В одной судьбе железная дивизия, Магнитка и муромские сказки

В этом году исполняется 100 лет со дня рождения писателя В.А.Светозарова. Виктор Алексеевич Светозаров родился в 1903 году в селе Суромне Суздальского района Владимирской области. Там прошло его детство. В 1918 г. пятнадцатилетним он ушел на фронт, служил в 24-й Железной дивизии Первой Революционной армии, участвовал в походах интернационального батальона, которым командовал на Северном Кавказе китайский комбат Пау Ти-сан.

После гражданской войны В.Светозаров учился на Московском рабфаке искусств, сначала на живописном, а затем на литературном факультете. Первые стихи и рассказы его были напечатаны в газетах "Комсомольская правда", "Молодой ленинец", "Батрак", в журналах и альманахах "Комсомолия", "Молодая гвардия", "Недра" в 1923 — 1929 годах. Окончив рабфак, Виктор Алексеевич поступил в Центральный институт труда, потом работал на Урале техником доменного цеха. В 1932 году оказался на строительстве Магнитогорского металлургического комбината. В годы Великой Отечественной войны работал техником в прокатном цехе. С 1945 года В.А.Светозаров — корреспондент ТАСС по Магнитогорску. По окончании Высших газетных курсов при ЦК КПСС он вернулся во Владимир, сотрудничал с областной газетой "Призыв", в 1947 — 1948 годах редактировал газету "Владимирский колхозник". Своими воспоминаниями о Викторе Алексеевиче делятся его дочь и внучка.

ДЕДУШКИНЫ ИСТОРИИ

На днях к 100-летию со дня рождения дедушки на его родном доме в селе Суромна Суздальского района установили памятную доску, а в Боголюбовской школе прошел праздничный концерт, который напомнил мне о его сказках. Сама того не подозревая, я стала в какой-то степени продолжателем его традиций. Ведь на сцене встретились сказочные герои его сказок и моих песен. Песни хора "Лыбедь" как бы перекликались с его сказками, которые инсценировали дети из Боголюбовской школы. А с большого портрета смотрели на всех дедушкины глаза, грустные, добрые и, как всегда, задумчивые. Вот почему мне захотелось поделиться воспоминаниями об этом дорогом мне человеке. Четыре раза переиздавались его "Сказки из Мурома" тиражом до 600 000 экз. И всегда включались новые. А сколько их еще неопубликованных! По крупицам собирал он эти сказки на Муромской земле. Большая часть — от муромского сказочника И.Н. Климова.

Навсегда останется в моей памяти сказка об Илье Муромце, потому что рассказывал ее дедушка, тогда же он подарил мне свои сказки с надписью на обратной стороне обложки: "Танечке, моей любимой внучке, на долгую память. 10 авг. 1973 г. Дедушка Витя". Читаю я сказку своему сыну, а сама вспоминаю, как рассказывал мне дедушка историю, которую поведал ему сказочник И.Н.Климов: — Эту сказку знаю от своего деда. Он мне про Илью Муромца говорил. Зимой, говорит, дело было. Везли через Оку на санях колокол — тыщу пудов! До горы еле-еле дотащили лошади, а дальше ни тпру ни ну! Выпрягли лошадей. А мимо идет Илья Муромец с моим дедушкой. "Повезем!" - говорит Илья Муромец. "Повезем!" - отвечает дедушка. И они вдвоем втащили колокол в гору и поставили около церкви. Вот какие были в нашем Карачарове богатыри! Более 20 лет нет дедушки, но сказки его живут, они всегда будут жить в сердцах и душах наших детей и будут учить их доброте и мудрости. Т.Артемкина, руководитель хора "Лыбедь", внучка писателя.

