У нас нет творческих агентств, каждый музыкант пробивается как может, считает народная артистка Абхазии, заслуженная артистка России, солистка "Геликон-Оперы" и основатель, вдохновитель и руководитель одного из международных музыкальных конкурсов Алиса Гицба.
Как выпускнику музыкального вуза найти работу, чем хороши оперные антрепризы, почему жюри ненавидит Моцарта — в интервью для Pravda.Ru.
— Москва — оперная столица мира. У нас очень много театров, очень много исполнителей и очень много выпускников исполнительских факультетов, которым нужно где-то работать. Могут ли найти работу все эти замечательные люди, выходя в большой оперный мир?
— Как раз желание решить эту проблему, помочь музыкантам и стало импульсом к созданию конкурса. Международного музыкального конкурса, в котором участвуют не только вокалисты, но и инструменталисты, ансамбли.
— Я добавлю для наших зрителей, что Алиса Шалвовна — заслуженная артистка Российской Федерации и народная артистка Республики Абхазии. Поэтому её конкурс очень статусный. Как вы к этому пришли?
— У нас с этим очень плохо — нет агентств, как на Западе, например. Каждый пробивается сам как может. Ни один педагог не озабочен тем, чтобы представить своего ученика, устроить ему прослушивание. Редко кто этим действительно занимается. Я не могу, конечно, сейчас говорить обо всех педагогах, но очень редко кто занимается дальнейшим продвижением своих талантливых учеников. Потому что у них, можно сказать, конвейер: один выпустился — другой поступил.
— Должно быть много таких агентств, они должны конкурировать.
— Всё это постепенно появится и у нас тоже. Я сужу по тому, как вообще развивается у нас музыкальный театр, не только в Москве и в Петербурге. Интересные музыкальные театры возникают на периферии, в них появляется такой режиссёрский кураж, потому что эти театры сейчас возглавляют молодые ребята-режиссёры. Появляются очень интересные постановки, которые потом привозят в Москву на фестивали. И ребята, которые закончили консерваторию, Гнесинскую академию, хоровую академию, пытаются прослушиваться в провинциальных театрах, участвовать в фестивалях, конкурсах.
Сейчас по стране идёт совершенно фантастический фестивально-конкурсный бум. Столько конкурсов, что я за голову схватилась, когда начала мониторить. У меня как раз появилась мысль проводить свой конкурс, и я пришла в ужас, думаю: "Боже мой, какая конкуренция!"
— Много конкурсов не бывает. Больше конкурсов — хороших и разных.
— Но конкуренция просто огромная. Для того, чтобы выжить в этом конкурсном мире, в этой конкурсной феерии, нужно предлагать очень интересные условия для молодых (и не только) ребят. Смотрите, у молодого человека, выпускника, есть перспектива. А что делать тем, кому уже за тридцать, за сорок, но кто ещё не нашёл своё место в жизни, в профессии? Они точно так же хотят работать, реализовывать себя, быть интересными. Поэтому я пришла к выводу, что нужно делать конкурс до 45 лет — от 18 до 45.
— У меня перед глазами живой пример. Буквально недавно мы показывали постановку Пермского театра оперы и балета, "Травиату", где дирижировал Курентзис. Заглавную партию поёт Надежда Павлова. У неё уникальный голос с уникальными обертонами, уникальным тембром. До того как Курентзис пригласил её в Пермь, она была практически неизвестна, пела на провинциальных сценах. Теперь она прима-звезда, её увидели, услышали. Но так очень редко складывается.
Существует, конечно, телевизионный конкурс "Большая опера", есть ежегодная оперно-симфоническая лаборатория New Opera World. В прошлом году мне посчастливилось побывать в консерватории на конкурсе молодых исполнителей "Ангажемент", благодаря Алисе Шалвовне мы попали на совершенно великолепный конкурс музыкальной режиссуры. Не исполнительский, а именно режиссёрский, который задумал и провёл Дмитрий Александрович Бертман.
Алиса Шалвовна тоже поёт в "Геликон-Опера". То есть "Геликон" — в этом плане очень продвинутый театр, он организует эти уникальные конкурсы оперной режиссуры.
Как вам удалось найти свою аудиторию, заявить о конкурсе? Я уже не говорю о том, что это очень непросто с организационной точки зрения. В чём уникальность вашего конкурса?
— История конкурса уже частично написана. В этом году мы собираемся его проводить уже в третий раз. Два предыдущих состоялись в 2022-м и 2023-м годах.
