Неизвестное письмо Вертинского из Китая

Неизвестное письмо Вертинского из Китая
Л.В. Арнольдову. Шанхай
Тяньзин, 26 ноября 1936 г.

Мой дорогой друг,

У меня сегодня скверно на душе, и я решил написать вам, потому что вы единственный человек в этой желтой стране, с которым я могу разговаривать и который меня понимает. У меня завелись в душе вши. Это от поездки, от вагонов, людей, городов… От всей этой запаршивелой эмиграции… От Харбина… От грязных отелей, скучных людей… затхлых суждений и взглядов… лицемерия… пошлости. И все мне кажется, что я еду в теплушке в большевицкое время и что у меня тиф и что идет эвакуация… Собственно в переводе эвакуация – значит – “вывоз”, “спасение барахла”… И вот я тоже завшивевший спасаю свое “художественное” барахлишко – мотаюсь по станциям и проклинаю усталый паровоз… Господи, почему нельзя быть птицей. Почему нельзя прилепиться к трубе этого парохода что стоит в порту и уехать в

Золотой Египет
Голубой Бейрут…

Почему надо разговаривать с зубными врачами, улыбаться председателю Европейской общины, – есть селедку… петь о стеклянных птицах – деревянным сердцем и ломать от злости и отчаянья зубочистки. Воистину какая нищая юдоль. Интересно чтобы делали, например, Блок и Гейне если бы их ежедневно заставляли чистить нужник. А я приблизительно делаю это

“Глаголом жгу сердца людей”.
Или точнее: чищу… сортиры.
Эмиграция это не правый берег… Левый это СССР

А эмиграция это не кто оторвались от левого берега и правого не нашли, – не доплыли до него.

Большой плот на реке жизни нагруженный барахлом, беженцами и старыми календарями 1900-х годов.

Не открыть ли мне бакалейную лавочку.
Не пойти ли мне в сутенеры
А была Европа… Париж…
Единственное, что у меня осталось от Франции – маленькая иконка Святой Терезы; я нашел ее среди запонок и пуговиц.
Нищ и наг человек.
Сегодня метет мокрый снег.
Я представляю себе собственную могилу на каком-нибудь местном кладбище. Ржавые венки из жести… Жидкая ограда… Ветер. На ленте будет написано “Незабвенному и т.д.” – а потом как у Чехова – от дождя и ветра частица “не” – стерлась и осталось “Забвенному Александру Николаевичу Вертинскому”…
И Чехов удивительно тонко и горько говорит… Время стерло человеческую ложь. Да… Ну прощайте дорогой, скоро увидимся.

А. ВЕРТИНСКИЙ.

Письмо написано из русской колонии в Тяньцзине через год после приезда Вертинского из США в Китай, куда он ехал, “словно возвращался на родину”. Это было последнее прибежище долгого, 23-летнего, странствия одного из тонких лириков и певцов русской души, создавшего в песнях свой особый мир чувств, наполненный экзотическими персонажами, но в которых все чаще звучал мотив тоски “по российской горькой земле”.

В письме, написанном в свойственной его характеру экзальтированной манере, отразились все горести эмигрантского существования, а возможно, и воспоминание о последней встрече в Шанхае в апреле 1936 года с Шаляпиным, который перед этим дал два концерта в Тяньцзине и на закате карьеры напоминал своим обликом Вертинскому “умирающего льва”.

“Бард ностальгии”, мечтавший о покинутой родине, Вертинский неоднократно пытался получить от новых “правителей” России, в том числе и в 1937 году, право жить и петь в ней. К счастью, наверное, для его судьбы, это разрешение было получено в 1943 году.

Несмотря на то, что последние годы жизни на родине были насыщены гастролями, съемками в кинофильмах, в нем росло ощущение невостребованности. “Я есть в стране, но меня как бы и нет”. Концерты в основном в советских провинциях, репертуар строго ограничен цензурой, пластинки не выпускались, на радио доступа не было, молчание или шельмование в прессе.

Публикуемое письмо во многом перекликается со стихотворением “Отчизна”. Те же пушкинские строчки, взятые эпиграфом к стихотворению, но еще более трагический душевный надлом чувствуется в нем, сомнение в нужности его “бедного дара” своей Отчизне:

…Россия, Родина,
страна родная!
Ужели мне навеки
суждено

В твоих снегах
брести изнемогая,
Бросая в снег
ненужное зерно?..

Написано оно было в декабре 1950 года на Сахалине, вероятно, под впечатлением трудной гастрольной поездки по городам Сибири и Дальнего Востока в суровую зиму 1950/51 года: Владивосток – Хабаровск – Сахалин – Хабаровск – Магадан – Чита – Иркутск. “Таковы пути мои, начертанные Богом, – писал он жене из Хабаровска. – Очевидно, я должен исходить все пути и дороги моей родины, чтобы, выражаясь языком поэта, “глаголом жечь сердца людей”.

В 1956 году, в год 40-летия своей театральной деятельности, Вертинский вынужден был сам напомнить об этом в письме в Министерство культуры, закончив его горькими словами: “Меня любил народ и не заметили его правители!” Да, по понятиям официальной власти, его творчество было антисоветским, антинародным. Но сам народ любил Вертинского и “из-под полы на базарах “по блату” (слова Вертинского) покупал его пластинки, миллионным тиражом в год по-прежнему выходившие за границей.

Только 14 лет было даровано ему прожить на родине, он объездил за это время несколько раз всю страну, дал более 3 тысяч концертов. Такой ритм жизни закончился преждевременной смертью Вертинского в 68 лет 21 мая 1957 года на гастролях в Ленинграде. “Трудная эпоха. А я в ней плохо разбираюсь”, – писал он в своем последнем письме.

Но его “высшая надпартийная правда-человечность” (опять же слова самого Вертинского) служит залогом того, что творчество этого уникального артиста и поэта-гражданина будет находить отклик в сердцах новых поколений. Адресат письма Вертинского Л.В. Арнольдов – бывший начальник отделения Департамента по делам печати в Уфимской Директории, затем директор бюро иностранной информации в Омском правительстве адмирала Колчака. В июле 1919 году он уехал из Омска на Дальний Восток, в Китае прожил 15 лет, в 1926 – 1928 годах был редактором газеты “Шанхайская заря”, автор книг, изданных в Шанхае: “Китай как он есть” (1933 г.), “Из страны Белого солнца” (1934 г.), “Жизнь и революция” (1935 г.). На первой книге, хранящейся в бывшей “Ленинке”, дарственная надпись: “Глубоко и сердечно уважаемому Александру Федоровичу Керенскому от автора. 29.01.33”.

Машинописный текст письма Вертинского Арнольдову обнаружен в одном из дел фонда В.Л. Бурцева, известного деятеля русской политической эмиграции, в парижское агентство которого “Унион” в 1918 – 1919 годах поступали из Омска телеграммы информационного характера о гражданской войне в Сибири.

В машинописном варианте, бережно перепечатанном, возможно, самим Арнольдовым, сохранены все грамматические и интонационные особенности письма Вертинского (ГА РФ. Ф.5802.ОП.1.Д.2148.Л.95).

Светлана ПОПОВА, историк-архивист, "Литературная газета"