"Гинекологическая проза" Анны Бялко

Книги Анны Бялко всегда отличала та пронзительная лиричность и нежность, которой сегодня так не хватает. Анна не стала в погоне за деньгами и известностью писать коммерчески успешную литературу. Творчество с элементами ремесла – так редко встречающееся сочетание. Сегодня чаще можно встретить противоположный вариант. Застать Анну в Москве – задача трудновыполнимая, но все-таки нам удалось побеседовать с писательницей.

- Имея техническое образование, вы стали писать. Как из “физиков” стали “лириком”?

- Собственно говоря, я всегда была "лириком", то есть ярко выраженным гуманитарием, я всегда что-то такое писала, учила какие-то языки, и в этом смысле "случайностью" стало как раз техническое образование. В технический вуз было гораздо проще поступить. Там было интереснее если не в смысле самой учебы, то в смысле общения – на двадцать человек в группе было всего пять девочек. Ни один гуманитарный институт ни тогда, ни сейчас таким раскладом похвастаться не мог и не может, а что такое женский коллектив, все, наверное, и без меня знают.

Никогда потом я не жалела, что не пошла учиться чему-то гуманитарному – ни языки (я свободно владею тремя и могу читать еще на двух), ни литературные способности никуда не делись, но зато я могу помочь при случае сыну-старшекласснику разобраться с задачкой по физике. Очень способствует росту родительского авторитета.

- Ваши героини – “домашние” женщины с разными судьбами. Но среди них нет ни одной, кто стопроцентно подходил бы под так популярный сегодня образ стервы, или, в крайнем случае, бизнес-вумен.

- Нет, ну почему – у меня в последней книжке есть такой замечательный персонаж, стервее некуда – Чертова бабушка. Можно сказать, эталон, к которому нужно стремиться. Она же заодно и бизнес-вумен на покое, так что все требуемые каноны соблюдены.

А если серьезно, мне самой, во-первых, никогда не нравилась идея "быть как все", и то же самое относится к моим героиням. Если все хотят быть стервами, то мы с ними тогда лучше будем наоборот. И, во-вторых, при всей своей "домашности", в которой я сама, если честно, как-то не уверена, – мои героини вовсе не такие уж "белые и пушистые". Они успешно борются со множеством весьма сложных, пусть и житейских, обстоятельств, а некоторые из них даже удачно выходят замуж за человека, которого и знают-то всего три дня. Это, конечно, не стервозность, но вполне деловой подход – пускай популярные стервы сперва попробуют за нами угнаться!

- Действие книг, за редким исключением, происходит хоть и в недалеком, но прошлом. Так надоела современность?

Для начала это все-таки не совсем так – моя последняя книжка "Сны мегаполиса", как мне кажется, вполне современна, да и "Обман", и "Сказки женского леса"... Что же касается книг "из прошлого", то в них время и место действия являются в некотором смысле полноправными если не героями, то участниками описываемых событий. То, о чем там написано – я имею в виду, конечно "На той неделе" и "Гинекологическую прозу" – происходило так, там и тогда, и не могло случиться нигде и никак иначе, поэтому пространственно-временные привязки возникают здесь совершенно естественным образом.

Меня часто спрашивают, являются ли эти книжки автобиографическими, и тут не помогает классическая отмазка, что-де не надо путать автора с его лирическим героем. Да, истории, описанные в этих книжках, имеют нечто общее с моей личной жизненной историей, но то же самое можно сказать об очень многих моих читательницах. Когда я слышу о них: "Вот точно то же самое было со мной или с моей подругой", я понимаю, для чего писала свои книги. Потому что это наша жизнь и, если хотите, наша общая история. И если мне удалось поймать и узнаваемо отобразить хотя бы небольшую ее часть, я считаю, что сделала свою работу хорошо.

- Вы много путешествуете, но это не находит отражения в ваших книжках. Почему вместо заморских красот пишите про московские дворики?