Действительно, всё было очень непросто: то пандемия, то мобилизация, то границы закрыты. Тем не менее несмотря на то, что в октябре 2022 года была объявлена мобилизация, люди приехали.
— А приезжают из ближнего зарубежья или из дальнего?
— Первый конкурс у нас проходил в Сухуми. В основном участники были из России, но приехали и из Белоруссии, всего 54 человека. Тогда у нас не было прослушивания по видео, оно появилось позже. Было сложно из-за того, что мы не знали людей, видели их впервые, и, конечно, не все соответствовали уровню. Некоторые из участников были практически любителями. Конечно, это совсем не тот уровень, на который мы претендуем...
— Какой был вокал — женский или мужской?
— В этом году в основном были женщины, потому что, сами понимаете, с мужчинами было сложно. Но несколько мужчин тоже было. В 2023 году мы проводили конкурс в двух столицах, в связи с 15-летием признания независимости Абхазии Россией. Возникла идея проводить конкурс на двух площадках — в Сухуме и в Москве.
В октябре там прекрасная погода, тёплое море, народ приехал с удовольствием и не хотел уезжать. Была тёплая, такая, знаете, почти курортная обстановка. То есть попел, искупался. Наши члены жюри были просто в восторге.
Именно то, что конкурс проходит в таких красивых местах, и отличает его. Прекрасные, энергетические места, много солнца, зелени. Люди тоскуют по этому теплу. Они приезжают с удовольствием, и все участники потом уже, когда мы общались вне конкурса, благодарили за то, что третий тур проходил именно в Сухуме, потому что там была какая-то особая атмосфера любви. Это очень важно для людей. Несмотря на соревновательный дух, не было закулисных актёрских интриг. Всё прошло в доброжелательной атмосфере.
— Третий тур — и сразу же подведение итогов и награждения?
— Да, прямо сразу. На следующий день — гала-концерт.
— В этом году так же будет?
— Да. Мы планируем, что открытие состоится 16 октября в Малом зале Консерватории. Будет прямая трансляция. 17-го, 18-го, 19-го и 20-го в Москве пройдёт второй тур. Площадка пока под вопросом. И дальше уже 29-го, 30-го, 31-го октября в Сухуме — третий тур и гала-концерт с симфоническим оркестром.
— Я, может быть, дилетант и не очень хорошо ориентируюсь в этих материях, но вот что мне кажется характерным, когда я наблюдаю конкурсы и людей, которые на них приезжают... Если раньше конкурсанты приезжали, чтобы их заметили иностранные театральные директора или руководители зарубежных оперных трупп, предложили выступления, стажировки, то сейчас, мне кажется, пошёл обратный процесс. И это не голословное утверждение: я лично знаю иностранных преподавателей, иностранных оперных заведующих трупами, которые специально приезжают в Россию не просто кого-то себе присмотреть, а самим здесь поработать. И не только в московских театрах. Вот у нас итальянские друзья прямо жаждут работать в Иркутском театре, в Новосибирском театре, в Красноярском театре.
— Ну, потому что это целина не пахана, там столько всего можно сделать.
— Естественно. С одной стороны, это разбивает стереотип, что якобы там Россию все отменили. Наоборот, люди хотят... Здесь и опера, и балет — всё то же самое. Красноярский театр объявил вакансию главного балетмейстера. Там уже лежит большая папка зарубежных претендентов: итальянцы, испанцы, французы, — кого только нет. Все хотят быть главным балетмейстером Красноярского театра.
— Недавно приезжал Витторио Григоло — довольно известный, замечательный итальянский певец, тенор, который поёт на лучших оперных площадках мира. Кстати, он проводил мастер-класс у нас в театре "Геликон-Опера". Очень интересно, очень живо, очень темпераментно. Я была под большим впечатлением, и мне кажется, очень много из того, что он говорил, откликается в сердцах (и в моём сердце, и в сердцах ребят, которые сидели, слушали и участвовали в мастер-классе).
— С одной стороны, здесь политический момент: значит, люди стремятся работать в России. А с другой — профессиональный. Это показатель уровня, потому что так просто, из симпатии к русским людям, вряд ли кто-то поедет работать. У нас действительно соответствующий уровень: инструменты, подготовленные концертмейстеры и солисты. У нас есть есть что ставить, с кем ставить и как ставить.
Но остаётся проблема — спрос превышает предложения. Всё-таки у нас мало площадок, мало театров, не в каждом даже крупном областном центре есть оперный театр. И люди от этого страдают. Да, есть филармонии, есть какие-то площадки, можно какой-то ангажемент привозить, безусловно. На мой взгляд, краеугольным камнем нашей культурной политики должно стать создание своего оперного театра в каждой столице субъекта Федерации.
