"А сейчас я спою вам песню..."

Дворовые песни в нашей стране были всегда популярны. Попытавшаяся было сменить блатную романтику интеллигентная авторская песня продержалась недолго и практически без боя сдала свои позиции жанру городского шансона, который, по сути, и есть та же дворовая песня, только причесанная музыкальным сопровождением. Раньше же дворовые песни пели в основном под гитару. Пели их пионеры и пенсионеры, рабочие и академики, каждый, естественно, в своей компании. В каждом коллективе были свои пристрастия, все понимали друг друга с полуслова, и исполняемые песни были своеобразной визитной карточкой той или иной компании. Случаи, когда чужак со своими песнями вписался бы в сложившийся коллектив, были редки, но случались. О таком вот случае я и расскажу.

История эта произошла в семидесятые годы уже прошедшего столетия. В то время практически все заводы, научно-исследовательские и проектные институты страны имели головные организации, расположенные в крупных городах, в основном, конечно, в Москве и Ленинграде. Доблестный Аэрофлот и Министерство путей сообщения обеспечивали перемещение огромной армии командированных, мотавшихся из одного конца страны в другой что-то внедрять, согласовывать и утверждать. Было это, конечно, неэффективно, но безработицы зато не существовало. Организация, где работал мой товарищ, имела головное предприятие в Ленинграде. Раза два-три в году он летал в Питер согласовывать свои разработки. Поскольку сейчас мой товарищ живет и здравствует в Новосибирске и, возможно, не совсем желает вспоминать былое, назовем его Сеней. Прозвище он это получил еще в студенческие годы, когда при не выясненных до конца обстоятельствах обварил руку и носил ее на перевязи. И вот, как-то заглянув в кафе "Веснушка" на проспекте Карла Маркса со своей перевязанной рукой во время исполнения оркестром шлягера семидесятых — "Песни про зайцев" из кинофильма "Бриллиантовая рука", услышал приветствие друзей: "О, Семен Семенович!" С тех пор наш товарищ и стал Сеней, правда, ненадолго, но в нашей истории мы будем его звать именно так.

Серый, вечно промозглый, с мрачными дворами-колодцами Питер Сеню не привлекал, как не привлекали и театры с музеями по причине полного к ним равнодушия. Единственной отрадой в Питере для него были небольшие уютные рюмочные, где можно было спокойно выпить стопочку-другую под дешевую демократичную закуску типа салатика из свежей капусты с килькой. В Новосибирске ничего похожего не было — либо дорогущий кабак, либо нелегальное, с оглядкой и опаской, распитие в столовой принесенной с собой бутылки. Вот эти самые рюмочные и скрашивали пребывание Сени в нелюбимом городе. Работники головного института были в основном приезжие из близлежащих городков, но страшно гордились своей питерской пропиской и мнили себя коренными петербуржцами, проявляя высокомерие по отношению к приезжим из глубинки. Единственным нормальным человеком, с кем у Сени наладились контакты, была женщина-завлаб, родом из Бийска, почти землячка. В каждый его приезд завлабша расспрашивала о погоде в Сибири, интересовалась новостями и во время частых десятиминутных перерывов поила Сеню чаем.

Как-то раз, в одну из командировок накануне выходного дня, завлабша пригласила Сеню к себе домой на торжество — ее муж защитил докторскую. Сеня уже знал, что ее супруг талантливый, но крепко пьющий химик, "зашился", бросил пить и в течение пяти лет накропал докторскую. После положенного в таком случае банкета, было решено дополнительно отметить это событие в кругу ученых товарищей мужа. На этот междусобойчик завлабша Сеню и пригласила. Сеня страшно стеснялся чужих компаний, но землячка его уговорила, и на следующий день он прибыл по названному адресу. Познакомившись с новоиспеченным доктором, Сеня включился в подготовку к торжеству, и это как-то помогло ему адаптироваться в непривычной обстановке. Стали подтягиваться гости. Вальяжные дяди с не менее вальяжными женами постепенно заполняли обширную квартиру. Герой дня встречал гостей у порога, и по его поведению было видно, кто из гостей чего стоит. С особенным почтением был встречен сухонький старенький профессор с молодухой-женой. Из разговора стало ясно, что это ветеринарный светило.

И вот застолье началось. Гости говорили тосты, хозяйка с двумя помощницами суетилась с закусками. После традиционного шампанского все пили сухое вино, за исключением хозяина, наливавшего себе минералку. Сухое вино Сеня не любил, так как всегда больше налегал на крепкий портвейн, а самым изыском для него было крепленое виноградное вино "Анапа". Единственное, что за столом его радовало, так это вкуснейшая закуска — сибирячка готовить умела. Хозяйка порхала из кухни в комнату и при этом зорко следила за своим супругом, который явно томился при виде пьющих коллег. Бдительность супруги была не без причин: срок вшитой антиалкогольной "торпеды" уже истек.

