Сын Николая Бухарина не любит говорить о политике

"Поцелуй Юрку от меня. Хорошо, что он не читает. Вероятно, вырос мальчонка, а меня и не знает. Обними его и приласкай".
Это последние строки последнего письма Бухарина жене Анне Лариной — от 15 января 1938 года. Его арестовали через восемь месяцев после рождения сына и расстреляли спустя год по обвинению в контрреволюционной деятельности и шпионаже. Жена "шпиона" была отправлена в ссылку, а сын — в детский дом. О том, кто его отец, он узнал только через двадцать лет.

Сын врага

"Я была настолько возбуждена, что почувствовала — вот-вот упаду. Боялась пропустить сына, не представляла себе, как он выглядит. И вдруг я почувствовала объятия и поцелуй. Узнать его можно было только по глазам: такие же лучистые, как в детстве... Как только он заговорил, у меня сердце защемило: тембр голоса, жестикуляция, выражение глаз — точно отцовские..." - так рассказывала в своих мемуарах о встрече с сыном в сибирском поселке Тисуль в 1956 году Анна Ларина.

Сын в то время носил фамилию своего приемного отца, которого считал родным, и был записан в паспорте как Юрий Борисович Гусман. И сыну, и маме стоило немалых усилий, чтобы после двадцати лет разлуки решиться узнать и сказать правду. Анна Ларина приготовила для встречи с сыном вырезки из газет на тему культа личности и брошюру с ленинским "Письмом к Съезду". Документы не потребовались: узнав имя дедушки — Иван Гаврилович — и услышав, что отец был крупным политическим деятелем, сын сам назвал фамилию: Бухарин, — безошибочно вычислив единственного Ивановича среди соратников Ленина. Имена и отчества крупных политических деятелей воспитанник детдома и студент второго курса сельскохозяйственного института знал наизусть.

В детдоме во второй раз (из первого его забрали родственники) он оказался в 1946 году, когда очередь ареста дошла и до приемных родителей: за ними пришли утром, когда мальчик был в школе, а его потом люди в штатском увезли с собой, объяснив, что родители надолго уехали в командировку. Спецдетдом для детей репрессированных в Сталинграде наградил его страшной болезнью, которая сказалась много лет спустя. Эпидемию стригущего лишая, поразившую воспитанников детдома, тогда вылечили повальным облучением каждого, а в 1985 году Юрий Ларин впервые почувствовал что-то неладное, когда шел с мамой по берегу Финского залива в Риге и вдруг ощутил, что все тело немеет. Через несколько месяцев в Москве ему поставили диагноз — опухоль мозга.

- Мой лечащий врач долго спрашивал меня, какими болезнями я болел в детстве, и я перечислял: корь, ангина... А потом он спросил: "А стригущего лишая у вас не было?" И я сразу все вспомнил, в одно мгновение: и как везли в больницу, и как водили аппаратом по голове...

После операции, длившейся восемь часов, он долго не мог говорить, с трудом двигался и жил в постоянном страхе эпилептических припадков, не зная, где упадет в этот раз... Скоро заболела раком жена Инга. В 1987-м она умерла.

- Все это было так ужасно, что я думал, что мне капут. Но мне везет в жизни совершенно непредсказуемо.

Счастливым случаем стала встреча с врачом, которая занималась с ним в отделении реабилитации — теперь это его вторая жена Ольга, "удивительный, редкий человек". Второе счастье его жизни — живопись, которой он занимается уже больше 30 лет:

- Я по примеру приемного отца стал инженером-гидротехником и даже вел какие-то стройки, но очень скоро понял, что просто умру, занимаясь этим.

Чтобы не умереть, он поступил сначала на заочное отделение Народного университета имени Крупской, а потом в "Строгановку", и с тех пор с красками не расстается. Несколько его акварелей хранятся в Русском музее. Любимая картина — далекое от канонов соцреализма "Белое дерево" - хранится дома:

- Я хотел, чтобы, взглянув на нее, становилось легко и свободно дышать.

По-моему, удалось.

"Я понял, что все знаю"

По настоянию мамы Анны Михайловны сын взял ее фамилию, став в 1956 году Юрием Борисовичем Лариным. По просьбам людей, которые устраивали его в институт или на работу, не указывал в анкетах, кто его отец, чтобы не подводить помогавших. Менять отчество по советским законам было нельзя, и Юрием Николаевичем он стал только в 1988 году, после реабилитации Бухарина. Но сыном Бухарина Юрий Ларин оставался всегда.

В конце семидесятых вместе с Евгением Гнединым он начал работать над переводом самой известной биографии Николая Ивановича, написанной американским политологом Стивеном Коэном. Тогда шли вялые разговоры о возможности реабилитации, и Ларин направил запрос об этом в Верховный суд. Получив отказ, он "пришел домой, лег на кушетку и от отчаяния написал письмо в ЦК компартии Италии", где в то время царили относительно либеральные нравы. Письмо было передано со знакомым итальянским коммунистом и через месяц напечатано в нескольких газетах по всему миру. В Италии "Фонд Бертрана Рассела" по следам публикации организовал международную конференцию "Бухарин и международное коммунистическое движение", а в Москве мама Анна Михайловна несколько раз в день звонила сыну — студенту "Строгановки" на практике: "О тебе опять говорили по радио, я за тебя боюсь".

Но спустя 20 лет мне стоило огромных усилий заставить Юрия Николаевича рассказать о его борьбе за реабилитацию отца. Он предпочитает говорить об искусстве, а не вспоминать прошлое:

- Это был эпизод. А живопись — это моя жизнь. И в живописи невозможно лгать и притворяться. Я действительно очень интересовался всем, что было связано с отцом, потому что я хотел понять, что это был за человек. Но потом я понял, что я наконец все знаю, — и с тех пор главным для меня стало искусство.

Художник Юрий Ларин настаивает:

- Поймите, я не просто сын Бухарина, — я самостоятельный человек и самостоятельный художник. Пусть другие продолжают бороться со всем на свете, а я пытаюсь осмыслить эпоху и пройденный мною путь — в том числе через живопись. Вот чем я занимаюсь.

Результаты размышлений вкратце таковы. Первое: что большевизм был абсолютным злом и что при этом те, кто его разрушил — Ельцин и его сторонники, — вели себя ничуть не лучше большевиков, пытаясь перечеркнуть историю и действуя революционными методами. Рассуждать о том, как иначе можно было покончить с советской властью, Юрий Николаевич отказывается: "Я не хочу говорить о политике". Второй вывод — одновременно наиболее полное описание жизненной позиции художника Юрия Ларина, вполне объясняющее, почему он не читает газет, — логично вытекает из первого: "Живопись лучше".

Собственно, это и есть главный итог его наблюдений над эпохой. Итог неутешительный, но опровергнуть его сможет только Николай Юрьевич Ларин — внук Николая Ивановича Бухарина.

Анна Рудницкая, "Московские новости"