— Это очень сложно, потому что оперный театр — огромная машина по производству спектаклей, там должны быть хорошие певцы, оркестр, хор. Конечно, мы не Россия, Абхазия — другое государство, но всё равно мы с Россией очень близки, и очень многие российские певцы мечтают приехать в Абхазию во время курортного сезона, выступить в Пицундском храме, например, в нашей филармонии. Есть много открытых площадок. Но у нас нет своего оперного театра. Это наша большая проблема. У нас нет своего оркестра. Каждый раз, когда мы придумываем большие проекты, например, как мой конкурс, фестивали классической музыки, мы всегда сталкиваемся с одной большой проблемой: у нас нет своего оркестра.
— Как вы выходите из положения?
— Нам приходится приглашать.
— Привозить из Москвы?
— Ну, не совсем из Москвы. В прошлом году у нас был оркестр из Владикавказа, приезжал неполным составом оркестр из филиала Мариинского театра, потому что у нас есть свой камерный государственный оркестр. Костяк у нас — наш местный замечательный оркестр, но там не хватает духовиков, не хватает ударников, не хватает медной группы. То есть есть определённые проблемы. Каждый раз, когда мы приглашаем людей, это означает затраты, достаточно немаленькие. И если бы можно было эту проблему решить, было бы прекрасно. У нас мог бы быть свой оперный театр. Разговоры о своём оперном театре тянутся уже третий десяток лет. Зато у нас очень много хороших певцов...
— Ну вот, допустим, филармония у вас есть. Как там с репертуаром? Каждый день идут спектакли? Приходят люди, заполняется зал?
— У нас там спектакли не идут, в основном концерты. Проходят какие-то фестивали, концерты классической, эстрадной музыки, народных танцев, хореографических ансамблей.
— То есть если спрос есть, то рано или поздно, как только более-менее будет получше с финансами, наверняка это будет одно из первых культурных мероприятий.
— Да, конечно, я надеюсь. По поводу оркестра к президенту несколько раз ходили, просили. Говорили про рояль — второй рояль нам необходим. В прошлом году на моём конкурсе у нас были замечательные пианисты в жюри — Басиния Шульман и Александр Гиндин. И вот была такая номинация — фортепианный дуэт.
Вот стоит один хороший "Бёрзендорфер", который десять лет назад филармония себе приобрела. А вот — очень старый "Август Фёрстер", у которого на пюпитре неприличное слово написано... Понимаете? Басиния Романовна посмотрела и говорит: "Вот на этом будет играть Гиндин, а на хорошем буду играть я". Мы пошли потом к президенту, попросили его, объяснили ему ситуацию, что раз у нас состоялось такое событие, и надеемся, что оно и будет продолжаться каждый год и что будет вот такая номинация, то два рояля нам необходимы. Он послушал внимательно, вроде бы понял, пообещал помочь. Ну вот, ждём...
— А в этом году у вас уже видеоотбор был? Или ещё будет?
— Приём заявок сейчас идёт до 30 сентября.
— Какова ваша репертуарная политика. Я побывала на многих конкурсах. У некоторых, например, такое требование: одно произведение отечественных композиторов, одно — зарубежной классики. Что должны исполнять ваши конкурсанты?
— У нас очень большой список: начиная от произведений XVIII века, старинных произведений, арий из опер, из кантат. Я например, не люблю, когда Моцарта поют, потому что Моцарта у нас поют плохо. Я прошу их: "Только не пойте Моцарта, вы не умеете этого делать. Пойте Баха, пойте Генделя". Я считаю, что Моцарт — это терра инкогнита для наших певцов. Наши певцы стилистически не вытягивают, не понимают, как петь Моцарта.
— А мне "Волшебная флейта" в версии Театра Покровского очень нравится. Этот спектакль Покровского был новаторским, и он остаётся новаторским.
— Спектакль — другое дело, это же не конкурс. Конкурс — это немножечко другая категория вообще. То есть поведение на конкурсе и поведение в оперном театре резко отличается. Вот когда человек выходит, его оценивают, он должен показать всё, на что способен, и он берёт Моцарта, в котором не силён, и эта его Ахиллесова пята сразу всем видна, и все члены жюри говорят: "Ну вот, спел Моцарта и провалился". Я потом на мастер-классе их всех ругала страшно.
— У меня сразу встречный вопрос... Какой композитор считается эталоном именно для ученичества, для конкурса?
