Манпасейки

В тот год бабушка Ульяна в первый и единственный раз приехала к ним пожить на старости лет, и Липа почти не отходила от нее ни на шаг. Разве что в школе забывала немножко про бабу Улю, а когда дома была, то только и вилась около бабушки и все щебетала. Только и слышно было: "Баба Уля, а почему это, а что то?.. Бабуля, а как это "на старости лет?".

В том году, когда приехала бабушка, Липа ходила во второй класс. Кстати, звали ее совсем не "деревянным" именем, как иногда ее дразнили в школе мальчишки. Полное ее имя — Олимпиада, а назвали так родители, потому что в год ее рождения как раз проходила очередная летняя всемирная олимпиада.

Пока Липа подрастала, в небо полетел первый спутник земли, а потом и Юрий Гагарин совершил первый в мире полет в космос. За ним еще люди полетели, и, когда Липа пошла в первый класс, в стране уже было несколько героев-космонавтов. Об этом очень много говорилось на школьных уроках, особенно когда учительница рассказывала про октябрятские правила, о том, что Бога нет. А еще она говорила, что если у кого дома есть иконы, то надо родителям и бабушкам доказывать, что это просто доски, что наши космонавты летали и никакого Бога в космосе не видели.

Дома у Липы ничего такого, что говорило бы о Боге, не было, иконка появилась только после приезда бабы Ули. Жила бабушка в маленькой комнатке, называя ее чуланчиком. Иконка стояла на треугольной полочке в углу, спрятанная за красивой вышитой занавеской.

Когда Липа, увидев впервые икону, спросила у бабушки кто изображен на ней, та коротко, но с каким-то особым выражением в голосе и на лице, ответила: "Господь".

Кто такой "Господь" Липа не поняла, но допытываться, что странно, не стала, что-то ее смутило. Может, то, что баба Уля в тот момент встала у кровати на свои сухонькие коленки и, уставившись на икону невидящими глазами, из которых полились мелкие-мелкие слезки, что-то стала говорить на непонятном языке, правой рукой делать странные движения, а потом вообще стала наклоняться до пола. Увидев это, Липа потихоньку выскользнула за дверь.

Через несколько дней бабушка, видимо, на что то решившись, стала Липе рассказывать о Боге, о вере, о Богоматери и о Рождестве Иисуса Христа. Липа, помня уроки своей любимой учительницы, попыталась ей что-то говорить о космонавтах. Но баба Уля, прижав Липу к себе и ласково поцеловав ее в макушку, попросила: "Ты, Липочка, не спорь со мной. Меня уже не переучишь, я старенькая. А ты, если не хочешь, не слушай меня".

Как же могла Липа не слушать бабу Улю, уйти от нее? Бабушка столько сказок знала, столько историй, старинных былин. И вот что интересно: рассказывает бабушка вроде бы знакомую сказку, которую Липа сама уже читала или в школе слышала, но у бабушки сказка интереснее получается, и везде у нее хорошему человеку Бог помогает! А про Илью Муромца баба Уля сказала, что он святой...

Незаметно пролетели недели, осень прошла, все стали готовиться к Новому году. Все веселятся, разучивают песенки, стихи про елку, Деда Мороза и Снегурочку. И Липа участвует в общей подготовке к веселому празднику. А вот баба Уля стала вести себя как-то странно. Про Новый год ничего не говорит, часто стоит на коленях перед своей иконой, а когда Липа спросила ее об этом, бабушка ответила одним словом: "Пост".

...Отшумел, отзвенел Новый год школьными утренниками, веселым застольем Липиных родителей и их друзей. В новогоднюю ночь Липа спала в бабушкином чуланчике, на ее большом сундуке. Спать они с бабой Улей легли рано, и в этот вечер она впервые в своей жизни вместе с бабушкой помолилась. Бабушка, как обычно, молилась, стоя на коленях, а Липа встала рядышком, и оттого казалось ей, что она выше бабушки ростом и сильнее ее. И когда баба Уля совершала земной поклон, сквозь тоненькую ткань ситцевой темно-синей ее кофты проступали позвонки сухонькой бабушкиной спины, отчего Липу пронизывало острое чувство жалости к бабулечке, жалости и любви.

...Был самый разгар зимних каникул, Липа днями пропадала на улице, а по вечерам слушала бабушкины сказки. Но, так как спала она уже не в бабушкином чуланчике, а на своем месте, то с бабой Улей она больше не молилась. Да бабушка ей и не предлагала, тем более что однажды Липа, прибежав с улицы, случайно услышала окончание разговора бабушки с Липиным папой. Баба Уля, отвечая ему на что-то, сказала: "Ну хорошо, если вы так хотите, больше не буду".

В тот день бабушка позвала Липу к себе с самого утра, только Липа проснулась, даже не дав ей как следует умыться. Липа, вбежав в чуланчик, увидела бабушку, стоящую у своего сундука в праздничной белой кофте, белом платочке с красивыми цветами и в длинной светло-зеленой юбке, из-под которой немного выглядывали белые же чесанки.

"С Рождеством Христовым!" - сказала бабушка, протянув Липе красиво расписанную яркими красками жестяную круглую коробочку и еще одну, картонную, тоже разрисованную, причудливой формы.

"Ура, праздник!" - радостно взвизгнула Липа и, с разбега кинувшись к бабушке, прижалась к ее ногам. Бабушка тоже радостно засмеялась.

"А что это?" - спросила Липа про коробки.

