«Меньшее зло» Юлия Дубова как форма самооправдания

Как уже писала "Правда.Ру", бывший президент компании ЛогоВАЗ Юлий Дубов , автор бестселлера "Большая пайка", написал новый роман "Меньшее зло"

К новому роману со старыми героями на их родине пресса отнеслась очень осторожно. Не то чтобы не хотелось приближаться к главному прототипу, то бишь, к президенту Федору Федоровичу , да и вообще, связываться с одиозными разыскиваемыми, чего уж особенно бояться... Но можно и поостеречься.

Логика и прагматика, которыми руководствуются Платон и Ларри , так успешно и так драматично строившие то ли новый русский бизнес, то ли бандитскую страну в знаменитой уже "Большой пайке", остались прежними.

Выводы - самооправдательно аморальными. Такие времена, ребята, такие мы с вами, иного не дано. Переубиваем друг друга, сгноим, а на перегное воссияет Россия. По временам выхода в свет "Большой пайки" сказанное почти откровением казалось. Известные младо- и старореформаторы даже на такой уровень исповедальной откровенности не решались. Они до сих пор талдычат, что все путем было, прямо и спервоначала.

Но не воссияла родина, это уже можно определенно сказать. Мало того, логика обреченных на народное презрение олигархов и их, так сказать, бюрократических приспешников не восторжествовала. Потому поиски ответа на главный вопрос продолжаются. И самым утешительным для всех участников процесса деления-умножения-деления собственности опять остается один ответ: никто и все. В новом романе Дубова все повторяется.

Федор Федорович был охранником у капиталистов, приятелем у олигархов, потом был востребован бюрократией, потом призван объединенной "мировой закулисой" - для исполнения высшей, президентской миссии. Ему подбрасывали голоса в урну, его снабжали средствами и возможностями, инструктировали по ходу и одергивали в случае необходимости. Автору романа, не скрывающему прямой и близкой связи между главным героем-олигархом и роковым лондонским прототипом, от страницы странице к приходится следовать собственной схеме, решая внехудожественную задачу. От этого беллетристике лучше не становится.

Пока могучие капиталисты прячут от органов невинных жертв — иноземную журналистку и подставное лицо кавказской национальности, — пока их пересаживают из самолетов в автомобили, все эти мелькания еще имеют некий детективный смысл. Как только появляется загадочный старец, дергающий за ниточки всю "закулису", как только в заговоре сплетаются преступный мир, правоохранительные органы, владельцы всего на свете, террористы, сепаратисты и еще незнамо кто... Так вся ткань начинает сыпаться. У Штирлица в голове грохочет с нечеловеческой силой бетховенский плюрализм, а ваххабиты, покачивая крыльями, приближаются к Нью-Йорку.

Тут кстати, и в жизни нашей то ли случайно поймали, то ли намеренно убили Масхадова. Теперь одни говорят, что он был меньшим злом в качестве переговорщика, и вот нагрянет большое зло в качестве Басаева, опять не покажется мало. Роман пишется дальше.

Логика Дубова-Березовского сводилась к тому, что мы, мол, редиски, сами виноваты, на свою голову нашли кандидата в президенты, а он оказался совершенно неблагодарно неуправляемым и теперь из меньшего зла превратился в большую неприятность. Все эти соображения, несмотря на их банальность, являются чистой беллетристикой, то есть, враньем, поскольку выбор был осознанным, рассчитанным на получение вполне реальных дивидендов. Но в дивидендах, как известно, было отказано. Мало того, отвечено было на том же языке, то есть, с помощью силового, столь же убогого, несмотря на увеличение масштабов, инструментария.

Вывод, предлагаемый автором романа, если я чего не путаю, выглядит так: не выбирай малое зло, а бей по большому. Нечего, мол, миндальничать. То есть, общественным обвинениям в полнейшей нравственной тупости, дикости и аморализме представители этого самого блока капитала с бюрократией, недавно замененного на другой, но очень похожий блок, отвечают: мы — не бессовестные, мы — слишком совестные. Вот посмотрите на тех, кто следом прихрял. Конечно же, в кругу тех, кто подобрал упавшее хватает всяких. В том числе, и совершенных отморозков. Но можно ли на основании этих прискорбных фактов считать предшественников столпами совести? Тогда ведь получится, что и мы с вами, совершенно невинные читатели, согласны с этой самой теорией меньшего зла, которое и пахнет слабее.

А что касается глобальных заговоров, мгновенно сплачивающих ряды как заговорщиков, так и противостоящих им жертв, то это опять советские пережитки. Империалисты, коммунисты, исламисты, фашисты, антифашисты, феминисты, массоны, сионисты, чекисты, питерцы, солнцевцы... Несть им числа. Все кем-то манипулируют, уж и манипулируемых не осталось, одни только механизмы для управления, дергают друг друга за все места, кружатся в бесовском хороводе... Ну совершенно укачали. То сговариваются о вазимоустраивающем малом зле, то разоружаются до необходимого уровня самообороны, то вновь вооружаются, повышая этот самый уровень.

Наверное, в качестве сюжетной основы эти простенькие схемы еще проходят, но от жизни как-то все далеко. Можно понять мечтания авторов: вот найдется этот самый человечек, вот нащупается нужная кнопочка, сложится картинка и тут же осыпется лишнее. Потом все вернется на свои места, разделится по-честному и восторжествует добро (где и у кого надо), и провалится сквозь землю зло (где и кому положено). Это утешение для лондонского сказочника с приятелем, собирающего грибочки в шотландских лесах, подающего на бедность нуждающимся, ожидающего часа поражения всех меньших и больших зол, взвешивающего их на собственных, внутренних, а потому нечестных весах. Может, эти самые честные нищие, которым подавали наши новые лондонские "колокольники", в решающую минуту не на этом, так на том свете за них и заступятся. Думаю так не по собственной доброте, а потому что теории больших заговоров и поисков главного зла предпочитаю практику малых дел. Выглядит она симпатичнее, нагляднее, да и к нравственно определенному результату приводит — это уж совершенно очевидно.

Новый роман Дубова совершенно не антипутинский, антипитерский или как-то антивеликороссийский. Он — цепочка симптомов, а не диагноз. В его наивных нелопостях, в этих выворачиваниях — то ли бес водит, то ли совесть стонет, — есть следы того, с чем не только Березовский с Дубовым расстаться никак не могут, но того, что не позволяет нам в силу нарастающего, склеротического взаимного недоверия, жадности, ленности сдвинуться дальше — к чему-то более продуктивному чем грызня, чем самоедство. И ни лондонские дали, ни рублевские окресности — от этих зол не лекарство.

Алексей Токарев