— Да кто угодно. Гендель, Вивальди, Перголези — полно композиторов. Сейчас просто всех навскидку не вспомнить... Бах, Глюк, Пёрселл — пойте на здоровье! Зачем на Моцарте зацикливаться?
— "Плач Дидоны" пусть все поют...
— Нет, почему? Не только "Дидону". У него есть замечательные подвижные, колоратурные арии. У Генделя миллион кантат, миллион опер. Столько всего неспетого. А они все почему-то хватаются за "Царицу ночи". Мне просто уже нехорошо было, когда десятая "Царица ночи" вышла.
— "Царица ночи" — это виртуозная ария. Её очень сложно спеть хорошо, но если ты её спел хорошо, то ты уже король. Поэтому все, у кого не всё в порядке с самооценкой, наверное, поют. Ну, а с другой стороны, если ты её спел и все фиоритуры…
— Ну нет, ну пожалуйста, пойте. Мне задавали вопрос: "А вот я всё-таки хочу спеть Моцарта. Можно?" Я говорю: "Можно, пойте. Если вы хорошо споёте, проходите. Если не споёте, не обижайтесь". Я достаточно лояльна. Просто я же всем добра желаю. Я же не хочу, чтобы они засыпались.
— Мы очень много разговаривали с различными зарубежными исполнителями, в том числе и теми, которые бельканто поют. Все как один говорят, что русская вокальная школа, русская вокальная музыка очень трудна для исполнения. Для иностранцев особенно.
— Из-за языка в основном.
— Не только. Вот именно из-за музыкального лада, именно из-за вот этой, как говорится, напевности. Не все это понимают, не все выдерживают. А нам кажется, наоборот, что бельканто — эта высшая точка.
— Потому что ментальность разная. Возвращаясь к репертуару, хочу сказать: в прошлом году у нас был приз за лучшее исполнение произведения Рахманинова, так как был юбилей Рахманинова. В этом году два юбиляра: Римский-Корсаков и Глинка. И мы будем делать два приза за лучшее исполнение произведения этих двух композиторов.
— Сколько у вас будет "Царских невест"!
— Ох, "Царских невест" будет, и "Садко", и чего только не будет. Мы не ограничиваемся старинной музыкой, итальянскими ариями, мы идём дальше, мы очень хотим слышать и современные произведения, не только русских, но и западных композиторов. Пожалуйста. Они боятся их петь, не хватает немножечко базы.
— У Бертмана на конкурсе оперных режиссёров никто не замахнулся на Шостаковича.
— Хотя у Шостаковича тоже классика. Там намного сложнее репертуар.
— Если для получения гранта необходимо исполнить современную музыку, будет Шостакович, и "Москва, Черёмушки". Это как бы некий императив. А вот сами они, конечно, не взяли бы. Раньше исполняли один зарубежный хит, один отечественный. И всегда это было произведение XIX века, редко XVIII. На самом деле, это замечательно.
Какие вы видите для себя трудности по итогам прошедших двух конкурсов, на что надо обратить внимание, где узкие места?
— Очень важна команда, с которой ты делаешь конкурс. Нужно, чтобы все были единомышленниками. Когда кто-то кого-то не понимает — это лишняя нервотрёпка, на это совершенно нет времени. Просто нужно чётко, слаженно работать, должен быть единый, отлаженный механизм. Все эти гаечки, шурупчики, винтики — всё должно работать идеально. Я в этом году озаботилась тем, чтобы немножечко откорректировать состав команды. И у меня всё получилось. Я нашла нужных людей.
А второй вопрос — это финансирование. Может быть, даже так — сначала финансирование, а потом уже команда. Но финансирование, к счастью, и в прошлом, и в этом году у нас есть — "АтомЭнергоСбыт". Большое им спасибо. Это наш генеральный спонсор. И у нас есть замечательный соучредитель конкурса. Это "Москонцерт" в лице Ильи Бачурина и Басинии Шульман. Они всегда открыты сотрудничеству. Это очень-очень приятно.
— Давайте поговорим о вашей роли как руководителя. Я не говорю, к чему душа лежит, а чем больше приходится заниматься. Вы именно художественный руководитель или занимаетесь всей организационной частью как генеральный менеджер?
— Я скажу скромно: я — всё в этом конкурсе. Начиная от отбора членов жюри и команды, заканчивая отбором произведений, репертуара и составлением сметы. То есть абсолютно всё. Ничего без моего присутствия не решается. Это главное условие.
Я должна быть в курсе всего. Я не могу, чтобы за моей спиной кто-то что-то делал. Я должна всё знать, я всё контролирую. Не потому, что я такая властолюбивая, а просто я должна быть в теме.
