«Фламандская доска» как «Игра в бисер» лайт

Как известно, "зритель любит детективные фильмы", поэтому, наверное, не экранизировать роман Артуро Переса-Реверте "Фламандская доска" было бы досадным упущением. (Более известна кинематографическая версия другого его романа — "Мушкетерский клуб", получившая вполне коммерческое название "Четвертые врата"). И хотя оценивать "Фламандскую доску" лишь с точки зрения сюжета означало бы недооценивать ее, даже в этом случае роман, несомненно, был бы отнесен к лучшим образцам своего жанра. Традиции (заложенные той же Агатой Кристи) вполне соблюдены: узкий круг подозреваемых, которые гибнут один за другим по мере развития сюжета, довольно неожиданная развязка (все зло, как, в конце концов выясняется, исходит от того, от кого ты менее всего этого ожидаешь), ну и, наконец, причина преступлений — любовь и деньги (впрочем, это не находка Агаты Кристи).

Это что касается "детективности" сюжета (ведь надо же отнести литературное произведение к какому-нибудь жанру). Однако жанр в данном случае это, скорее, вынужденная уступка, так сказать, коммерческого свойства. Согласитесь, головоломки вещь занимательная. И в данном случае именно детективный сюжет позволяет автору играть на читательском любопытстве и не отпускать его от себя, покуда тот не перевернет — с удовлетворением — последнюю страницу. И все-таки куда важнее сюжета "Фламандской доски" искусствоведческо-шахматная окраска романа, "мишура", которая необходима эскапистскому произведению, дабы казаться более привлекательным на фоне себе подобных. Иными словами, это то, что позволяет детективу называться "психологическим", "ироничным", "интеллектуальным" или еще каким-нибудь, а читателю — приписывать себе те или иные достоинства.

Почему это важнее жанра? Потому что это создает портрет эпохи, портрет навсегда ушедшего XX века, силуэт которого особенно четко вырисовывается в литературе, появившейся под его занавес. И вот на фоне детективного сюжета (а жанр родился не вчера, поскольку его родоначальником, как известно, считается Эдгар По) появляются ее излюбленные талисманы — живопись и шахматы.

На тот случай, если читатель все-таки не распознает черт вдохновителей автора, последний называет их открытым текстом, предпосылая каждой главе "Фламандской доски" по эпиграфу. Например, в "передней" первой главы нам "подают" Борхеса, славного своими литературными фальсификациями. И, видимо, следуя его примеру, Перес-Реверте создает почти материальную иллюзию существования картин некоего фламандского художника ван Гюйса, благодаря которым (точнее говоря, одной из которых) и закручивается детективный сюжет. "Всевышний направляет руку игрока. Но кем же движима Всевышнего рука?.." Этот эпиграф (который в равной степени можно было бы отнести и к роману в целом) сразу же настраивает читателя на постмодернистский лад, заставляя задуматься о духовных прародителях данного литературного произведения: во-первых, о Сервантесе (помнится, Дон Кихот и Санчо Панса беседуют о шахматах, сравнивая людей с шахматными фигурами; Перес-Реверте по сути развивает эту идею, вверяя судьбы своих героев некоему игроку) и, во-вторых, о Набокове. Имя последнего продекларировано в эпиграфах сразу к нескольким главам (не сослаться на Набокова в романе о шахматах было бы просто неприлично!).

А что до живописи, то, судя по всему, это неплохие дрожжи для детективного теста. И не только у Переса-Реверте она является побудительным мотивом преступления. (Достаточно вспомнить хотя бы появившийся почти одновременно с "Фламандской доской" роман Джона Бэнвилла "Улики", который, правда, обошелся без шахмат). И потом роман-головоломка, как всякая головоломка, нуждается в очень конкретном иллюстративном материале, каким в данном случае является шахматная доска, написанная (с подачи автора) средневековым художником.

А вот без чего ни один детектив обойтись не может, так это без психологии. В детективах же, появившихся под конец XX века, непременно присутствует психоанализ, который к этому времени является вполне воспринятым и осмысленным культурой если не открытием, то, во всяком случае, достижением. Имя Фрейда даже и не нужно упоминать — и не "заостренный" на психоанализ читатель без труда поставит главной героине — Хулии, которая по сюжету рано лишилась отца — диагноз "комплекс Электры". Этим же просвещенный читатель, несомненно, объяснит и невезение Хулии на личном фронте.

Кстати, о самом читателе, который, как известно, является, как минимум, соавтором произведения. Постмодернистский роман, несомненно, ставит своей задачей польстить читателю. Во всяком случае, углубляясь в сюжет "Фламандской доски" и, время от времени, отмечая "узнавание", а, стало быть, и собственную начитанность, невольно начинаешь чувствовать себя носителем тяжкого интеллектуального багажа (хотя своя ноша, говорят, не тянет). Впрочем, сознание собственной просвещенности даровано нам не только и не столько литературой. Активные попытки создать у читателя иллюзию приобщения к той или иной профессиональной сфере, скажем к миру художников, или актеров, наблюдаются уже в романах XIX веке, а в XX веке число творческих профессий, привлекательных для писательского исследования, явно возросло: при желании и в "работе" киллера можно усмотреть творчество. И тогда за эту тенденцию "ухватилось" телевидение, которое не прочь продемонстрировать зрителю нечто узкопрофессиональное. Нынче в моде дизайнеры, и посмотрев одну-две передачи на тему интерьера, любой телезритель, помнящий, что такое эклектика, готов давать вполне профессиональные советы. К сожалению, эти "образовательные" передачи отнюдь не делают нас похожими на этакого всесторонне развитого человека возрождения. Скорее наоборот: демонстрируемая повсюду иллюзия легкости освоения тех или иных профессиональных приемов дало старт эпохе дилетантов.

Впрочем, это никак не относится к Пересу-Реверте: он вовсе не пытается научить нас реставрировать картины и не читает нам лекций из истории живописи. В конце концов, он даже не учит нас играть в шахматы, хотя перед нами, кажется, развернуто весьма детальное решение шахматной задачи. Это всего лишь детектив, призванный в первую очередь развлечь нас. Но как приятно мысленно передвигать фигуры и как греет душу слово "патина".

Вера Соловьева