РУБАХА С ПЕТУХАМИ

1946 год. По окончании Высших газетных курсов при ЦК КПСС отец был направлен на работу во Владимир. Этого он ждал много лет. Уже давно осиротел родительский дом в Суромне. Забитые досками окна и бесхозный сад постоянно напоминали о себе. Трудно забыть ту первую суровую зиму. Отцу не до творчества. Надо латать худую избу, затыкая сквозные щели всяким руньем. Промерзшие углы и заиндевевшие стены кухни портили отцу настроение. Писать не хотелось. Пятница. 10 часов вечера. Мы, дети (нас было трое), сидим около "буржуйки" в ожидании ужина. Вот уже закипает мундирная картошка, остается бросить в казанок щепотку соли, подождать десять минут и ужин готов. Дружно потрескивают в печке дрова, тишина. Вдруг открывается дверь, и в избу с шумом врывается толпа ряженых в ярких цветных сарафанах и рубашках, надетых поверх пальто. Гармонь заглушает охрипшие голоса, но нам весело и смешно. Только в последнюю минуту замечаем в открытой двери отца с охапкой дров. Он одет легко, весь в снегу и похож на сказочного Деда Мороза. В глазах родителей — слезы: у мамы от боязни, что рухнут половые переводы и мы окажемся в подвале, что и случилось чуть позднее; отец плачет от счастья; он вспоминает о Святках, добрых старых традициях и, одарив нежданных гостей последними рублями, провожает их, закрывая дверь на засов. Забыв об ужине, отец весь уходит в воспоминания, не замечая, как мы засыпаем, привалившись друг к другу. Хорошо помню рассказ отца о его юности.

- Жил я тогда в общежитии писателей и поэтов в Москве (Покровка, 3). В то время в общежитии жили: Артем Веселый, Александр Фадеев, Юрий Лебединский, Михаил Голодный, Георгий Шубин, Марк Колосов, Иван Доронин, Сергей Малахов, Валерия Герасимова и другие. Я был ответственным секретарем группы писателей "Молодая гвардия", а председателем Борис Рингов. Мы организовались в литературную группу при издательстве "Молодая гвардия", разместившемся за Китайгородской стеной, на Старой площади, в доме № 3. В бюро литгруппы входили Борис Рингов, Яков Шведов, Марк Колосов и я. Все мы были бессребреники, романтики, энтузиасты. И оттого, что у нас не было денег и мы нуждались, нам не было худо. Стихи, песни, рассказы были самым драгоценным из того, чем мы располагали. В большинстве своем молодогвардейцы приехали в столицу с фронтов гражданской войны. Многие служили добровольцами, уходя на фронт в четырнадцать-пятнадцать лет. Литература нас не кормила, гонорары были мизерные. По утрам мы нередко отправлялись выгружать дрова на Курском вокзале, подносить на стройке кирпич и раствор. Я много раз видел Есенина. Он был всегда хорошо одет. И вот он снова выступает в Доме печати. И теперь на нем темный бостоновый костюм, светлая сорочка, галстук. Но он вовсе не похож на того Сережу, каким его знали до 1921 года, когда он уехал за границу. Куда-то девалась золотистая кудрявая шевелюра. Вместо нее на слегка склоненной голове лежали расчесанные на пробор прямые дымчато-серого цвета волосы. Голубые глаза потускнели. Он прочитал стихотворение "Письмо к матери". Читал, опустив руки, слегка наклонив голову. Это было незабываемо. Словно электрическим током охватило всех. Это было не чтение, а сама поэзия, гармония слов, звуков и чувств. Объявили антракт. Мы вышли в вестибюль. Подошел Есенин. Поздоровались. У него была теплая ладонь. Вспомнили, как он однажды в общежитии плясал под мою гармонь "барыню". Я заметил, как он, глядя на мою рубашку с петухами, что-то хочет сказать, но будто не решается. Потом он все-таки потрогал рубашку и показал на свою, новенькую. Я все понял. Стою, как вкопанный. Еще бы! Есенин хотел поменяться рубашками. — Не могу, Сергей Александрович, — говорю. — Рубашка-то не моя. Моего друга Николая Кузнецова. — Он с досады махнул рукой и ушел за кулисы. Может быть, когда-то он ходил по улицам родного села в такой же вот рубахе и захотел вновь надеть ее... Н.Афанасьева, дочь писателя.

"Молва", Владимир