Погорельцы. Жизнь по рыночным законам не оставляет шансов

Бездомными не рождаются

В середине октября нынешнего года сгорел дом №14 на улице Ивановской. Это, кто не знает, центр Костромы, сразу за кинотеатром "Дружба". Без крова остались шесть семей. Как будут зимовать эти люди без крыши над головой, одному богу известно.

Погорелец из этого дома Александр Крашенинин пришел в редакцию "Народной газеты". Потрясен обрушившимся на него несчастьем. Нет теперь своего угла. Сгорели вся мебель, домашняя утварь, бытовая техника. Годы и годы потребовались, чтобы обзавестись этим имуществом, и вот все пропало в одночасье. Куда идти? Кого просить о помощи?

Рассказал о своих соседях:

- Сергей, фамилию не помню. У них с женой двое детей, младшему три годика. Они пока живут в садовом домике, за Костромкой. Печка там у них, электричество. Но зиму вряд ли продержатся. Еще Лидия у нас жила. Она мать-одиночка, трое детей. Безработная. Пристроилась временно где-то у знакомых в Первомайском.

Не меньше, чем самим пожаром, потрясен Александр Крашенинин отношением к погорельцам. В центре социальной поддержки, что на ул.Советской, дали ему от ворот поворот. А даже малая сумма денег, какие-то вещи, продукты были бы кстати потерявшему все, вплоть до последней вилки, человеку. Ничего не выходил и в управлении жилищного фонда.

- Мне хоть бы временно угол какой, но сказали, что частникам не положено. Вот если бы наш дом был муниципальный...

Толкнулся Александр и в приемную мэра Костромы Бориса Константиновича Коробова, что на проспекте Мира, 4. Ох, лучше бы он этого не делал!

Чиновница, которой Александр начал было описывать свое бедственное положение, и слушать на захотела: "Погорельцы? Ну и что? У нас вон вокзал теплый, там и зимуйте".

Крашенинин в 1986 году, в самый опасный период, когда еще четвертый блок не подвели под саркофаг, 7 месяцев пробыл в Чернобыле. Его туда, солдата-срочника, между прочим, родное государство отправило, не спрашивая согласия. И он там дозы непомерные хватал не для того, чтобы сейчас всякая... В общем, растерялся "ликвидатор", задохнулся от обиды и пошел прочь, ничего не сказав в ответ.

Это он потом уж в письме в редакцию на пяти страницах слова-то правильные нашел, а толку? Какими словами их проймешь? Какой ответ услышишь? Иди, Саша Крашенинин, чернобылец ты наш ненаглядный, на вокзальную лавку ночевать. Тебя послали, вот и иди. Ты домишко-то свой, случаем, не специально поджег? Ну-ну, шутка. Тетя шутит. Ступай, родной, ступай...

Такие уж наши муниципальные служащие добросердечные и отзывчивые люди. И.М.Трубецкая, чья квартира на 6-й Рабочей улице сгорела еще в 1999 году, рассказала, что, придя к тогдашнему начальнику управления жилищного фонда В.Н Семенову, услышала от него: "Много вас таких. Бывает, и по три года в сарайках живут".

У Ирины Михайловны сарайка от огня не пострадала. Но жить там зимой с двумя детьми и больной матерью не захотела и начала обивать пороги кабинетов. Сначала надеялась, что ей помогут восстановить сгоревшее жилье. Потом надежды рухнули, пошла череда судов. Так до сих пор и судится Трубецкая с городскими властями.

Без вины виноватые

Обходительный Семенов, укоряя пострадавших от огненной стихии в их многочисленности, натолкнул меня на мысль раздобыть точные статистические сведения.

Увы, таковых не оказалось. Сколько погорельцев в Костроме, толком не знает никто. Ни пожарные, ни соцзащита, ни ГО и ЧС. Ни по одной графе статистики они не проходят.

