Россия продает больше зерна, чем оружия

Россия начала экспортировать зерно в 2002 году и сегодня является одним из крупнейших поставщиков в мире. Однако правительство время от времени вводит пошлину на экспорт, что, по мнению экспертов, существенно ухудшает ситуацию на зерновом рынке. Об этом в интервью Pravda. Ru рассказывает президент Российского зернового союза Аркадий Злочевский.

Фото: Источник: фотоархив Pravda. Ru

- Аркадий Леонидович, что сейчас происходит на мировом рынке зерна? И какие позиции занимает Россия в таблице экспортеров? Действительно ли цены на пшеницу немножко снижаются, как и на все экспортные товары, но не так сильно, как на нефть, на металлы и так далее?

— На самом деле, цены снизились довольно сильно по отношению даже к прошлому сезону, я уже не говорю про позапрошлый. В позапрошлом сезоне средняя цена на пшеницу составляла 320 долларов, в прошлом сезон — 250, сейчас — 180. Так что снижение достаточно существенное. При этом мы наращиваем, в общем-то, объемы нашего экспорта.

В прошлом сезоне мы сделали абсолютный рекорд за все исторические времена, свыше 320 миллионов тонн зерна отправили на экспорт. Такого не было никогда. Предыдущий рекорд был поставлен в 2011 году — 24,7 тогда мы отправили на экспорт.

Сейчас, правда, темпы экспорта отстают от прошлогодних. Но это связано с тем, что правительство ввело пошлину ограничительную на экспорт пшеницы. Хотя потенциал у нас не меньше, чем в прошлом сезоне, и в этом сезоне мы могли бы сделать и побить прошлосезонный рекорд, в принципе. Мы впервые стали экспортерами только в 2002 году.

— Мы экспортируем какую-то определенную пшеницу?

— Мы экспортируем так называемую пшеницу четвертого класса, это продовольственная пшеница средних кондиций. Мы также начали экспорт примерно два года назад твердой, высокопротеиновой пшеницы, поскольку мы традиционно производили ее, но перестали производить эти виды пшеницы из-за отсутствия спроса. Он сейчас зарождается и, соответственно, появился более дорогой сегмент, премиальный. И появились покупатели с мирового рынка.

В основном мы твердые пшеницы отправляем в Италию на изготовление макарон. Деньги эти платятся, их готовы платить. У нас единственное, что экспорт с начала этого сезона твердых и высокопротеиновых пшениц упал из-за того, что пошлина была введена. Она же рассчитывается по формуле и в первую очередь от цены контракта зависит, а это куда более дорогая пшеница.

- То есть за более дорогую пшеницу сразу вводится пошлина?

— Конечно. И сразу пошлина по ней рубанула. Мы сейчас, слава богу, договорились с правительством, с 1 октября пошлину сняли на твердую и семенную пшеницу, и будем возобновлять этот экспорт.

— Кто еще импортирует у нас высококачественную пшеницу?

- Импортеров у нас очень много. На текущий момент у нас перечень стран расширился свыше ста, и он продолжает расти. География крайне широка. И если пять лет назад мне бы сказали, что мы будем поставщиком в Латинскую Америку, я бы ни за что не поверил бы в это.

Но так случилось, что Аргентина сократила площади под посевы пшеницы вдвое. Она доминировала на латиноамериканском рынке за последние три года, и это как раз следствие тех экспортных пошлин, которые применяет аргентинское правительство по отношению к вывозу пшеницы.

И в результате Аргентина перестала быть поставщиком для латиноамериканских стран, и наша пшеница оказалась вполне конкурентоспособной, мы сейчас поставляем нашу пшеницу даже в Мексику, я уже не говорю про Перу, Парагвай, Уругвай или какие-то другие страны Латинской Америки. Далеко, конечно, но все равно мы конкурируем. Все равно мы получаемся более дешевыми при сопоставимом качестве с американцами.

— А сколько наша сейчас пшеница экспортная приносит в российский бюджет?

— 19 миллиардов долларов. Нас любят сравнивать с вооружением, в основном. Потому что мы переплюнули экспорт вооружения на 5-6 миллиардов долларов. Правда, это не только зерно, это вся сельскохозяйственная продукция.

— Скажите, а что еще из зерновых мы экспортируем?

