14.02.2003 15:40

Юнна Мориц: «Я рано попала в плохую компанию»

– Раньше говорили: советский поэт, антисоветский. Быть русским поэтом – что это значит?
– А что значит быть русским ученым, русским путешественником, русским архитектором, художником, артистом, русским врачом, философом, русским лесом (оказавшимся вдруг за границей!), русским облаком в русском небе?.. Однозначный ответ невозможен, он немедленно стал бы крупным месторождением спекуляций и агитпропской пошлости.
Лично для меня это значит – быть. Поэтом. Человек, вписанный в колесо (вниз головой!), – таков поэт в одном из образов классической древности. В этом античном взгляде на природу поэта есть нечто абсолютно русское. Язык русской поэзии в колесе русской и всемирной истории.
Советским же, антисоветским и постсоветским бывает режим, а отнюдь не поэт. К поэтам нигде никогда не присобачивают имя режима. Ты когда-нибудь слышала, что бывают поэты феодальные, капиталистические, республиканско-федеративные, халифатские, конституционно-монархические?..
У меня были авторские вечера на международных фестивалях поэзии во многих странах Запада. Разве там мыслимо такое: выступает лондонский, техасский, стокгольмский, федеративный, мадридский капиталистический поэт?! Эта дремучая дикость – только у нас! И ее навалом: московский, питерский, тамбовский, сибирский, уральский, дальневосточный, советский, антисоветский, постсоветский, досоветский, рязанский поэт!.. Чушь собачья! В стране великой литературы, великой поэзии. О каких вообще культурных реформах, расцветах, элитах может идти речь, если таким образом в огромной дробилке объярлычивают искусство, литературу наши сортировщики, прогрессивные, как паралич? Естественно, я – русский поэт. За что и переведены мои стихи на множество европейских, и не только европейских, языков.
– Считается, что нынче молодые люди плюют на поэзию, что в ней нуждались только шестидесятники…
– Ну, меня читали не только шестидесятники, но и «двадцатники» с «тридцатниками». Даже когда я совсем не издавалась, у меня с моими читателями был настоящий любовный роман. А уж прошлой весной меня потрясли «художественно воспитанные» дети, которые на конкурсе читали мою лирику из книг «Лицо» и «Таким образом», да как читали, с каким глубоким пониманием тонкого мира.
– Девочка, которая вышла с чтением твоих стихов на последнем вечере, с этого конкурса?
– Да, Таня Вакурова, замечательная, правда? Наглого вранья нынче навалом, пресса и прочие СМИ дундят, будто молодежь не читает поэзию, на вечера поэтов не ходит, поэзия вся умерла и надо сплясать на крышке ее гроба. Такое вот всероссийское, отлично организованное, хамское мероприятие. Ты сама видела, сколько было народу, студентов и молодежи на двух моих авторских вечерах в Политехническом. Я даже спросила, давая автографы: «Откуда вы все тут взялись? Рекламы ведь не было никакой!» Они говорят: «А мы никуда и не исчезали. Зачем реклама, когда есть Интернет и телефон?»
Плевать на поэзию – все равно что плевать на Большую Медведицу. Не потому, что мы такие могучие, сильнее режимов и денег. «Без денег и свободы нет», – заметил Пушкин. Однако Пушкин не написал, что без денег нет и поэзии. Без денег и свободы нет, а поэзия есть. У поэзии – божественная свобода. И никакой режим не смог и не сможет ее прикончить, наш драгоценный читатель будет всегда. Как был всегда читатель Блока, Ахматовой, Хлебникова, Пастернака, Цветаевой, Мандельштама, Гумилева, Есенина в коммунизменную эпоху, когда вообще их не издавали. Поэзия в чистом виде и читатель такой поэзии не меняются, как фасоны мод. И часто люди, ненавидящие друг друга, победители и побежденные, любят одних и тех же поэтов.
– Кстати, о деньгах. Деньги и культура – что происходит в этой сфере? И как к тебе относится культурное начальство?
– Ничего особенного не происходит: культуру бомбят, и ведет она себя соответственно. Деньги диктуют только то, на что люди сами согласны. Один за деньги убьет, всем жизнь отравит, а другой – вовсе нет. Очень многое зависит от людей, способных заставить силу быть более справедливой, а справедливость – более сильной, как писал Паскаль.
У меня с «культурным начальством» нет абсолютно никаких отношений, я сомневаюсь, что оно вообще знает о моем существовании. Зато безо всякого «культурного начальства» вышла моя новая книга для детей «Ванечка», написанная акростихами – впервые в России! – в челябинском издательстве «АвтоГраф». Я просто ушами махала от радости, что Бог послал мне таких молодых, талантливых и свежих издателей, да еще в Челябинске, где жила я во время войны с 4 до 8 лет, в школу ходила, читала в госпитале поэзию раненым, праздновала Победу с салютом. В этом же издательстве готовится новая книга моей «недетской» поэзии, где будет много моей графики.
– Еще недавно был востребован поэт-трибун. Кем стал поэт сегодня?
– Кем был, тем и остался. Поэтом. Лет 20–40 назад тоже было не все так однозначно – дьявол, как известно, кроется в деталях. Пастернак и Ахматова не были никакими «трибунами», однако их сочинения – не без наводки и подсказки коллег – доходили до «самого верха» и обсуждались в политбюро, которое вместе со своими «деятелями культуры» уже неслось в пропасть с невозмутимым спокойствием. Ни одна правящая каста никогда не полюбит «возмутителей спокойствия» и будет всячески перекрывать им кислород. Будет лететь в пропасть и в том полете душить «возмутителей», на лету собирая себе замечательные библиотеки из их произведений!..
