Марина Цветаева: "Год примеряю смерть..."

С 29 августа по 1 сентября в городе Елабуга (Татарстан) пройдут торжественные мероприятия, посвященные 110-летию со дня рождения Марины Цветаевой. Здесь, в Елабуге, прошли последние недели жизни Цветаевой, в августе 41-го, после эвакуации из Москвы…

Печальна хроника последних дней Цветаевой: 24 июля. Вернулась в Москву, стала собираться в эвакуацию.

8 августа. Уехала на пароходе вместе с группой писателей, отправлявшихся в Чистополь и Елабугу.

18 августа. На пароходе "Чувашская республика" М. Цветаева и еще несколько семей литераторов прибыли в Елабугу. Сразу же начались поиски работы.

21 августа. М. Цветаева с сыном переехала в избу на улице Ворошилова (занимали часть комнаты за занавеской).

24 августа. М. Цветаева уехала на пароходе в Чистополь, надеясь получить какую-нибудь работу.

26 августа датирована записка М. Цветаевой: "В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда". (Столовая откроется лишь осенью.)

28 августа. М. Цветаева вернулась в Елабугу.

29 августа. Сын М. Цветаевой Георгий записал в дневнике, что работы для матери нет, кроме места переводчицы с немецкого в НКВД. Эта невразумительная запись породила толки о том, что М. Цветаеву пытались "завербовать" "органы".

31 августа, в воскресенье, когда дома никого не было, Марина Ивановна Цветаева покончила с собой, повесившись в сенях избы. Оставила три записки: сыну, Асеевым и тем, кто будет ее хоронить.

2 сентября Марину Ивановну похоронили на Елабужском кладбище. Могила не найдена.

Лидия Чуковская оставила воспоминания о Цветаевой последних дней августа 1941 года назвав их "Предсмертие": "- Познакомьтесь: Марина Ивановна Цветаева.

Женщина в сером поглядела на меня снизу, слегка наклонив голову вбок. Лицо того же цвета, что берет: серое. Тонкое лицо, но словно припухшее. Щеки впалые, а глаза желто-зеленые, вглядывающиеся упорно. Взгляд тяжелый, выпытывающий.

-Как я рада, что вы здесь, — сказала она, протягивая мне руку. — Мне много говорила о вас сестра моего мужа, Елизавета Яковлевна Эфрон. Вот перееду в Чистополь и будем дружить.

- Эти приветливые слова не сопровождались, однако, приветливой улыбкой. Вообще никакой улыбкой — ни глаз, ни губ. Ни искусственно светской, ни искренне радующейся. Произнесла она свое любезное приветствие голосом без звука, фразами без интонации. Я ответила, что тоже очень, очень рада, пожала ей руку и заспешила на почту.

…Лестница. Крутые ступени. Длинный коридор с длинными, чисто выметенными досками пола, пустая раздевалка за перекладиной; в коридор выходят двери — и на одной дощечка: "Парткабинет". Оттуда — смутный гул голосов. Дверь закрыта.

Прямо напротив, прижавшись к стене и не спуская с двери глаз, вся серая, — Марина Ивановна.

-Вы?! — так и кинулась она ко мне, схватила за руку, но сейчас же отдернула свою и снова вросла в прежнее место. — Не уходите! Побудьте со мной!

- Может быть, мне следовало все-таки постучаться в парткабинет? Но я не могла оставить Марину Ивановну.

Пристроив стаканчик на полу, я нырнула под перегородку вешалки и вытащила оттуда единственный стул. Марина Ивановна села. Я снова взяла стаканчик. Марина Ивановна подвинулась и потянула меня за свободную руку: сесть. Я села на краешек.

- Сейчас решается моя судьба, — проговорила она. — Если меня откажутся прописать в Чистополе, я умру. Я чувствую, что непременно откажут. Брошусь в Каму.

