"В селах России много героев, о которых никто не знает"

В России продолжается деревенская страда. Журнал Der Spiegel посчитал, что в последнее время Россия заработала на сельхозпродукции больше, чем на продаже оружия. Что у нас происходит в сельском хозяйстве и на самом ли деле мы такие успешные? На вопросы главного редактора Pravda.Ru Инны Новиковой ответил потомок дворянского рода Орловых, внук последнего короля Египта Фарука I, председатель Российско-египетского делового совета и успешный агробизнесмен Михаил Орлов.

Фото: Фото: Архив Pravda.Ru

— Экспорт сельхозпродукции действительно так вырос?

— Это очень важная, актуальная тема. Но, с вашего позволения, хочу сделать небольшой экскурс в историю. 10-12 лет назад, когда Госдума, наконец, приняла Земельный кодекс, был дан большой толчок сельскому хозяйству: без земли тяжело выращивать пшеницу, кукурузу и все остальное.

Нельзя забывать, что тогда Россия была продовольственным мегаимпортером. Один факт: Россия тогда вторым-третьим производителем пива в мире, но наши пивовары импортировали ячмень, в основном из Германии, потому что в России его не было.

Сегодня Россия не только самодостаточна по части пшеницы, других зерновых культур, она стала ее экспортером номер один в мире. То есть, если смотреть на развитие событий, очевидно, что сегодня достигнут колоссальный прогресс.

Но теперь встает другой вопрос: является ли валовой объем экспорта, по которому мы — первые в мире, показателем абсолютно оптимистическим? Я так не считаю: такая огромная страна, как Россия, с хорошо образованным народом, развитой инфраструктурой, не должна экспортировать только зерно. Это не выгодно, и этого для нас мало.

Почему Россия сама не перерабатывает это зерно? Почему большая доля добавленной стоимости не остается в России? Почему русский народ не является бенефициаром более широкого сегмента всей продовольственной цепочки с точки зрения добавленной стоимости?

Я считаю, что это неправильно. Сейчас все громче звучат призывы: надо, чтобы Россия превратилась в страну, которая производит добавленную стоимость, а не страной, из которой просто продают пшеницу в другие страны, где она будет перерабатываться, где другие люди будут генерировать добавленную стоимость.

Так что, с одной стороны, я рад, что ситуация в корне переменилась, есть динамика роста. Но при этом считаю, что Россия могла бы стать экспортером готовой продукции с брендами, с добавленной стоимостью, и зарабатывать от этого сектора продовольствия намного больше, чем зарабатывает сегодня.

Я вообще рассматриваю развитие АПК не как платформу для производства пшеницы и ее экспорта, а как платформу для всей цепочки переработки до готовой продукции. Именно это должно сейчас являться для страны абсолютным приоритетом.

— Это должен быть приоритет вообще во многих отраслях, потому что всегда выгоднее продавать не сырье, а произведенную из него продукцию.

— Да, и для этого необходимо создать соответствующие условия. Причем, не только на финальной стадии, а во всей агропромышленной цепочке. И начинать надо с семеноводства.

В 2013 году на встрече с президентом Путиным я уже поднимал вопрос о том, что необходимо реально реструктуризировать этот сектор. Нет семеноводства в России сегодня, нет селекции, нет размножения. Большинство кукурузы — иностранного происхождения. Еще есть какие-то очаги отечественной селекции, например, на Кубани, но их мало. Подсолнечник, пивоваренный ячмень по-прежнему в основном французского и немецкого происхождения.

Речь вовсе не идет о том, что мы должны обязательно заменить привозные сорта отечественными. Я не против иностранных сортов, главное, чтобы они локализовались и мы начали размножать их здесь, чтобы материнские линии находились на территории России, чтобы в случае конфликтов со странами происхождения этих семян не потеряли возможность продолжать их размножать.

