Исаак Шварц: музыка зашла в тупик

Композитора Исаака Шварца называют сиверским отшельником. За то, что живет в местечке под названием Сиверская недалеко от Гатчины в Ленинградской области. Дом его там знают все. Можно приехать и без всякого адреса: любой вам покажет, где живет Шварц. Мы путешествуем с Исааком Иосифовичем по дому, почти деревенскому, простому, но с роялем, собранием любимых виниловых пластинок. Никаких новейших технологий, нотная бумага и карандаш – основные орудия производства. И это у многократного лауреата Государственных премий СССР и России за фильмы "Балтийское небо", "Сто дней после детства", "Дерсу Узала", "Звезда пленительного счастья", "Проверка на дорогах", "Белое солнце пустыни". Шварц – человек скромный, испытывает сомнения в значимости собственных высказываний: "Нужно же сказать что-то толковое, а это не очень просто в моем возрасте". В мае Исааку Иосифовичу исполнится 80 лет.

– Это очень печальная дата в жизни любого человека, приближающегося к ней. Стараюсь об этом не думать. Я пережил всех своих друзей, моего близкого и дорогого человека Булата Окуджаву. Мы подружились еще до совместной работы. Получилось удачное сочетание: Булату была близка моя музыка, а мне – его стихи. Он говорил, что мы с ним одной группы крови. Многие даже отличить не могли, кто же автор музыки – он или я. Кое-кто думает, что музыка  нашей с ним песни из фильма "Белое солнце пустыни" "Ваше благородие, госпожа Удача" написана Булатом. Но написал ее все-таки я. Получился плодотворный союз. Но теперь потерь в моей жизни больше, чем приобретений.

– Что вас занимает сегодня больше всего?

– О! Проблем масса. Главным образом сочиняю музыку. Мои друзья-москвичи скоропалительно придумали балет к 300-летию Санкт-Петербурга. Вот этим и занимаюсь. 

– Принимаете ли вы участие в каких-либо официальных мероприятиях, связанных с 300-летием Санкт-Петербурга?

– Никто ко мне по этому поводу не обращался. У меня не самые хорошие отношения с руководством питерского Союза композиторов. А ведь на тему Петербурга я много написал. Это и пушкинские романсы, и музыка к фильму "Станционный смотритель", к замечательным спектаклям Товстоногова "Идиот" со Смоктуновским в главной роли  и "Горе от ума", чем очень горжусь, – все это имеет непосредственное отношение к нашему городу. Я многое мог бы сделать, но никто не обратился с этим.

– Присматриваетесь к тому, что в городе в эти дни происходит?

– Рассуждаю, как обыватель, конечно, но мне кажется, что из Санкт-Петербурга пытаются сделать потемкинскую деревню. Зайдите в центре в любой двор, и вы найдете отвратительные парадные. Там пахнет кошками, лопаются трубы, жуткие коммунальные квартиры. Кошмар! Городу дали огромные деньги. Хотя бы часть из них надо было потратить не только на украшение центральных улиц. Ну украсят, приедут министры из разных стран, посмотрят и уедут. А что получат горожане? Многие рассуждают, как и я.

Сооружается ледяной дом, как при Анне Иоанновне. Прекрасно! На постановку оперы "Петр I" выдано 800 тысяч долларов. Нельзя, чтобы опера столько стоила. Тем более что пройдет она три раза. На эти деньги можно было многое еще сделать.

– Недавно у вас был совместный проект с Владимиром Спиваковым…

– Это замечательный проект. Если и есть творческая радость в моей жизни, то это знакомство с Владимиром Спиваковым. Давно уж я не встречался со столь выдающейся личностью. Он – не просто великий музыкант и блистательный скрипач, но невероятно благородный, добрый, доступный и простой в общении человек. Он потрясающе сыграл большое мое произведение – концерт для оркестра, записал его на компакт-диск. Теперь его приобрела солидная немецкая фирма "Каприччио", которая издает все произведения Спивакова. Она же издаст партитуру моего сочинения.

Я очень люблю виниловые пластинки, хотя их акустическое качество уступает качеству компакт-дисков. Но в них присутствует живое дыхание в гораздо большей степени. Так слышится моему, возможно, испорченному уху. Мне нравится даже, когда пластинка чуть-чуть шипит. Я чувствую дыхание людей, которые играют на разных инструментах. 

Считаю Владимира Спивакова гениальным дирижером. Можете мне поверить. Я с очень многими дирижерами работал и знаю, что это такое.  Очень сожалею, что ушел он из прекрасного коллектива – Российского национального оркестра, едва ли не лучшего в стране. Теперь организовывается новый коллектив, которым он будет руководить, и это – огромное культурное событие. Создать оркестр очень трудно, это происходит годами. Но у Владимира Спивакова большая сила воли – справится. 

– А как вы пришли в кино?

