В России торжествует декаданс?

Слово «декаданс» заимствовано французскими литературными критиками из истории Древнего Рима для характеристики манеры Теофиля Готье и Шарля Бодлера. В Россию термин попал, по-видимому, с легкой руки художника и искусствоведа Игоря Грабаря в 1889 году и использовался для изображения эротики, экстаза, безумия и упадка.

О русском декадентстве имеется замечательное исследование Ирины Сироткиной «Классики и психиатры. Психиатрия в российской культуре конца XIX - начала XX веков», где специальная глава «Был ли в России декаданс?» отведена истории восхождения и упадка декадентской литературы в нашей стране.

В начале 1890-х годов журнал «Северный вестник» начал публиковать манифесты, стихи и прозу западных декадентов в переводе на русский язык, их русские коллеги печатались в альманахе «Русские символисты». Принесшее скандальную известность Брюсову однострочное стихотворение «О, закрой свои бледные ноги…» появилось в этом альманахе в 1895 году. Как грибы после дождя появлялись «русские Оскары Уайльды». Объявился аналог художника Бёрдсли – Николай Феофилактов, специализирующийся на изображении ню.

Еще К.Н. Леонтьев в статье «Достоевский о русском дворянстве», говоря о «психозных» героях Федора Михайловича заметил: «Все главные характеры Достоевского предоставляются мне вариацией почти на одну и ту же психологическую тему: вариацией чрезвычайно талантливой, конечно, но все-таки вариацией на одну и ту же весьма субъективную и болезненную тему».

Если по романам Тургенева, Писемского, Толстого, Маркевича и по комедиям Островского, как полагал Леонтьев, «иностранец, например, может весьма верно воображать себе самую действительность русскую; по романам Достоевского он не узнает правды о самом обществе русском второй половины нашего века; он поймет только известное течение чувств и мыслей. По другим писателям можно изучать нормальную жизнь; по Достоевскому можно изучать только ее психопатию, ее крайние уклонения, быть может (я говорю: быть может), а главное - можно изучать самого автора, его идеалы, его собственные душевные извороты, его собственные горести, борьбу и мечтания».

В 1881 году Достоевского не стало, через два года ушли Тургенев, а Лев Толстой оставил художественное творчество. После убийства Александра II изменилась общественная ситуация: вместо героического «хождения в народ» наступила пора прозы «малых дел» и проповеди конформизма. Если творчество Достоевского с известными оговорками можно рассматривать как предтечу «декадентства», то пришедших на смену титанам слова новых писателей никто всерьез таковыми не считал. Да и интересовали их не вопросы морали, а эстетики. Наступила пора не только безвременья, но и мелкотемья – очень напоминающая нынешнюю ситуацию в отечественной (и не только!) словесности.

По мнению врача Психиатрической клиники Московского университета Ф.Е. Рыбакова (1868-1920) литература страдала не только от мелкотемья, но и от засилья «патологических типов – вырождающихся, неврастеников и психопатов», которым «место не на жизненном пиру, а в санатории, в психиатрической больнице». В сравнении с «дегенератами, алкоголиками, неврастениками делирантами, нравственно-помешанными и импульсантами», которыми полны произведения современных психиатру писателей, даже «душевнобольные» герои Достоевского выглядели лучше.

Из вышесказанного Рыбаков делал пессимистический вывод: «больная, неуравновешенная, психопатическая душа может порою доходить до великих экстазов чувства, порою она может раскрыть перед собой еще невиданные переживания духа, но она никогда не поведает миру стойких общественных идеалов, она никогда не даст новых прочных устоев мировой жизни». Как и сейчас, в тогдашней мировой литературе – преимущественно европейской, господствовал Пациент психиатрической клиники.

Московский невропатолог Г.И. Россолимо (1860-1928) в начале прошлого века выступил на заседании Московского общества невропатологов и психиатров с докладом о «больном искусстве». Его пафос, по утверждению Ирины Сироткиной, был позаимствован у такого борца с вырождением в искусстве, как Макс Нордау. Тот призывал врачей «знакомить публику с главными выводами психиатрии: пусть они указывают ей на помешательство писателей и художников-психопатов и выясняют, что их модные произведения не что иное, как бред, выраженный пером и кистью».