелости (основная дисциплина — математика). Потом Клод ведет праздношатающийся образ жизни: он хочет быть художником (занимается живописью и фотографией), интересуется сюрреализмом, самоучкой входя в литературный процесс, и много путешествует. Жизнь вольного художника прерывается призывом на военную службу, за время которой Клод научился вполне сносно держаться в седле, впоследствии лошади будут играть большую роль в его произведениях.

Во время Гражданской войны в Испании (1936) Клод Симон добровольцем служил в артиллерии республиканцев, воспоминаниям об этом опыте отдал насмешливую дань в романе "Дворец" ( La Palace , 1962). Со страниц книги автор предстает скорее борцом за республиканские идеалы, нежели простым наблюдателем — военным корреспондентом в Барселоне.

Мобилизованный в начале Второй мировой войны, Симон оказался свидетелем разгрома своего кавалерийского эскадрона в сражении на Мезе (май 1940), попал в плен и сумел бежать из него. Эти события послужили материалом для нобелевского романа "Дороги Фландрии" ( La Route des Flandres , 1960). Хотя в его творчестве наблюдается значительная эволюция стилистических и композиционных решений, книги Симона неизменно остаются тесно соотнесенными с миром живописи и коллажа.

Можно без преувеличений сказать, что подобно другим прожившим долгую жизнь писателям, Симон жил воспоминаниями своего детства и юности. 15-летней опыт литературного труда, после нескольких оставшихся незамеченными книг, неожиданно завершился переворотом в современной литературе.

Уже с первых его романов очевидны некоторые устойчивые особенности стиля, композиции и тематики: отказ от традиционной хронологической последовательности рассказа, использование многих точек зрения, отступления от основной повествовательной линии, доминирующая роль памяти, обезоруживающая роль случая. Свидетельства сформировавшейся писательской манеры Симона — романы "Ветер" ( Le Vent , 1957) и "Трава" ( Le Herbe , 1958). В них единое авторское сознание безуспешно пытается придать упорядоченность и некий смысл цепочке давних событий, воспоминаний, несовместимых восприятий.

Тут следует сказать о понятии "новый роман" ( nouveau roman ), которое так же хорошо известно, как и точно не определено. Кроме самого Клода Симона и Натали Саррот ( Nathalie Sarraute ), группировавшихся в одно время вокруг издательства Editions de Minuit , тенденции "нового романа" в том же издательстве развивал Ален Роб-Грийе ( Alain Robbe-Grillet ). Последний утверждал, что должна быть другая, отличная от прежней литература, описывающая не столько причинно-следственные "истории", а психологические мотивы. Истинный "романист" - это не человек способный рассказать историю, поскольку роман не сводится лишь к более или менее внятному пересказу сюжетных ходов.

На протяжении нескольких романов, Клод Симон продолжает совершенствовать свою писательскую технику. Когда писатель вместо действия описывает статичную картину или снимок, он тем не менее не впадает в маньеристскую всеядность, от которой его защищает исторически-панорамный взгляд на события.

Два самых известных романа Клода Симона - "Дороги Фландрии" и "История" ( Histoire , 1967). Между ними немало общего, в особенности характер и роль сознания повествователя, который, размышляя о событиях прошлого, все время корректирует собственные впечатления. "Битва при Фарсалии" ( La Bataille de Pharsale , 1969) и "Тела-проводники" ( Les Corps conducteurs , 1971) обозначили поворотный пункт в творчестве Симона, сосредоточившегося на самом материале писательства, на порождающей способности слова, образа, литературного знака, на текстуальном производстве и воспроизводстве смысла. Сам язык становится для повествования источником познания и открытий. В текст вводятся фрагменты из более ранних книг Симона и заимствования из других авторов. Симон использует и изобразительные возможности кинематографа, живописи, почтовых открыток, фотографии.

В "Георгиках" ( Les Georgiques , 1989) как дань уважения великому произведению Вергилия Симон вновь затронул темы 1960-х годов — повторяемость истории, цикличный характер смерти, разложения и нового рождения, отказ от иерархии и абсолютов. Три протагониста следуют по трем эпохам "великих" войн. Эти видения ужасов кровавого столетия нарисованы с силой и холодной бесстрастностью автора "Апокалипсиса". Их можно сравнить с фресками "Страшного суда" Микеланджело.

Пару лет назад на русском языке вышел перевод романа Симона "Приглашение". Эпоха брежневского застоя сменилась горбачевской перестройкой. Для советских людей — пора надежд, а для приглашенного на Иссык-кульский форум 1986 года французского писателя — никакой разницы между СССР сталинской поры (первый визит) и СССР эпохи Горбачева.

Текст Симона представляет собой шараду, впрочем, для его соотечественников и "разных прочих шведов". Разве не опознает российский читатель в "семинаристе с отеческой улыбкой бандита" Сталина, а в фантасмагорической картине убийства некого лидера — историю разоблачения Берии.

В нашей стране Симон нашел идеальный материал для воплощения художественных принципов нового романа с его обездвиженностью. Длиннющие предложения, пересекающиеся синтаксические конструкции, бесконечные скобки, — все это, казалось бы, призвано передавать текучесть времени. Скобки кажутся Симону настолько необходимым элементом, сигнализирующим о противонаправленном потоке времени, что важны сами по себе: несколько раз Симон даже оставил в них слово "заполнить", видимо, забыв потом это сделать.

Симон приглашает нас в галерею восковых фигур, в театр теней. Ничего не происходит, все только притворяются, что живут. Например, несколько раз повторяется момент, когда приглашенные зарубежные гости только делают вид, что сажают деревья, — для бесконечных официальных фотографий. СССР глазами Симона — словно картинка во дворце Спящей Красавицы. Не случайно главным искусством здесь является балет, а хозяйкой дворца — превратившаяся в тень себя Галина Уланова. Горбачев же — один из претендентов на роль колдуньи с веретеном: он хочет "если не остановить, то, по крайней мере, замедлить, сдержать, направить в другую сторону чудовищное давление движущейся массы... возникавшее исключительно в силу инерции".