– Я написал музыку к ста десяти фильмам, занимаюсь этим уже лет пятьдесят, имею три премии "Ника". Кино полюбил еще мальчиком, мы тогда жили во Фрунзе. Там были открытые кинотеатры, и фильмы замечательные шли, еще немые. Особенно мне нравились "Закройщик из Торжка", "Мисс Менд". Потом я садился за рояль и импровизировал на тему. Профессионально же начал работать в кино году в 56 – 57-м. Встречался с самыми разными режиссерами, начиная от великих: Иосифа Хейфица, Ивана Пырьева, Михаила Швейцера, замечательного Владимира Венгерова, с которым делал все его фильмы, за исключением двух. Недавно получил письмо из Токио от Нагами-сан – второго режиссера Куросавы, а с ним я тоже работал, так она в восторге от картины "Рабочий поселок" Венгерова, который показали в Японии. Два фильма делал с Алексеем Германом, но с ним трудноработать.

Самым легким режиссером, с которым я имел дело, был Акира Куросава. Мне кажется, что, чем крупнее режиссер, тем легче с ним находить общий язык. В силу того, что он больше знает, больше понимает. И доверяет больше.

Считаю себя композитором. Профессия эта обязывает к тому, чтобы писать не только песни, киномузыку, но и симфонии. Их у меня две. Это мало, конечно. Но еще два балета, один из которых шел в Кировском театре, а второй в Малом оперном в Ленинграде. Много камерной музыки написано, романсов.

– В последнее время вы работали в кино с режиссерами начинающими. Каков ваш ценз, какими качествами режиссер должен обладать, чтобы вы согласились писать музыку для его фильма?

– В последнее время ко мне часто обращаются молодые люди. Честно говоря, я писал музыку к их фильмам, для того чтобы их поддержать. Помогал я Мураду Ибрагимбекову, а вот от участия в последней его картине "Замыслил я побег" отказался, потому что не люблю сериалы. Эта работа не по мне. Посмотрел отснятый материал, который оказался пристойным. Что-то лучше получилось, что-то хуже. На самом деле мне нечего было там делать, нечем помочь. Я считаю, что музыка в кино иногда может помочь. Мы много работали с Сергеем Соловьевым, но в какой-то момент творчески разошлись. Не по жизни – тут все в порядке, у нас очень хорошие отношения. Просто у Сергея Соловьева изменилась поэтика, направление мыслей. Он решил во что бы то ни стало, задрав штаны,  бежать за комсомолом. А я уже стар для этого дела. Мне трудно переделывать себя. Да и не хочу это делать. Выработал определенный стиль, есть и свои принципы в работе. Поэтому я не могу представить себе, допустим, переиначенного Чехова. Не понимаю режиссеров, пытающихся снимать Чехова условно, считающих себя вправе не только исправлять, но и переделывать произведения крупного писателя. Вот один наш режиссер, очень образованный, но значительно менее талантливый, был приглашен поставить в Гранд-Опера, если не ошибаюсь, "Пиковую даму". И он решил одеть героев в костюмы чеховских времен. Какой же эстетической глухотой надо обладать, чтобы нарядить их в пиджаки чеховского времени. И вся история в таком случае летит в тар-та-ра-ры. Или я не прав?

– У талантливого человека, на мой взгляд, и такой вариант может быть оправдан.

– Он не имеет права на то, чтобы получиться. Зачем трогать Чайковского и Пушкина? Возьмите лучше писателя, который пишет про этот век, и поставьте его. Все это неверно, как неверно и то, что я видел в одном маленьком театре в Москве, где героини ходили почти обнаженными в пьесе Чехова. Потому что режиссер так решил. Доехали! И любимый мною Сережа Соловьев, ставя "Чайку", разлил на сцене какое-то болото. Хотя я понимаю, что чайка – не самая благородная птица. Злоупотребляет всем этим и наш знаменитый Лев Додин. В его спектаклях очень много такого рода вещей, вызывающих у меня  неприятие. Может оттого, что я старый человек.

– Почему вы называете самым своим любимым фильмом "Звезду пленительного счастья"? Это связано с художественным результатом или с чем-то еще?

– Скорее всего, я просто доволен своим вкладом в этот фильм. Что-то существенное  удалось найти. Это странная картина, которая многим не нравится. А у меня, когда смотрю на экран, нет-нет, да скатится слеза. Что-то важное в фильме Мотыля заложено, аура какая-то существует. Прием монтажа может показаться парадоксальным, запутанным, но, на мой взгляд, он очень верный. Вы, наверное, не относитесь к числу поклонников картины?

– Со временем меняется отношение. Сегодня картина кажется старомодной по части существования актеров прежде всего. В ней заключена неправда,  излишняя театральность. Вот "Белое солнце пустыни" того же Мотыля – фильм, в котором вы работали, со временем только приобретает притягательность.