Нужна селекция, нужна система размножения, нужна система защиты интеллектуальных прав. Развивать любой сорт стоит больших денег, и люди, которые вкладывают деньги в развитие новых сортов семян любой культуры, хотят получать роялти. Для этого нужна система, отладить ее несложно, и она есть во многих странах. Нам совсем не обязательно копировать американскую или европейскую систему, нам нужно, чтобы она вообще была у нас. Сегодня ее нет.

— При этом закупка зарубежных семян у нас очень заформализована.

— Зарубежные фирмы, имеющие в России представительства, возят семена спокойно. Не хочу слишком много сейчас говорить о деталях, как это делается, но могу сказать, что это не в интересах Российской Федерации.

В интересах Российской Федерации, чтобы всем фермерам был доступен максимально широкий спектр геномов, генетических, фентотипических качеств, и чтобы они сами могли выбирать. Чем больше выбор, тем больше, у фермера возможностей. Но самое главное, чтоб была система, которая с одной стороны позволяет контролировать, что происходит, гарантировать, что в случае конфликтов или других проблем Россия сможет продолжать работать с этими геномами.

Важно, чтобы Россия сама начала сотрудничать с селекционными платформами по всему миру со своими собственными геномами. Тем более что у России исторически был один из самых богатых банков геномов в мире.

— Сейчас все разрушили?

— Этим долго не занимались, Земельный кодекс появился только в 2004 году. Так что восстановить банк геномов будет непросто, но начинать это делать нужно.

У нас много конкурентных преимуществ, которые реализуются на уровне производства первичных коммодитис — зерна, кукурузы и так далее. Главное — запускать систему, чтобы сырье перерабатывали здесь, чтобы вся цепочка добавленной стоимости, оставалась в России. И для этого надо изучать не только проблемы фермера, а всю структуру продовольственной цепочки: как, из чего она состоится?

Если вы покупаете батон хлеба, то 4-5 процентов цены, которую вы платите в магазине, идет фермеру. Все остальное — кумулятивная сумма, распределяемая между всеми остальными участниками цепочки — от поля до прилавка. Их достаточно много, и думаю, что никто особенно много не зарабатывает.

Но доля фермера — самая маленькая. И если брать кумулятивную капиталоемкость всей этой цепочки, то на плечах фермера лежит больше 50 процентов. Иметь такую маленькую долю выручки, а носить на себе, на своих плечах, больше 50 процентов капиталоемкости, — сами понимаете, что это — тот сегмент, который с точки зрения доходности на вложенный капитал, не интересен. А у нас 127 миллионов гектаров пашни.

— Как решать эту проблему?

— Есть несколько вариантов. Если вы даете кредит фермеру, вы имеете право, как банкир (особенно, если банк частный), отказать. Но если вы считаете, что профиль риска этого фермера нормальный, почему не дать ему кредит на 20 лет? Почему он должен за семь лет погашать то, что погасить не реально? Да, куриное мясо окупается быстрее. Поэтому его часто приводят в пример. Но сама земля, оборудование на этой земле, растениеводство, животноводство, молочное особенно — это длинные деньги.

Второе — стоимость денег. Она сейчас зашкаливает, нереально платить такие процентные ставки и оставаться прибыльными. Но есть и другие моменты, которые не очень бы хотелось видеть в национальной политике. Мы много говорим, в прессе о крупных холдингах, но надо иметь в виду, что на крупные холдинги, то есть те, у которых сверх 100 тысяч гектаров земли, — это только 10 процентов всей пашни России. 90 процентов земли относится или к пашне, которая не обрабатывается, или к предприятиям, у которых меньше 100 тысяч гектаров.

Крупный холдинг может легко интегрироваться вертикально, построить собственные заводы по переработке и так далее. Но всем остальным, особенно когда деньги очень короткие и дорогие, сделать это очень тяжело.

Я считаю, что каждый сельскохозяйственный регион России должен действительно помогать в создании кооперативов. Причем, в форме частно-государственного партнерства.