Вся нынешняя «другая литература» так чудовищно политизирована и так трибунно крушит русскую классику, что рядом с ней передовики соцреализма – просто луговые цветочки. Я смотрела по ТВ передачку «Все сразу», и там один из кумиров музыкальной тусовки, приветствуя другого, так описал его подвиги: прикончил мерзкую культуру коммунизма, порвал ей пасть и туда помочился. Такое вот свежее «совместительство». Мерзкая храбрятина мочащихся в труп.
– Герой этой передачки и другие ему подобные в культуре и литературе, попса во всех сферах культуры, Сорокин и «Идущие вместе» – может, и правда, требуется цензура, как предлагают?
– Ну, во-первых, попса, назовем все это так, – это колоссальное коммерческое мероприятие для сбыта наркотиков и алкоголя в молодежных тусовках на бескрайних просторах, для концертного «чеса» и наживы, для вождения молодых масс на выборные кампании. Нет? Ты не согласна? А любая цензура только раскочегарит тягу ко всем этим прелестям. А вся кампания по сжиганию книг Сорокина «Идущими вместе» сильно смахивала на истерическую рекламу сочинений, горячо любимых теми специалистами, которым великая русская литература жутко мешает объявить нашу страну, историю и культуру ничтожными. И, естественно, после того – начать все с нуля, с себя любимых.
Работу по изничтожению великой культуры бодро исполняет ТВ, бросив все средства в топку ТВ-сериалов. Нужен герой? Пожалуйста. Зону героизма заполнили убойные бандюки и мудрые сыщики, кровь рекой, летящие запчасти трупов, пылающие иномарки, стрельба по-македонски, траханье в сауне и все виды восточного мордобоя. Героев уголовной зоны по традиции призвали вырезать зону политическую, поскольку героизм политической зоны уже свое отслужил и мешает героизму бандитского передела.
– Поэт и власть – обязательны ли отношения либо ругани, либо заискивания?
– Власть никого не заставляет заискивать, это сугубо добровольное дело, а у некоторых – даже талант и призвание. История такова, что не только у нас, но и во всех без исключения странах приходилось достойным и замечательным людям валяться в ногах у власти, чтоб она не угробила. Так ведь не заискивание это вовсе, а пытка. Ругать власть за страдания народа?.. Страдания народа и есть в чистом виде цена, абсолютно сознательно заложенная в «реформы», благодаря которым «реформаторы» мечтают войти в историю, ими же и написанную в духе «победителей не судят».
Мне была отвратительна власть Ельцина – нескончаемый праздник бандитского фаворитизма и мародерства.
– У меня лично другой взгляд и на реформаторов, и на Ельцина. Но продолжай…
– С уходом Ельцина власть эта не кончилась, а просто переменилась в лице. И полным-полна ее холуятня, где у многих башню снесло от капитализменной дармовщины и славы настолько, что люди, прежде самодостаточные, впали в полное охолуение.
Мы с тобой вместе были однажды на встрече Путина с «мыслящими интеллектуалами». Путин в этом пейзаже выглядел мыслящим человеком, с природным чувством собственного достоинства, в отличие от некоторой части интеллектуальной публики, горячо предлагавшей ему сомнительные услуги по части успокоения народных масс, не способных исторически мыслить и страдать на благо исторических личностей. Какая же власть откажется от таких услуг?! Все добровольно. Светлая мечта – обслужить грубую, темную силу. Моральный идиотизм. Ампутация совести, чести, человеческого достоинства.
– У многих, даже очень хороших, поэтов есть стихи, обращенные к власти – к вождю, царю. Могла ли ты когда-нибудь обратиться к Сталину, Хрущеву, Брежневу? Или Путину?
– Я очень рано попала в плохую компанию, лет в 10, и поэтому мои собеседники – пьяный бомж Гомер, беженец и крутой «заговорщик» Данте, «трибун» подозрительной ориентации Шекспир, «невыездной» возмутитель спокойствия и хулиган Пушкин, безумный Блок и те читатели, которых вся эта компания мне посылает. Хотя разговор поэтов с царями заложен не только в российской традиции.
Для царей просвещенных великая честь – вдохновить поэта, даже на гнев и ярость, на любое сильное чувство. Они знают в искусстве толк. Правитель, непросвещенный и внемлющий доносам глупых советников, лишается великой чести вдохновлять «возмутительных» поэтов.
Это относится не только к царям и поэтам. Когда впервые у нас издавался Довлатов отдельной книгой, в московском издательстве, куда я передала его рукопись, мне позвонили сразу несколько вполне замечательных людей и прямо-таки потребовали, чтобы я вычеркнула из произведений Довлатова ряд «вопиющих» мест, искажающих образы этих людей. Они думали, что все читатели нашей страны сразу их опознают. Но, конечно, ничего подобного не произошло… Никакое искусство нельзя примерять на себя, как плащ или обувь, – такой вот большой секрет для маленькой компании царей и поэтов.
– Все же чего ты ждешь от власти?
– Превращения территории с населением в страну с народом, которому принадлежат богатейшие недра, великая культура и сокровища научной мысли.