"Я живу Большим театром. И своими учениками"

Многое изменилось за последнее время, мы пытливо смотрим вперед, ждем счастливых перемен. Не задерживаем взгляда на привычном, не замечаем часто его высокой цены, значения в нашей судьбе. Такова повседневная роль высокого искусства, таланта человечности и профессионализма его служителей, утверждающих истинные ценности, которые не дают оступиться на жизненном пути.

- Раиса Степановна, вы прославленная балерина, известнейший педагог, как складывалась Ваша творческая судьба?

- Я родилась в 1925 году, росла в очень бедной рабочей семье. Нам, конечно, было не до театра. Когда я была маленькая, я не знала, где Большой театр, что это такое, кто поет, кто танцует, - все это для меня было неведомо. Я конечно слышала, что Большой театр - это храм искусства, но там я никогда не была и не могла быть, потому что для нашей семьи это было бы слишком дорогим удовольствием.

Когда я немножко подросла, я поступила в обыкновенную школу, где мне предложили участвовать в группе самодеятельности. Тогда это было очень распространено, дети занимались искусством. То есть даже в самой простой школе детей учили петь, танцевать, и это было прекрасно.

Очень хороший голос был у моих матери и деда, так что голос мне перешел по наследству. Часто дома мы садились: дедушка мама и я, - и пели на многоголосье. Сейчас это можно услышать за застольем, когда приезжаешь в Тбилиси: там это искусство еще живет, они свято его хранят. К сожалению, у нас эта красота уходит, услышать такое можно в основном на сцене, а раньше так люди пели почти везде...

В нашем доме жили такие же, как и наша, рабочие семьи, но все очень хорошо понимали искусство. Иногда, вечерами, после рабочего дня мы собирались во дворе, ребята играли, а мы, девочки, пели.

- А как же вы пришли в балет?

- Когда в Большом театре решили посмотреть детей для отбора в хореографическое училище. Его комиссия стала посещать разные школы и однажды приехала и к нам. Мы им продемонстрировали, как мы хорошо танцуем и поем.

Меня спросили: ”Ты хотела бы танцевать?”. Я сказала, что больше бы хотела петь. Однако мне предложили подать заявление и попросили мою маму подъехать куда-то, сейчас уже не помню.

Мой дедушка был против того, чтобы мама пела, он не верил, что девочка из рабочей семьи, сможет чего-нибудь добиться. Он считал, что для простого человека, который живет в бедности, надо заниматься тем, чем занимаются все. И мама не пошла учиться туда, где смогла бы развить свой голос. Она посчитала, что если не удалось ей, то может быть получится у меня. И я сразу же согласилась.

Мы поехали в балетную школу. Там работала комиссия, наше заявление приняли. Потом был просмотр, где нас, девочек, сначала всех раздели, посмотрели какая длина шеи, плечиков, какие ручки, легкие ли ноги или нет. В общем, состоялась процедура, естественная в балетном училище. Потом нас под музыку велели ходить по залу и все время меняли темп: сначала быстрый, потом медленный. Смотрели, как девочка из одного ритма могла бы быстро переместиться в другой. Потом играли какой-нибудь отрывок и просили прохлопать его в ладоши. И уж если и это получалось, то точно можно было сказать, что девочка музыкальная.

- Как прошел первый экзамен в Вашей жизни?

- Экзамен я сдала отлично. Но могло так случиться, что еще бы одна секунда, и никогда бы я не узнала, что такое балетная жизнь. После осмотра моей маме врач сказал, что я горбатая и им не подхожу. Хотя горба у меня с рождения не было - она пошла брать заявление обратно. Но, когда мы уже уходили, прибежал инструктор и спросил: «Почему девочка не на месте?”

"Мне сказали, она не годиться, потому что горбатая", - ответила мама. - "Да какая она горбатая, у нее прямая спинка, она принята, а вы ее уводите. Завтра в девять часов приводите ее на урок!»

На следующий день я впервые увидела своего педагога Елизавету Павловну Гердт. Теперь я понимаю, какая это была великая танцовщица. Дочь Павла Гердта, который в свое время вместе с Петипа, с Фиаргандсоном создал на базе французской и итальянской русскую школу балета.

Наша школа сильно отличается от других тем, что мы не только выполняем движения под музыку, но и воплощаем в этой гармонии духовное начало. Положение рук, головы, шеи, поворот тела - это целое, и именно оно создает танец. Наши актеры всегда понимают, что и во имя чего они делают, для них балет это не просто сумма движений.

- Кто были Ваши первые педагоги?

- Когда моя мама привела меня в школу в первый раз, нам выдали маленькие узкие туфельки. На уроке надо было встать в первую позицию. Подошвы очень скользили, и я никак не могла устоять. Мой педагог говорила: ”Я тебя еще раз прошу, девочка, встань в первую позицию”. Я вставала, а мои ботинки опять съезжались. Тогда Елизавета Павловна сказала: ”Девочка, отойди”.