— Денег в бюджете сейчас нет, а риски в сельском хозяйстве высокие…

— Везде в мире очень развито страхование сельского хозяйства. Но страхование должно быть доступно по цене. В России фермеры пока редко страхуются, а в Европе, Африке, Южной Америке я не знаю ни одного фермера, который бы не страховался. Поэтому требуются механизмы страхования, чтобы это было доступно, чтобы было дешевле страховаться, чем не страховаться.

Поэтому я очень надеюсь на новый состав Думы. Не только санкции, но и падение цен на нефть открывает глаза на то, что сейчас срочно надо создавать все необходимые механизмы для создания добавленной стоимости по всей экономике. Срочно надо создавать все механизмы, чтобы мелкий, средний бизнес мог развиваться.

В нашей стране проживают около 147 миллионов человек. Представьте ситуацию: пять миллионов россиян создают мелкий бизнес, в котором работают пять сотрудников — это 25 миллионов рабочих мест. Никакая госкомпания не может создать такое количество. Это и колоссальная социальная подушка: люди смогут пережить макроэкономические сложности более гибко, чем в крупных компаниях.

Когда вы живете в городе, вы можете, в принципе, найти другую работу. А когда вы проживаете на селе — у вас там свой дом, огород, и не легко бросать все в Курской области и переехать в Оренбург. Не только сельское хозяйство привязано к местности, а сельское население тоже. Поэтому очень важно развитие села. Сейчас кризис в стране, а Россия всегда реагирует эффективно, когда есть реальная опасность.

— То есть кризис — это еще и время возможностей.

— Не столько с точки зрения бизнеса, а с точки зрения необходимости реагирования. И я чувствую, сейчас президент Путин поддерживает инициативы в этом направлении. Самое главное сейчас, чтобы Госдума работала в правильном направлении.

Сейчас огромная необходимость говорить не только о картах полей, о том, сколько удобрений, сколько семян. Надо работать над системой, над селекцией, растениеводством, животноводством. Кроме того, надо срочно в каждом регионе развивать концепцию кооперативов.

Кооперативы очень важны не только для переработки, они очень важны для закупок удобрений и разных продуктов. Они очень важны для реализации продукции, для эффективного использования оборудования. Понятно, что фермеры могут иногда между собой договариваться. Советская система МТС была создана неглупыми людьми, и она работала. Есть вещи, которые надо адаптировать, но это опять же системный подход.

Можно, конечно, поддержать производителя картофеля, как это сделали у нас. И все побежали его выращивать. А почему вместе с этим не было толчка то, чтобы перерабатывать эту картошку, чтобы создавать кооперативы региональные, областные, или межобластные, чтобы превращать одну картошку в крахмал, другую в чипсы, третью в спирт, четвертую перерабатывать, замораживать и отправлять в те регионы, где она не растет? Мы говорим о картошке, это один продукт. На самом деле, то, что стоит за полем, за хранилищем картошки, это огромное пространство для создания добавленной стоимости, чтобы нанимать людей, создавать рабочие места с высокой производительностью, внедрять новые технологии, делать Россию не только независимой от всего мира. Россия могла бы кормить Ближний Восток, продавать продукцию в Китай. Но почему Китаю продавать опять зерно? Давайте Китаю продавать продукты с добавленной стоимостью. Мы начали с картошки, все отлично, но, самое обидное: если вы посмотрите на статистику, до сих пор Россия импортирует картошку. И самое обидное, что Россия импортирует картошку из таких стран, как Египет, где нет почвы. Мы из с пустыни, имея 127 миллионов гектаров пашни, импортируем картошку!