"Будто не знаешь, — ответила баба Уля, — манпасейки!".

Леденцы, которые назывались по иностранному звучно: "монпансье", Липе, конечно, уже доводилось пробовать. И она, с восторгом прокричав: "Знаю, знаю!", схватила и принялась раскрывать блестящую яркую коробочку. Крышка плохо поддавалась маленьким пальчикам, но потом соскочила, и на столик высыпалось несколько разноцветных леденцов треугольной и овальной формы. Бабушка подошла к столу и собрала все до единого леденца обратно в коробку.

Вот это всегда поражало Липу. Дело в том, что баба Уля была совсем слепая, ничего не видела, но руки ее всегда двигались уверенно, быстро находя нужную вещь в ее комнате. Ходила она плохо, ноги почти не слушались ее, но руки, ее чудесные руки будто все сами видели!

"А это, — сказала бабушка, показав на картонную коробку, которую Липа тоже поставила на стол, — вертеп. Посмотри в него".

Липа взяла коробку в руки и увидела, что сбоку у нее небольшое овальное отверстие, с ее ладошку величиной, закрытое прозрачным целлулоидом. Липа посмотрела в него и почти ничего не увидела.

"А ты направь звезду на лампочку", — посоветовала баба Уля.

Липа повертела коробку, заметила вырезанную и тоже заклеенную целлулоидом восьмиугольную звездочку и направила ее на горевшую электрическую лампочку.

О, чудо! Яркий луч от звезды пронзил темное нутро коробки и упал на искусно вырезанную фигурку младенца, прямо на его лицо. Отразившись от этого чудесного лица, от блестящего золотого нимба, что был вокруг головы младенца, луч осветил весь вертеп. И Липе стали видны и фигурка женщины, у которой на коленях возлежал чудный младенец, и лица стоящих вокруг мужских фигурок, одетых в непривычные для Липы одежды. А еще были видны как бы парящие в воздухе фигурки каких-то существ с белыми крылышками, в разноцветных полупрозрачных одеяниях.

"Вертеп этот, то есть образ пещеры, в которой воплотился Господь, — рассказывала баба Уля, — подарила мне на Рождество моя мама еще до революции. И мне удалось сохранить его за все эти длинные годы до сего дня. И ты, Липочка, храни его".

...Вспомнив сейчас эти бабушкины слова, Олимпиада Петровна с сожалением вздохнула и продолжила делать свое дело, которым занималась на кухне у буфета.

А сожалела о многом. И что вертеп не сберегла — тоже. Да и как ей было его сберечь? Сколько было переездов с места на место, вслед за родителями, которые искали свое счастье по всему Советскому Союзу. Потом сама отправилась учиться в институт, а после этого поехала на край света по распределению, потом сразу замуж вышла. И тоже пришлось переезжать. В двадцать три года родила дочь, потом с мужем разошлась, переехала к своей новой любви. Второй муж потом от нее ушел, не оставив после себя детей, и Олимпиада Петровна продолжала растить свою единственную дочь одна. А в восемнадцать лет дочка, не окончив даже свою учебу в колледже, выскочила замуж и сейчас живет отдельно. Так и осталась Олимпиада Петровна одна.

...Баба Уля умерла в тот же год, в конце зимы. Перед этим ее перевезли пожить к старшей дочери, на другой конец райцентра, где тогда жила Липа с родителями. Поэтому, как бабушка умерла, Липа не знала, увидела ее только уже в гробу, на похоронах.

...А потом полетели годы. Олимпиада Петровна лица бабушкиного почти не помнит, помнит только общий облик. Сухонькую фигурку, старческий запах ее тела, слезки, текущие из глаз во время ее молитв. А еще помнит "манпасейки" - разноцветные леденцы. Какие они были красивые и вкусные!

...Окрестилась Олимпиада Петровна уже сама, в зрелом возрасте, когда ее дочка замуж вышла. Что-то толкнуло тогда взрослую Липу в грудь, проплакала она всю ночь, вспоминая свою жизнь и бабушку, наивный, но такой чудесный ее вертеп. А наутро позвонила в местный православный приход, спросила у священника, когда можно окреститься. В назначенное время, все приготовив, пришла.

Странно ей было сначала в храме, брало смущение. Когда батюшка впервые коснулся ее лба кисточкой с чем-то благоуханным и, начертив крест, произнес: "Печать дара Духа Святаго!", — вздрогнула. И первое причастие приняла тоже с волнением. И тогда же, взглянув на икону Нерукотворного Спаса, впервые произнесла в уме: "Господи!" - с таким душевным трепетом, что слезы просто хлынули из глаз, и она, покачнувшись, с трудом удержалась на ногах.

Дочь Олимпиады Петровны хождений матери в храм не понимает. Да и как ей понять? Живет вдалеке, в областном центре, занята своим челночным бизнесом, интересы у нее свои, уже как бы чуждые для Олимпиады Петровны.

Вспомнив о дочери, женщина снова тяжело вздохнула. Плохо, что нет пока внучки или внука, некому передать свои мысли и чувства.

Своих внучат нет, так хоть чужих приветить. На Рождество бегали по подъездам малолетние ряженые, звонили в двери, неумело проговаривали давно всеми забытые рождественские колядки. Вот и подготовила им подарки Олимпиада Петровна, разложила по пакетикам карамельки, печенье, другие сладости. Вместе с детьми она порадовалась Рождеству, снова вспомнив бабушкины "манпасейки"...

Анатолий Петин, ИД "Магаданская правда"