- Этому, наверное, есть сразу несколько причин. Да, я много бываю за пределами России, но я бы не определяла это словом: "путешествовать". Путешествовать – это ездить с фотоаппаратом по всяким интересным и красивым местам, любоваться видами и весело проводить время. Я же в этих самых местах живу, иногда несколько месяцев, иногда – лет. И в этом смысле я имею дело не с красотами, а с гораздо более прозаическими вещами, например: работает ли в доме, который мы сняли

, отопление. Кто - я или хозяин - платит за горячую воду, далеко ли от дома продуктовый магазин и сколько стоят продукты на неделю, хорошо ли учат в ближайшей школе или надо самой обучать детей складывать дроби и прочие столь же неизящные, но чертовски важные для жизни подробности.

Все это на самом деле не сильно отличается от соответственных подробностей московской жизни, с той лишь разницей, что в московской мне гораздо проще ориентироваться. Хотя бы в силу лучшего владения языком и более глубокого понимания "национальных особенностей". Ну, а писать надо о том, в чем разбираешься хорошо, ведь так? Кроме того, мой читатель – русский, живет в России, и ему, мне кажется, интереснее читать про то, что ближе ему самому. Ну и еще – я читала некоторое количество книжек, написанных эмигрантами, для эмигрантов и про эмигрантов, и за редким исключением они кажутся мне какими-то сиротскими, узкими, что ли... Я так не хочу.

- Каким было самое яркое впечатление от заграницы?

- Да вот это самое – что горячая вода в кране стоит немалых денег и кончается быстрее, чем ты успеваешь как следует вымыть голову.

- Писательство – это в большей степени самовыражение или психотерапия?

- Знаете, я как-то не люблю этих вот модных слов вроде "самовыражение", "самореализация". Их говорят абсолютно все и везде, при этом, по-моему, слабо уже понимая, что они, собственно, означают. Куда я должна сама себя выражать? Или, еще лучше – реализовывать? Поэтому я, если можно, попробую ответиь в других терминах, попроще.

Я уже говорила, что марать бумагу я любила более-менее с детских лет, и я не имею в виду школьные сочинения, которые были своим чередом, нет, я просто записывала для себя какие-то мысли, мне было инересно поставить слова рядом так, чтобы от них становилось весело, или – грустно, или – жарко. Это была такая игра, как пазл. Из всего этого получалось что-то вроде дневников, которые я со страшной силой от всех прятала. Это сейчас стало модно вести дневник, еще лучше – если в Иинтернете, на обозрение шести миллионов человек, а тогда считалось как-то неприлично. А еще я жутко много читала, и когда книжка мне нравилась, я думала – а я бы вот так смогла? Кстати, я и до сих пор в это немножко играю, поэтому, наверное, у меня и книжки все получаются совершенно в разных жанрах.

А потом из этих записок, заметок и появившегося свободного времени как-то незаметно набежала первая книжка - "Гинекологическая проза". У нее только название такое уродское, эпатажное, а книжка сама очень, на мой взгляд, неплохая, хотя сейчас я, наверное, написала бы ее по-другому. Назвала бы точно по-другому. В ней я написала то, с чем мне до того приходилось жить, и оно вдруг отделилось от меня, и стало само по себе, так что в некотором смысле это - да, наверное, была какая-то психотерапия.

Получаю ли я удовольствие оттого, что пишу книжки? Да, получаю. При этом самое большое – в процессе писания, когда слова наконец вдруг встают в правильном порядке, создавая нужную картинку, которую могу увидеть не только я. Еще очень здорово, если я понимаю, что мой читатель тоже увидел в моих словах эту самую, правильную картинку. Тогда, значит, все получилось как надо, ура, бумага не пропала даром, можно пачкать еще. Это и называется самовыражением?

- Почему вы решили писать задушевные рассказы, а не коммерчески выгодные детективы или любовные романы?