Потому что картошка — это не только поле, это семена высококачественные. То есть надо развивать семеноводство картошки. Картошка — очень капиталоемкое производство в поле, поэтому надо запустить программы финансирования. Картошка — это капиталоемкие хранилища: клиент покупает картошку в течение всего года. То есть здесь очень важно решать вопрос капиталоемкости, лизинга, проектного финансирования, которого не хватает у нас в стране. Поэтому я очень надеюсь, что новый состав государственной Думы начнет в этом направлении работать, чтобы было больше и больше предпринимателей, которые хотели бы не только выращивать картошку, но и ее перерабатывать.

Сельское хозяйство и вся продовольственная цепочка — это длинные циклы. Фермеры работают под постоянным давлением: ГСМ дорожают на глазах, удобрения. Россия мало производит средств защиты растений, многие импортируются. Сейчас произошла большая девальвация, цены на химпродукты, связанные с сельским хозяйством, удвоились, и многие фермеры не могут их себе позволить. Кроме того, удвоили стоимость процентной ставки на капитал, даже на оборотный. Понимаете, это все очень сложно для фермера. Поэтому, я и говорю, что очень важно развивать, в том числе, путем кооперативов, увлечение добавленной стоимости, в котором они могут участвовать.

— Но здесь в игру вступают торговые сети — у нас в стране рынок. Торговая сеть хочет купить дешевле, и она будет выкручивать фермеру руки. Это тоже проблема.

— Да, это проблема, но и здесь дело в создании определенных механизмов. Во-первых, в каждом регионе России есть мелкие ритейлеры, с которыми тоже можно работать. Есть другой момент, который можно было бы урегулировать. Когда вы продаете свой товар крупным сетям, очень часто они расплачиваются в течение девяти месяцев, если не больше. Достаточно будет поставить некий максимальный срок, допустим, три месяца. Это очень важно, потому что количество месяцев, в течение которых производитель не получает оплату от дистрибуции, — это количество месяцев, в течение которых он эту сумму должен найти — или через банковскую систему, которая сегодня слабая и дорога, или через другие источники. Такие моменты можно было бы урегулировать.

Но опять же, мы не должны думать только о сельхозпроизводителе. Потому что нам с вами будет очень плохо, если и ритейлер не сможет развиваться. Поэтому это не вопрос кардинальных решений, это тонкое урегулирование.

Самое главное — обеспечить обратную связь во всем сельском хозяйстве. Сегодня мы можем через спутники проверять абсолютно каждое поле, содержание азота в каждой культуре и так далее. Поэтому очень важно работать над созданием информационного поля, чтобы и исполнительная власть, и законодательная могли быть более проинформированы о том, что происходит на местах. В том числе это касается оценки эффективности чиновников на уровне района, области, которые курируют сельское хозяйство.

Сегодня самое главное — это создание выгодных, хороших, спокойных, комфортных условий для мелкого, среднего предпринимательства. Надо, чтобы люди захотели что-то создать.

Меня бесит, когда я слышу разговоры о том, что люди на селе все пьяницы, что они ничего не делают. Сельскохозяйственный труд — это адский труд, особенно во время уборки, посевной. А в животноводстве и круглогодично. Я вижу в сельских местах России очень много настоящих героев, о которых никто не слышит, но они трудятся и трудятся, и трудятся. Героев, которые не боятся работы, не боятся рисковать. Они не совсем понимают, что такое предпринимательство, финансовый мир, но прекрасно понимают, что такое природа и как с ней работать. Этим людям надо просто дать возможность заниматься своим делом, и все.

Можно, конечно, купить мясо у бразильцев, у аргентинцев. Ну, а что с людьми, которые живут на селе, делать? От финансовой устойчивости любого бизнеса зависит и социальная устойчивость нашего общества. Это очень важно.

Сейчас все обеспокоены, что наша экономика не может быть исключительно нефтяной. Но хочу вам сказать: до революции 1917 года, 65 процентов товарооборота Чикагской зерновой биржи происходили из Российской Империи. Об этом надо помнить, как и о том, что нынешняя Россия еще очень далека от реализации своего максимального потенциала в сельском хозяйстве.