— Продукты переделок. Мы экспортируем муку, например. Также в последние буквально пару лет у нас в экспортных позициях появился такой странный продукт передела, как отруби. Это продукт переработки в муку зерна. И мы экспортируем в основном в Турцию, при том, что турки покупают очень много пшеницы у нас и являются экспортерами номер один муки в мире. Вся полностью экспортная мука турецкая сделана из российского зерна.

— То есть это получаете примерно как с нефтью — мы поставляем на экспорт продукт низкого передела, а кто-то перерабатывает его в более высокотехнологичный продукт и продает тоже. Это как-то не очень хорошо звучит.

— Это не очень хорошо со стороны Турции. Потому что условия для экспорта муки, созданные турецким правительством, не дают возможности нам в полный рост конкурировать с турецкой мукой на мировом рынке. Мы готовы перерабатывать это зерно, у нас есть высокого качества мука, которую мы можем экспортировать, скажем, в Юго-Восточную Азию, где крупнейшие потребители именно муки. А не можем перебить турков по цене. Они делают недобросовестную вещь, связанную с экспортом муки, потому что они субсидируют.

Это запрещено правилами ВТО и в том числе для Турции. А они нарушают эти правила ВТО и делают такой хитрый ход — у них высокая пошлина на ввоз пшеницы, но при экспорте муки они двойной объем, необходимый для этого объема муки, освобождают от ввозной пошлины. В результате у них высокие внутренние цены на муку за счет этой пошлины. И они окупают за счет внутренних продаж муки, сделанной из этой освобожденной от пошлины пшеницы, дисконт, который представляют на мировом рынке.

И в результате они просто демпингуют, и мы не можем их перебить — сколько бы мы не опустили цену, они все равно опустят еще ниже, чтобы только мы не заняли их позиции на мировом рынке. А у нас никаких субсидий нет, никто ничего не доплачивает и это просто дорого, в убыток, естественно, на экспорт никто не будет просто поставлять.

— А пошлина на экспорт у нас высокая?

— Она плавающая. Она рассчитывается, исходя из контрактной цены, деленной пополам, минус с 1 октября 6,5 тысяч рублей, до 1 октября было 5,5 тысяч. Положительная разница и будет пошлиной. При отрицательной разнице было до 1 октября 50 рублей с тонны, а с 1 октября — 10. Удалось нам договориться о понижении.

Я считаю, что экспортная пошлина вообще нонсенс. В принципе, это невыгодно для экономики, это лишает стимулов. Мы, на самом деле, будем просто терять посевы под пшеницу. Ведь все сельхозпроизводители считают погектарную выручку и, если вы не обеспечиваете достаточных экономических условий для производства пшеницы, значит, эти посевы будут меняться на посевы кукурузы, сои — чего угодно, что выгоднее просто.

— А с 2002 года таможенная политика и размер пошлины как-то менялась?

— Вообще история зернового рынка — это большой прикол, так сказать. Капитализм у нас наступил с 1991, а в 1992 году, если помните, все газеты писали о голоде, и тогда реально были пустые прилавки. Но они пустые были по совсем другим причинам — у нас не было инфраструктуры продовольственного рынка, и товары просто не доставлялись до потребителей. А правительство под эти крики о голоде, тогда еще это было правительство Гайдара, приняло решение об импорте по американской программе 26,5 миллионов тонн зерна. Это товарный кредит межправительственный, который Америка дала "на льготных условиях", как обычно бывает, под 2 процента годовых на 20 лет.

Но стоимость пшеницы тогда составляла по этим контрактам в районе 200 долларов при мировой цене в 140. И мы 26,5 миллиона тонн завезли в 1992 году, и вбросили на российскую территорию. Напомню, урожай 1992 года составил 106,8 миллионов тонн, а в 1991 году — 116 миллионов тонн. В результате закончилась эта история тем, что мы, вплоть до 1996 года, никак не могли съесть это зерно, оно у нас гуляло по рынку по 1995 год включительно.

Потом, когда в 1995 году мы его уже съели наконец-то, оказалось, что мы и сеять перестали. Потому что какой смысл сеять? Продать не можем. В некотором смысле это была диверсия, классическая интервенция.

— И как же мы развязались с этим?