- Ну, потому что я, наверное, пишу это не для коммерческой выгоды, а для души. То есть, я пишу то, что мне хочется, говорю то, что считаю нужным сказать сама, а не то, что хочет услышать, прочитать, и, соответственно, купить рынок. Может быть, когда-нибудь я и напишу детектив, но это будет потому, что мне так интересно, а не для того, чтобы заработать на этом денег. Я совсем не против денег как таковых, более того, я даже пишу иногда что-то для "коммерческой выгоды", но это совсем другие книжки, на которых я не ставлю свою фамилию, и вообще другая история.

- Как домашние относятся к вашему творчеству?

- Если я в "творческом угаре" все же не забываю о земных материях и успеваю сварить к обеду суп, то положительно.

- Помогают ли в быту или “землю попашем, попишем стихи”?

- Знаете, есть такой анекдот: жена, уходя утром на работу, говорит писателю: "Ты все равно целый день дома, так сходи в магазин, забери белье из прачечной и вымой посуду", – "Да, - вздыхает тот. – Ничего не попишешь". Ну вот, у нас в семье я тоже – целый день дома, поэтому текущие бытовые проблемы естественым образом достаются мне. А если, конечно, что-то большое, типа генеральной уборки, то тогда помогают. Но вообще мы как-то на этом не зацикливаемся – кто что делает. Кто что может, тот и делает.

А что касается "землю попашем, попишет стихи", я бы тут так не разделяла. Самые лучшие стихи часто рождаются как раз во время пахоты, то есть ничто не мешает мне придумывать или продумывать очередной поворот сюжета во время готовки или, скажем, вытирания пыли. На самом деле в моем писательстве собственно "писательство", то есть стучание по клавишам как таковое, занимает относительно небольшую часть времени. Пишу я, когда до этого доходит, быстро.

Самое главное – придумать, о чем писать, а это как раз можно делать почти в любой обстановке и заниматься при этом какими-то другими делами, только чтобы голова была свободна. Тут главное, чтобы "побочный" процесс не раздражал, потому что иначе это может отрицательно сказаться на героях. Известно, что Агата Кристи, например, многие свои убийства придумывала во время мытья посуды, которое ненавидела. Но готовить я люблю, а пыль вытираю редко, может, поэтому и истроии у меня получаются такими, по вашим словам, "задушевными".

- Не секрет, что близкие часто становятся прототипами героев. Как реагируют, когда узнают?

- Конечно, без этого не обходится. Жизнь вокруг нас, особенно та, которую наблюдаешь вблизи, гораздо интереснее каких угодно придуманных сюжетов. Ну и подсмотришь, уворуешь порой то или это. Справедливости ради, я всегда стараюсь максимально спрятать, замаскировать прототип, вплоть до смены пола. Кроме того, про людей, которые, как мне кажется, могут все же узнать себя в том или ином герое, я стараюсь явных гадостей не писать.

Смягчаю, сглаживая, иногда даже, может, в ущерб сюжету. Все равно, конечно, узнают и часто обижаются. Порой, правда, случается, что узнают в себе кого-то другого: "Здорово, говорят, ты там Ваську описала". А еще иногда бывает так, что я, подцепив кусочек какой-то житейской истории, дописываю ей честно придуманный конец, а потом, по выходе книжки, получаю возмущенные отклики: "Ну это-то, это ты откуда узнала! Тебя же там не было!"

- Вам, наверное, неоднократно задавали вопрос про участника телеигры «Что? Где? Когда?» Александра Бялко. И все же, раскройте тайну вашего родства?

- Да какие могут быть тайны с такой фамилией? Александр Бялко – мой довольно далекий родственник по отцовской линии, они с папой двоюродные братья. Я не берусь вычислить, кем он приходится лично мне. Двоюродный дядя? Такое бывает? Просто фамилия редкая, да к тому же достаточно известная, поэтому, действительно, без сакраментального вопроса не обходится практически никогда. Форма, правда, меняется – лет десять назад спрашивали: "Дочка?", а теперь все чаще: "Жена?" Я только надеюсь, что до вопроса: "Мама?" все еще далеко.

- О чем будет следующая книжка?

- Она будет – и это пока все, что я могу о ней сказать.

Ирина Васильчикова