Сеня страшно скучал, но перспектива ехать в гостиницу, где с ним в номере жили три хохла, которые вечерами выпивали за общим столом, а закусывать отходили каждый к своей тумбочке, его не прельщала, и он, как мог, поддерживал светский разговор о науке, отношение к которой ограничивалось его проживанием в Новосибирске, расположенном, по мнению питерских ученых, под Академгородком. Наконец застолье подошло к концу, женщины унесли закуски, спиртное, рюмки и подали чай в изящных подстаканниках. Хозяин сходил в свой кабинет и вынес гитару. Слегка подвыпившая компания стала петь умные песни своих земляков — Евгения Клячкина и Александра Дольского.

Увидев гитару, Сеня оживился. Надо сказать, что играть на гитаре он немного умел, но тянулся к ней лишь после определенной дозы выпитого. Нужной дозы за этим светским застольем Сеня явно не добрал, но все-таки, улучив момент, взял семиструнку и начал исполнять свой обычный репертуар, чуть скорректированный с учетом специфики собравшихся. Песен Сеня знал множество, и ему не стоило труда поддержать компанию песнями тех же авторов, только чуть повеселее. Но постепенно он перешел на свой излюбленный репертуар, львиную долю которого составляли песни Владимира Высоцкого, радовавшего в то время своих поклонников каскадом новых песен. Сеня чутко следил за творчеством кумира семидесятых и знал практически все его песни, многие из которых для неискушенной публики были в новинку. В новинку для собравшихся была и песня Высоцкого "Товарищи ученые".

Песня произвела фурор. "Товарищи ученые, доценты с кандидатами, замучились вы с иксами, запутались в нулях", — хриплым голосом "под Высоцкого" укорял Сеня ученых мужей. Все хохотали, лишь хозяйка нервничала и постоянно окрикивала пытавшегося вскочить со стула мужа: "Коля! Сядь!" Вскоре Сеня уже полностью овладел компанией. И вот после исполнения песни про Деда Мороза, оканчивающейся словами: "Ты, наверное, уже поддатый, Санта-Клаус мой бородатый", хозяин не выдержал и с криком: "Эх, душа горит!", отмахиваясь от подскочившей жены, ринулся в свой кабинет. Через пару минут доктор вышел из своего кабинета с огромной бутылью в руках. "Сначала были рюмочки, а потом стаканчики", — радостно заголосил Сеня. Мужики оживились, загалдели и стали выплескивать из своих стаканов чай. Возмущенные жены вырвали стаканы, а смирившаяся с ситуацией хозяйка принесла из кухни уже не рюмки, а обычные граненые стопарики. Окончившееся было веселье вспыхнуло с новой силой.

Опрокинув пару стопарей крепкой настойки, Сеня взбодрился и обрел второе дыхание. Песни полились одна за другой. Всполошившиеся было жены после безуспешных попыток остановить мужей, дружно разливающих настойку по стопарикам, махнули рукой и пошли на кухню готовить закуску. Между тем бутыль была быстро опорожнена, и хозяин вновь нырнул в свой кабинет. Было видно, что во время вынужденного временного непития новоиспеченный доктор время даром не терял и заготовил неимоверное количество настоек. Казавшиеся поначалу нудными мужики раскрепостились и, проявив свои знания в дворовой и блатной тематике, стали Сене подпевать. "По ту-, по ту-, по ту-у-ундре!" - завывали ученые к ужасу своих жен. Но особенно всех удивил старенький профессор-зоотехник, попросив Сеню исполнить песню выпускников-аграриев. "Вот получим диплом, лаб-таб-ту-таб, хильнем в деревню. Будем пить самогон, лаб-таб-ту-таб, пахать там землю", — пели Сеня с профессором. Козлиный тенорок профессора так гармонично сочетался с Сениной хрипотцой, что по окончании песни все, даже чопорные дамы, искренне зааплодировали. Это взбодрило старичка, и он к неудовольствию своей жены стал вдохновенно рассказывать, как молоденьким выпускником приехал в деревню, как ему дарили любовь замордованные беспросветной деревенской жизнью молодые замужние доярки и как часто приходилось чудом избегать крепких кулаков местных ревнивцев. Рассказ профессора вдохновил мужиков на новый тост: "За баб-с!" - закричали уже пьяненькие ученые, пытаясь щелкнуть домашними тапочками.

Началась полная расконвойка. Мужики горланили песни, уже не слушая Сенину гитару, хозяин дома беспрерывно нырял в свой кабинет за новой дозой, а когда он неожиданно кинулся в пляс, завопив: "Гоп со смыком, это буду я", Сеня понял, что пора уходить. Под укоризненный взгляд хозяйки он потихоньку собрался и, снедаемый угрызениями совести, не попрощавшись с разгулявшейся компанией, покинул гостеприимный дом.

В понедельник завлабша на работу не вышла, не было ее и в последующие дни. Так и не встретившись с ней, Сеня покинул Питер и вновь приехал в командировку лишь через полгода. От сотрудников узнал, что муж завлабши после того вечера крепко запил, потом опять вшился, получил звание профессора и теперь занимает престижную должность. Сама завлабша встретила Сеню радушно, опять спрашивала о сибирской погоде, интересовалась новостями, вот только чаем в десятиминутные перерывы больше не поила.