- Я ее стала уверять, что не откажут, а если и откажут, то можно ведь и продолжать хлопоты. Над местным начальством существует ведь еще и московское. ("А кто его, впрочем, знает, — думала я, — где оно сейчас, это московское начальство?") Повторяла я ей всякие пустые утешения. Бывают в жизни тупики, говорила я, которые только кажутся тупиками, а вдруг да и расступятся. Она меня не слушала — она была занята тем, что деятельно смотрела на дверь. Не поворачивала ко мне головы, не спускала глаз с двери даже тогда, когда сама говорила со мной.

-Тут, в Чистополе, люди есть, а там никого. Тут хоть в центре каменные дома, а там — сплошь деревня.

- Я напомнила ей, что ведь и в Чистополе ей вместе с сыном придется жить не в центре и не в каменном доме, а в деревенской избе. Без водопровода. Без электричества. Совсем как в Елабуге.

- Но тут есть люди, — непонятно и раздраженно повторяла она. — А в Елабуге я боюсь.

- В эту минуту дверь парткабинета отворилась и в коридор вышла Вера Васильевна Смирнова.

Цветаева поднялась навстречу Вере Васильевне резким и быстрым движением. И взглянула ей в лицо с тем же упорством, с каким" только что смотрела на дверь. Словно стояла перед ней не просто литературная дама — детская писательница, критик, — а сама судьба.

Вера Васильевна заговорила не без официальной суховатости, и в то же время не без смущения. То и дело мокрым крошечным комочком носового платка отирала со лба пот. Споры, верно, были бурные, да и жара.

- Ваше дело решено благоприятно, — объявила она. — Это было не совсем легко, потому что Тренев категорически против. Асеев не пришел, он болен, но прислал письмо за. ("Вот и разговор с Квитко", — подумала я.) В конце концов Совет постановил вынести решение простым большинством голосов, а большинство — за, и бумага, адресованная Тверяковой от имени Союза, уже составлена и подписана. В горсовет мы передадим ее сами, а вам сейчас следует найти себе комнату. Когда найдете, — сообщите Тверяковой адрес — и все.

- Затем Вера Васильевна посоветовала искать комнату на улице Бутлерова — там, кажется, еще остались пустые. Потом сказала:

-Что касается вашей просьбы о месте судомойки в будущей писательской столовой, то заявлений очень много, а место одно. Сделаем все возможное, чтобы оно было предоставлено вам. Надеюсь — удастся.

Вера Васильевна простилась и ушла в парткабинет заседать. А мы по лестнице вниз.

Я ничего ни от кого не слыхала ранее ни о грядущей столовой (какое счастье! керосин придется добывать только для лампы!), ни о месте судомойки, на которое притязает Цветаева. О, конечно, конечно, всякий труд почетен! И дай ей бог! Но неужели никому не будет стыдно: я, скажем, сижу за столом, хлебаю затируху, жую морковные котлеты, а после меня тарелки, ложки, вилки моет не кто-нибудь, а Марина Цветаева? Если Цветаеву можно определить в судомойки, то почему бы Ахматову не в поломойки, а жив был бы Александр Блок — его бы при столовой в истопники. Истинно писательская столовая.

Марина Цветаева покончила с собой, как известно, 31 августа 41-го года.

Я сделала свою запись о встрече с ней уже после известия о гибели, 4 сентября. И четыре десятилетия в ту свою тетрадь не заглядывала. Так, иногда, если заходил при мне разговор о Цветаевой, рассказывала, что вспоминалось. Очень запомнила я мешочек у нее на руке. Я только потом поняла — он был каренинский. Из "Анны Карениной". Анна Аркадьевна, когда шли и шли мимо нее вагоны, сняла со своей руки красный мешочек. У Цветаевой он был не красный, бесцветный, потертый, поношенный, но похожий. Чем-то — не знаю, чем — похожий. В Чистопольской моей тетради, после известия о самоубийстве, так и написано: "Я увидела женщину с каренинским мешочком в руках".