И потом, когда я ей говорила: «Елизавета Павловна, раньше вы меня не очень любили», - она смеялась и всегда отвечала: "Этого не может быть, у тебя по особенному светились глаза, ты всегда старалась. Когда я показывала движение, ты пыталась понять, что за ним стоит, ты пыталась постичь как можно больше”.

Я жила этими уроками Елизаветы Павловны, меня всегда все интересовало и я схватывала все на лету.

Очень часто к нам на уроки приходила одна из лучших танцовщиц Маргарита Павловна Кандоужева. Она видела, как мы занимаемся, и после первого класса, когда Елизавета Павловна никому не поставила высшей оценки, сказала: “Нет, я считаю, что Стручок, - и с этого момента меня начали называть Стручок, - заслуживает четыре балла”.

Я - единственная в классе за экзамен получила четыре. Вот так получилось, что с первого класса я уже была девочкой, которую мой педагог как-то отмечал.

Когда прошло много времени, Маргарита Павловна была уже совсем старенькая. В один из моих приездов я привезла ей в подарок пушистый белый платок.

Я смотрела на нее и думала: «Боже мой, как время меняет человека». А она сидела такая маленькая, беззащитная, но очень счастливая. Мы очень часто навещали Маргариту Павловну, а потом, к сожалению, ее не стало. Она как раз из тех людей, которые на протяжении всей моей творческой жизни всегда были рядом.

Очень хорошо ко мне относился Петр Андреевич Гусев, он был директором нашей школы и отличным кавалером. Мы вместе работали над моей первой большой ролью. Это была Лиза в спектакле «Тщетная предосторожность». Петр Андреевич знал блистательно дуэтно-классический танец, и позже даже преподавал его ученикам.

- Как проходила Ваша дальнейшая учеба?

- Началась война. И какая могла быть речь о танцах! Елизавета Павловна была эвакуирована в Тбилиси. Она очень волновалась, что ее вместе с мужем Александром Васильевичем Гауком, великим дирижером, пошлют по этапу дальше, ведь он и она - по происхождению были из немцев. Тогда все артисты оперы, балета написали письмо Сталину. Они просили, чтобы их не высылали, потому что именно они вложили в театр больше всех сил и времени. Их оставили. Елизавета Павловна была очень счастлива. Когда закончилась война они вернулась в Москву.

А нашу школу отправили на Волгу, в город Васильсурск. Тогда не знали, что будет твориться под Сталинградом. А нас как раз эвакуировали недалеко от Саратова.

Нас поселили в клубе Водников, положили на пол матрасы, вот так мы и жили. Ламп не было, были маленькие коптилки и, когда мы утром вставали, у нас были усы и бороды от копоти. Наши родители, что могли, дали нам с собой, ведь они считали, что скоро война кончится и мы вернемся. Оказалось, что война продолжалась долго, долго.

Тем не менее мы продолжали заниматься и начали по-взрослому работать. Мы выезжали на Волгу - мальчики валили лес, девочки собирали лекарственные травы, а вечером у нас были концерты...

- И когда Вы вернулись в Москву?

- Два года мы прожили в городе Васильсурске. С нами вместе был эвакуирован знаменитый балетмейстер Касьян Голейзовский. Он поставил нам спектакль “Сон Гремович”. Когда мы вернулись в Москву, оказалась, что нашу школу разбомбили. Стекла были все выбиты, залы никуда не годились. Мы искали фанеру и забивали ей окна. Нам пришлось самим мыть полы, все чистить. Но все равно мы продолжали заниматься, а когда говорили: "Николай Иванович, дорогой, ну как же можно работать в таких условиях, зачем это все нужно?" - он всегда отвечал: "Нет, ребята, вы приехали, скоро Большой театр будет пополняться молодыми кадрами, и это будете вы - и никто другой».

Так и случилось, именно наш выпуск влился в ряды Большого театра. Я помню наш выпускной вечер: мы стояли у раскрытого окна, шел страшнейший ливень, была гроза, сверкали молнии. К нам подошел Юрий Алексеевич Бахрушин, наш преподаватель. Как он много нам дал! Водил по всей Москве и рассказывал об архитектуре, о живописи, обращал наше внимание на темы для самообразования. Он старался это все вложить в наши души. И тогда, у открытого окна, он нам сказал: «Ребята, дорогие, вы видите, как вас встречает природа, она дает салют в вашу честь. Оправдайте доверие».

И вот мы пришли в Большой театр. Совсем другие залы, все другое. Что особенно меня поразило - это ни на что не похожий закулисный запах пудры и клея.