Попутно выяснилось, что и законодательство о погорельцах как на федеральном, так и на местном уровне отсутствует. Соответственно денег на их нужды в бюджетах не предусмотрено. То есть если вашу хату затопило, снесло лавиной или ураганом, разрушило землетрясением, то государство как-то помогает. Затопит город — по TV покажут, Шойгу прилетит в голубом вертолете. Но если хата сгорела хотя бы даже от молнии, то это ваше личное дело. Страховаться надо, ребята. Но из каких прибытков страховать жилище, например, безработной соседке Крашенинина? Той самой Лидии с тремя детьми? А это уж ее проблема, говорят радушные чиновники.

Пусть и не выполняются, но хотя бы существуют программы по сиротам, ветеранам, инвалидам, северянам, отставным военным и т.д. Люди могут прийти и сказать: дайте, нам положено. У погорельцев никаких прав. Они вроде бродячих собак или чаек на Семенковской свалке. Кому придет в голову считать чаек?

Пожаров в Костроме много. Только в этом году горели дома на улицах Ленина, Гидростроителей, Дровяной, Задорина, Нижней Дебре, Запольной, Красноармейской, Мясницкой, Дорожной, Шагова, проспекте Мира. Погибло 17 человек. О числе погорельцев, то есть лишившихся крова, можно только догадываться. Пройдитесь по городу, особенно по районам частной и старой застройки. То там, то сям порядок домов прерывается пустырем, заросшим бурьяном. Это пепелище старое. Встречаются и свежие гари с закопченными стенами и рухнувшими обуглившимися крышами.

В городское управление жилищного фонда, начиная с 1995 года, обратилось 128 семей, проживавших в сгоревших или поврежденных пожаром домах. Но, во-первых, погорельцев из частного сектора здесь, как правило, на контроль не берут и не учитывают. А это добрых 70 процентов. Во-вторых, не все обращаются в управление, зная заранее полную бесперспективность этого дела. В лучшем случае, если повезет, оставшейся без жилья семье предложат комнату в так называемом "маневренном фонде" (о нем расскажу ниже). Так что за последние семь лет в областном центре появилось, по моему грубому подсчету, до 250 семей погорельцев.

Судьба этих людей самая печальная. Минувшее десятилетие не способствовало процветанию даже здоровых, имеющих жилье и работу сограждан. Приключилась болезнь, перешел в ряды безработных — надо думать об элементарном выживании. А уж погорельцу прямая дорога на дно. Выплывают и спасаются единицы, остальные пополняют армию бомжей. Рынок у нас, господа-товарищи, конкуренция.

Трущоба №3

Туристы, поднимающиеся от речного причала вверх по улице Чайковского, и не подозревают, какая костромская "экзотика" скрывается в этом сереньком трехэтажном здании. Дом номер четыре и есть тот самый "маневренный фонд" - главная городская клоака. По привычке его все называют "Общежитие №3". Когда-то здесь действительно проживали студенты "технолога".

Еще лет десять назад здание пришло в негодность: стены покрылись трещинами, потекла крыша, вышли из строя коммуникации. Студенты переехали, а городские власти, взявшие дом в аренду у вуза, стали селить сюда погорельцев. До ремонта руки у них так и не дошли.

Даже подойдя вплотную к дому на Чайковского, 4, трудно поверить, что он обитаем. В окнах стекла частью разбиты, частью закрыты фанерой. Двери нет вообще, в здание можно заезжать хоть на танке. Через вонючую лужу в подъезде брошены доски. Тусклый сумрак коридоров. Стены, давным-давно не видевшие краски. Осыпающаяся штукатурка. Волнистые полы, шаткие скособоченные лестницы. В туалеты лучше не заглядывать — стошнит. Кухня действует только на третьем этаже, причем на плите в рабочем состоянии одна-единственная конфорка. Словом, конюшня конюшней.

У Татьяны Николаевны комната еще в более-менее сносном состоянии. Скольких трудов стоило ей привести жилище в божеский вид, знает только она. После того, как их дом на улице Мясницкой сгорел, остались они с матерью-пенсионеркой, как говорится, в чем были. Не вытащили ни вилки, ни нитки.