– Да, конечно, "Звезда пленительного счастья" – картина неровная, растрепанная, но рваность ее монтажа давала верный ритм, спрессовывала время. Что касается игры актеров, то тут я, пожалуй, с вами не соглашусь. Картина стилизованная. Попробуйте ее сделать по-другому, и все развалится. Я люблю все свои картины, как мать своих детей. Так что я совершенно необъективный спорщик в данном случае. Если "Братьев Карамазовых" сделать иначе, чем это было у Пырьева, изменить интонацию – ни черта не получится. Уверен, что сними сегодня кто-нибудь новых "Братьев Карамазовых", все завершится полным провалом. Владимир Бортко снимает сейчас "Идиота", многосерийный фильм. Прекрасные актеры играют, но что в результате получится? Есть вещи, которые нельзя растянуть на десять частей. Гигантская сила драматургии Достоевского, его гениальная хитрость заключены в спрессованности. Достоевский – ведь детективщик по сути своей. У него же сплошные детективные закрутки: вот сейчас я вам об этом не стану говорить, скажу потом. Он все время держит читателя в  напряжении. А мы пытаемся раскрутить по-своему все эти истории, всех этих нелепых баб, которые сплошь на котурнах. Нет таких женщин на свете. И мы знаем, что их нет, и верим в них то же время. Нам нравится в них верить.

– Сегодня у многих композиторов очень небольшой выход к публике и слишком мало возможностей заявить о себе, а значит, и иметь работу.

– Скажу одно. Музыка как таковая зашла в тупик, подошла к черте полной деградации. Для того чтобы в этом убедиться, зайдите в консерваторию, к любому профессору,  попроситесь посидеть у него на уроке и послушайте то, что пишут молодые композиторы. Как они пишут! В Союз композиторов принимают очень много людей, сочиняющих музыку. Композиторами этих людей можно назвать с большой натяжкой.

В живописи существует понятие "абстракция". Очень многим это нравится, поскольку дает простор воображению. В ней можно представить одно, другое, третье. Когда я болен, то лежу и смотрю на обои. В их рисунке вдруг угадываю чье-то лицо. Появилась фотография, и живопись стала другой. Появились Сезанн, Дега – божественно. В этом я вижу необычайную красоту. Так же, когда слушаешь музыку Дебюсси, Равеля, что-то такое происходит, дающее возможность вообразить самые разные вещи.

Когда Бетховена спросили, что он пытался описать своей "Лунной сонатой", он очень разозлился, будучи человеком импульсивным. И ответил, что если бы хотел все это выразить словами, то не стал бы писать музыку. Музыка, таким образом, абстрактна изначально. Нет двух людей, которые одно и то же музыкальное произведение воспринимали бы одинаково. Нужны мелодические островки, напоминания, мелодические обороты. Когда музыка не имеет мелодии, она мертва. Колоссальное противоречие заключается в том, что она не должна быть фатально абстрактной, потому что  изначально абстрактна.

Почаще слушайте современную музыку, и все поймете, увидите, что она зашла в тупик. Музыка создана для того, чтобы идти через сердце. Знаете, где находится этот аппарат? А уж через него она приходит в голову, а не наоборот. Должна захватить человека эмоционально. Если композитор пишет понятно, ясно, а в основе его сочинений лежит царица музыки – мелодия, музыка будет жить. Если нет этого, она становится мертвой. Недавно один мой друг жутко меня огорчил. Его музыка оказалась холодной и бессмысленной, крутилась, как автомат, мелодия отсутствовала. А это знаменитый композитор. Трудные времена. На рояль уже не смотрят как на рояль, а бьют по нему кулаками. Мы въехали в страшный тупик.

– Сами вы избрали затворничество. Так удобнее жить?

– Я не требую, чтобы вокруг ходили на цыпочках, когда пишу музыку. Да тут и ходить некому, кроме жены и собаки. Когда приезжают друзья, то я никогда не работаю. Как говорил Булат Окуджава, каждый пишет, как он дышит. Трудно сказать, когда и в какой именно момент я пишу.

Мне скоро восемьдесят лет, и мне надоело производить над собой эксперименты. Делаю гимнастику по утрам. Ем простую пищу. Вообще люблю все самое простое. И живу очень просто. Сиверскую выбрал случайно. Это тихое место. Ничто не мешает здесь жить спокойно, вдали от всяких производственных интриг. Литераторы, композиторы не ладят между собой, а я здесь живу тихо. Мой рулевой – моя жена. Она и машину водит, а я не умею. Нельзя уметь все. Надо на чем-нибудь одном сосредоточиться.

Люблю книги. Их у нас много, в том числе и с дорогими моему сердцу автографами писателей. У меня большая коллекция видеокассет и пластинок. Я писал музыку великому  Куросаве,  к фильму "Дерсу Узала",  и очень горжусь этим. Была в свое время выпущена пластинка с музыкой и шумами из этого фильма, что очень правильно, поскольку в кино музыка не существует в отрыве от изображения и прочих его составляющих. Очень люблю ее слушать. Когда пишешь музыку к фильму, углубляешься в историю, нужно очень много литературы перечитать, и моя библиотека помогает мне в этом.

Я дружил и продолжаю дружить со многими литераторами – писателями и критиками – Евгением Евтушенко, Арсением Тарковским, Юрием Лотманом, Натаном Эйдельманом, Беллой Ахмадулиной. Юрий Нагибин у меня когда-то дневал и ночевал. Это мой круг.

Светлана Хохрякова, газета "Культура"