Перечитать старую тетрадь и вспомнить все досконально и по порядку побудили меня два документа.

"Возобновляю эту записную книжку 5 сент. 1940 г. в Москве.

О себе. Меня все считают мужественной. Я не знаю человека робче, чем я. Боюсь всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего — себя, своей головы, если эта голова — так преданно мне служащая в тетради и так убивающая меня в жизни. Никто не видит, не знает, что я год уже (приблизительно) ищу глазами — крюк…"

Тут остановимся. Повторим: "…я год уже (приблизительно) ищу глазами — крюк…"

Запись сделана 5 сентября 1940 года. Что же такое — год назад? 27 августа предыдущего года была арестована дочь Цветаевой, Ариадна, Аля, а 10 октября — муж, Сергей Яковлевич Эфрон. Вот с какого времени она начала искать глазами крюк. Со времени этих двух разлучении. Увели дочь — в тюрьму, в лагерь, в ссылку. Увели мужа — на казнь.

Читаем дальше:

" Я год примеряю смерть. Все уродливо и страшно. Проглотить — мерзость, прыгнуть — враждебность, исконная отвратительность воды. Я не хочу пугать (посмертно), мне кажется, что я себя уже — посмертно — боюсь. Я не хочу умереть. Я хочу не быть. Вздор. Пока я нужна… но, Господи, как я мала, как я ничего не могу! Доживать — дожевывать. Горькую полынь".

Прочитав эти слова "как я ничего не могу", я отложила книгу и прислушалась. Из дальней дали донесся до меня тот, прозвучавший на Каме, сорокалетней давности, крик:

-А вы думаете, я — могу?

Какая она была мужественная и как много она могла — не требуется доказывать: перед нами ее могущественная поэзия, ее проза, вся ее мученическая, мужественная жизнь.

Но и богатырским силам приходит конец, В эмиграции она была бедна и одинока, но ее хоть печатали. Дома же, кроме переводов, не напечатали после ее возвращения почти ничего. А конец — конец силам наступил, я думаю, осенью 1939 года, и мои скудные воспоминания следовало бы озаглавить не "Предсмертие", но "После конца".

После ареста Али, после гибели мужа силам уже пришел конец, а тут после конца — война, эвакуация, безысходная нищета, новые унижения, Елабуга, Чистополь…

"Почему вы думаете, что жить еще стоит? Разве вы не понимаете будущего?"

"Нет будущего. Нет России".

"Я когда-то умела писать стихи, теперь разучилась…" "Какая страшная улица…" "Я ничего не могу…" "Мыть посуду я еще могу".

…Второй документ не напечатан. По цепочке смертей и неожиданных наследовании, лег на мою ладонь листок. Легонький листок бумаги — даже не листок — половинка листка, вырванного из школьной тетради. Резким, отчетливым, размеренным, твердым почерком, словно попирающим ничтожную бумажонку, выведено на листке:

Столовая открылась в ноябре. Меня в это время в Чистополе уже не было. Кто получил место судомойки, на которое притязала Цветаева, мне неизвестно.

29 августа в Елабужском педагогическом институте откроется научно-практическая конференция, посвященная творчеству Марины Цветаевой. На ней будут присутствовать члены семьи Цветаевых, представители Союза писателей РФ и Союза писателей Татарстана, журналисты, политические и общественные деятели, ученые-литературоведы из Казани, Москвы, Санкт-Петербурга, Хабаровска, а также Великобритании, Японии и Италии.

В рамках конференции всем ее участникам будет впервые продемонстрирован документальный фильм "Исход", посвященный елабужскому периоду жизни Марины Цветаевой. Затем пройдет презентация новых изданий книг поэта.

31 августа, в день смерти Марины Цветаевой, состоится торжественное открытие нового мемориального комплекса.

В Покровской церкви состоится панихида, а на Петропавловском кладбище прозвучат стихи Марины Цветаевой и посвященные ей стихи.

Подготовила Елена Киселева