Случилось это почти четыре года назад. Татьяна Николаевна работала тогда технологом на "Орбите". Нелли Григорьевна, ее мать, до пенсии трудилась заведующей производством на птицефабрике. Жили не роскошно, но в достатке. Имели большую библиотеку, были в доме музыкальные инструменты: пианино, скрипка.

Все сожрал огонь. Интеллигентная семья, привыкшая к налаженному быту, к уважительному отношению окружающих, словно каким-то злым роком перенеслась в замызганную комнатуху на Чайковского, 4. Спать первое время пришлось на голом полу. Дали сто рублей социальной помощи. Чем-то выручили друзья и знакомые.

Но беда не ходит одна. Швейная фабрика год от года хирела, должность Татьяны Николаевны в конце концов сократили. Пришлось опытному специалисту устраиваться уборщицей в школу. Переживания и потрясения, постоянные слезы быстро свели в могилу Нелли Григорьевну. Осталась Татьяна Николаевна как перст. Чего ждать, на что надеяться?

Или вот такая история. Жила-поживала на 6-м Речном проезде, 40, семья Дзирко. Старшая, Ольга Вадимовна, ее дочь и трое внуков. Ольга Вадимовна всю жизнь проработала в медицине, последние 33 года медсестрой в палате интенсивной терапии 2-й горбольницы.

Жизнь семьи на белую и черную половину разделил взрвыв газового котла, случившийся 3 сентября 2001 года. Квартира сгорела дотла, и Дзирко оказались на улице. Первые дни они жили у знакомых, потом получили направление на ул.Чайковского. "Спасибо коллегам по бывшей работе, не бросили нас в беде, — говорит Ольга Вадимовна. — Главврач Юрий Александрович Чураков выделил 400 рублей, дали матрас списанный, белье, собрали кое-какую одежду. Знакомая принесла посуду, другая знакомая — электрическую плитку. Иначе бы нам не выжить с детьми. Что сделаешь на мою пенсию в 1474 рубля? А чиновники... — глаза женщины темнеют и губы кривятся. — Они ужасные. Мы им надоели. Не хочу больше ходить в эти кабинеты. Если бы вы знали, как там унижают людей!"

Над нашей Родиною дым

Не будем углубляться в историю вопроса, вспоминать, как в России община (она еще называлась "мир") помогала погорельцам. Святое дело, кстати, считалось. Лучше возьмем поближе, то, что на памяти людей среднего и старшего поколения. А кто забыл, может, например, спросить Э.В.Авхимкова, председателя Костромского горисполкома в 1984-89 годах. Он расскажет, как обеспечивали жильем погорельцев, как помогали им на предприятиях.

Дома и тогда в Костроме горели, но людей, лишившихся жилья, не превращали в бродяг, не сталкивали в безысходность и нищету.

На Чайковского, 4, вообще-то живут-мучаются не только погорельцы. Есть и несколько семей беженцев. Из Таджикистана, Прибалтики, Закавказья. В 1991 году от целой страны одни головешки остались.

А может, и все мы — погорельцы? Еще недавно каждый имел право на кров и пищу. Люди считали весь народ своей родней, а все, что было в стране, — общим достоянием. Много скреп держало этот дом: очередь на жилье, заводской профилакторий, товарищеский суд, касса взаимопомощи, рабочая столовая, вечерний институт, народный контроль, подсобное хозяйство, доска почета, подшефная школа.

Не без сбоев и отклонений, но этот проект жизнеустройства действовал. Человеку было надежно. Не было бомжей и беспризорных детей, никто не голодал.

Хоть и с опозданием, но начинаем понимать: все, что нужно для нормальной жизни, мы тогда имели. И все отдали ни за грош. Теперь тупо смотрим, как пылает родной дом. А кучка мародеров тащит через окна и двери наше добро и, бессовестно глумясь, пирует при свете пожара.

Сергей ЛАВРЕНТЬЕВ

"Костромская народная газета"