— Наступил 1996 год, урожая 63 миллионов тонн, зерна нет в стране, но были перевыборы Ельцина, и никто не заметил реального дефицита пшеницы. Единственный год современной России, когда мы испытывали реальный дефицит на внутреннем рынке, — это был 1996 год. Мы завозили тогда как раз из Аргентины, тащили по 180 долларов. В Питере внутренняя цена составляла 240 долларов за тонну. 240 долларов 1996 года, если пересчитать на современную стоимость доллара, это больше 500, на минуточку!

Когда такие стимулы, когда такая шоколадная цена, то, естественно, крестьяне начали сеять. Мы посеяли и в 1997 году произвели 88 миллионов тонн. А потребление к тому моменту снизилось уже до 70 миллионов тонн. В результате 10 миллионов тонн никто не знал, куда деть. Экспорта — ноль, инфраструктуры — ноль, интервенции не было. Естественно, девать некуда, цены обвалились ниже плинтуса, опять перестали сеять.

Наступил 1998 год, никто ничего не посеял, плюс еще, как обычно, у нас в эти годы засуха подсуропила. Урожай составил 47,8 миллионов тонн. Мы обвалились до самого низкого уровня с военных времен. Правительство тут же подсуетилось и приняло решение, и весь 1999 и 2000 годы мы тащили гуманитарную помощь с мирового рынка. Это была и кукуруза, 5 миллионов тонн в год завозили, и завозили "ножки Буша", они как раз тогда и пошли в расход, и сухое молоко, и Бог знает чего только не завозили, огромное количество продуктов.

— А гайдаровские и американские договоренности 1992 года все-таки должны были действовать?

— Мы платили по 2012 год. В 2012 году последний транш был оплачен по этому товарному кредиту. Минфин платил. Мы обслуживали этот кредит 20 лет. Наступил 2000 год, опять интервенция на внутреннем рынке, опять мы утромбовали рынок спроса и, когда продать не можем, естественно стимулов нет.

Я в 2000 году лично ходил в Валентине Ивановне Матвеенко, договаривался о том, что мы прекращаем эти гуманитарные интервенции на внутреннем российском рынке и больше не будем сорить иностранным продовольствием по отечественному рынку.

Как только мы закончили интервировать внутренний рынок, потерпели пару лет, мы произвели в 2001 году 86 миллионов тонн, в 2002 — 85 миллионов. У нас образовались излишки, которые и выдавились в 2002 году естественным способом на мировой рынок.

— А с 2002 года никто особо не регулировал рынок экспорта?

— Совершенно верно. А в 2008 вспомнили в мировой продовольственный кризис и ввели пошлины. С февраля 2008 года у нас пошлина на пшеницу была. А в 2009 году цены обвалились, это очень плохо сработало. И в результате инвесторы все кончились в 2009 году, по естественным причинам. И больше с тех пор никто инвестировать в зерновое дело не хочет.

Но в 2010 году у нас засуха случилась и тогда, вы помните, вводилось эмбарго на вывоз зерна и мы просто закрыли экспорт. В результате закончилось это эмбарго тем, что никакого дефицита у нас не было. А официальные данные по урожаю составляли 60,9 миллионов тонн. В результате невывезенное зерно с 2010 года было вывезено в том самом рекордном 2011 году. Из 27,4 миллионов тонн, которые мы выкинули на мировой рынок, тогда 7 миллионов как минимум было из этого зерна.

— Какие вы видите перспективы для развития зернового производства в России? Каков его потенциал?

— Главный основной потенциал у нас — это технологическое развитие в отрасли. Мы на крайнем низком технологическом уровне, при том, что мы некоторые прорывы совершили и улучшаем урожайность, но денег не хватает на современные технологии. Для того, чтобы потенциально в принципе реализоваться, нам надо в массовом порядке, не отдельными бросками такими, побегами такими, которые прорываются сквозь асфальт, а в массовом порядке переоснаститься, провести технологическую революцию. Если в массовом порядке перейдем, то мы легко увеличим наши валовые сборы. И удвоим. В два раза больше можем получить.

Мировой рынок, естественно, такое количество пшеницы вряд ли съест. Но надо заниматься глубокой переработкой, надо освобождать рынок и в том числе трудиться правительству РФ над тем, чтобы продвигать нашу продукцию на мировом рынке, освобождать рынок от недобросовестной мировой конкуренции, как в муке с турками. А ведь таких примеров нет числа. Надо заниматься экспортом животноводческой продукции и перегонять наше зерно через организм животных для экспортных операций.

Подготовила интервью к публикации Мария Сныткова

Беседовала