Нас встретили с распростертыми объятьями, и Елизавета Павловна снова стала моим педагогом.

- Как начиналась жизнь в театре?

- Я танцевала свои первые спектакли с Осафом Мессерером. Уже позже, когда я танцевала свой самый большой спектакль “Золушка”, моим партнером также был он. Помню, Осаф Михайлович будучи совсем уже взрослым человеком встречает меня и говорит: «Ты знаешь, Рая, в жизни всякое бывает. Может быть, когда-нибудь тебе придется ставить “Лебединое озеро”. Я был бы очень рад, если бы ты поставила мой четвертый акт».

И действительно это произошло, меня пригласили в Лондон и попросили поставить балет Горского «Лебединое озеро». Тогда на сцене Большого театра уже шла постановка Григоровича. Когда я работала над спектаклем, то конечно вспомнила просьбу Осафа Михайловича. Именно тогда версия Мессерера четвертого акта была узаконена.

Так по-разному складывалась моя жизнь. Мои кавалеры были один лучше другого. Я танцевала с такими блистательными артистами, как Осаф Мессерер, Алексей Ермолаев, Сергей Корин. И рядом всегда была Елизавета Павловна, которая смотрела каждую мою репетицию. С возрастом ей стало трудно со мной заниматься, и я свои роли готовила с великолепным мастером Тамарой Никитиной. Но все равно последнее слово всегда было за Елизаветой Павловной. И вот так, на протяжении всей моей жизни я была рядом с ней. Елизавета Павловна была для меня не только педагогом, но и очень близким человеком.

- Говорят таланту обязательно сопутствует счастливый случай?

- Первый раз меня вводил в “Золушку” Осаф Мессерер. Мне тогда было 19 лет, а этот балет считался новым. До меня танцевали первый спектакль великая Уланова, второй Лепешинская, третий Семенова. И получила я эту роль совершенно случайно. Когда проходила репетиция, никого из “золушек” не было, Захаров меня попросил, что бы я стала «вместо», все равно репетировать было не с кем. Все партии я знала наизусть, но все равно очень волновалась. А после репетиции он сказал: «Не плохо, эту девчонку надо готовить к Золушке”. Но самое трудное было впереди. Сначала я должна была держать экзамен перед всей труппой. Теперь этого правила, к сожалению, нет. У зеркала сидели педагоги, по бокам стояли актеры. Это не премьера, это гораздо сложней. Если ты получил “добро” от своих преподавателей, то это наивысшая награда. Экзамен я выдержала под гром аплодисментов.

И когда я танцевала спектакль в первый раз, помню, что очень волновалась. После его окончания ко мне пришли все артисты. Пришли Лепешинская и Семенова, а Уланова мне сказала: «Стручок, я хотела бы подарить тебе хрустальные башмачки, но у меня их нет. Я тебе просто дарю туфельки в которых ты могла бы ходить».

К сожалению, этой великой балерины с нами уже нет. Но она и другие, ушедшие от нас, большие актеры все равно продолжают присутствовать в нашем зале. Передавая творческую эстафету, воспитывая новое поколение, мы оставляем им частичку себя.

- Вы педагог примы-балерины Нины Ананиашвили, как складываются ваши рабочие отношения?

- Я с Ниной уже 20 лет. Я готовлю с ней все спектакли, это не значит, что она должна делать только то, что хочу я. Мы спорим, она мне старается доказать обоснованность своего видения, иногда я соглашаюсь. Я не могу не соглашаться, потому что я сама была балериной. И в тех случаях, когда речь идет о трактовках, которые я предлагаю, исходя из своего собственного опыта, Нина предлагает мне то, что ближе ей. Например, так, как она раньше танцевала “Лебединое озеро”, и сегодня - это разные спектакли. Она стала мудрее, и спектакль взрослеет вместе с ней. Приходят новые эмоции, новые возможности.

Вот так моя жизнь и продолжается с великой балериной Ниной Ананиашвили. И спустя 20 лет она опять приезжает ко мне и мы начинаем работать, как в первый раз.

Так продолжается моя жизнь - и продолжается она в моих учениках, в их новых спектаклях. А во мне живет та жизнь, которую мне дала великая Гердт и все балетмейстеры, с которыми я работала: Это Захаров, Вайнонен, Галейзовский, Якобсон, Лавровский, Вайнонен. Я живу Большим театром, стараюсь идти с ним в ногу и помогать тем, кто ко мне приходит.

Беседовала Александра Рассадина

На снимке: Раиса Стручкова в балете "Жизель". Фото: Независимая газета

Ссылки по теме:

Культура:

Золотая золушка

НГ-Культура:

ЖИЗЕЛЬ,ЗОЛУШКА, ДЖУЛЬЕТТА