Это мой конкурс, я его инициировала. И пользуясь случаем, хочу сказать спасибо нашему абхазскому правительству, которое поддерживает этот конкурс уже третий год. Знаете, как это важно? У нас же очень много экономических проблем. Мы, в принципе, ещё пока в состоянии войны. Но даже несмотря на это, всегда находится какая-то копейка, чтобы поддержать наше начинание. И в прошлом году президент был на гала-концерте с супругой. Они, конечно, были очень впечатлены и предложили дальнейшее сотрудничество и взаимодействие.
— Тогда вот такой деликатный вопрос задам. У нас в России сейчас не всё в порядке в связи с турбулентной международной ситуацией. Кто-то может приехать, кто-то не может приехать. Условия разные. Конкурс международный. Как с Абхазией? Не все признают, не все ездят...
— Ну, вы знаете, почему нет? Люди с удовольствием приезжают. Только единственное, что, конечно, слишком небюджетно получается. Вот, например, у нас есть возможность провести не только видеоотбор...
— Люди прилетают сначала в Россию, правильно? И из России едут?
— Вот смотрите, люди, скажем, в Испании или в Латинской Америке хотели бы, например, участвовать в конкурсе. Но они не могут, потому что это далеко, дорого, и потом сначала надо приехать в Москву, потом через неделю ехать в Абхазию. Сами понимаете, это достаточно недёшево. Поэтому мы предоставляем им возможность участвовать и во втором туре тоже онлайн. И не только участникам из-за границы. Россия тоже очень большая. Не каждый может себе позволить, например, из Владивостока приехать сначала в Москву, потом в Абхазию, а потом — снова во Владивосток.
— Но третий тур уже очный?
— Да, второй тур мы ещё можем частично проводить онлайн. Но на третий тур, финал, все должны быть уже в Абхазии. Я думаю, что намного проще приехать в Абхазию, чем сначала в Москву, потом обратно, может быть, домой, потом снова в Абхазию. А просто локально приехать только в Абхазию и там уже показать себя во всей красе вполне реально. Потому что всё-таки видеоотбор — это одно, а живое пение и участие — это совершенно другое. И даже у нас есть в конкурсе такая вот статья, что можно повторить живьём одну из арий, которую человек пел на видеозаписи, чтобы мы имели возможность сравнить, как у него голос на запись ложится, а как он звучит живьём.
— У вас очень либеральные, гибкие условия. Это хорошо.
— Мы стараемся идти навстречу людям.
— Многие конкурсы требуют только очное присутствие. И ни в коем случае нельзя повторять номера. Нужно готовить разную программу на все три тура.
И есть ещё такой тренинговый момент: они не просто приехали, выступили и уехали. Они ещё какое-то время занимаются там с педагогами, которые ставят им произношение. На самом деле всегда нужно уметь приспособиться к текущим условиям.
Многолетний опыт наших оперных конкурсов убедил нас в том, что у людей существует стереотип: опера — это какое-то очень масштабное, дорогостоящее мероприятие, которое под силу только государству. С его театрами, с его машинерией. На самом деле конкурсы, подобные вашему, этот стереотип разбивают. Они доказывают, что коллектив людей, сплочённая команда могут фактически взять на себя функции не только государства, но и огромного творческого театрального, преподавательского коллектива. Фактически это называется поставить оперу там за три копейки на коленке.
— Да, делать собственные проекты.
— Да-да. И опера за три дня с режиссурой, как у Бертмана, и хор поставить за 15 минут. С одной стороны, это очень здорово, это показатель мастерства, способности. А с другой стороны, меня это сильно пугает. Вот, посмотрит наше министерство культуры, правительство, и скажет: "А, ну раз вы там из дерьма и палок сделали декорацию, человек спел и всё хорошо, может, и не надо финансировать в таком объёме оперные театры. Сделали вы кустарным способом прекрасную, полномасштабную, полноформатную оперу за три дня, ну и дальше ставьте". И будет у нас опера по остаточному принципу.
— Ну есть этому место в нашей жизни. Вы сами в начале беседы сказали, что слишком мало оперных театров и много певцов. И не только певцов, вообще очень много музыкантов выпускают консерватории, и не только консерватории. И они должны быть в профессии всё-таки. Столько времени было потрачено, ведь музыкантами не сразу становятся.
С пяти лет музыкальная школа, потом музыкальное училище, потом консерватория, потом аспирантура. И ради чего? Чтобы остаться вне профессии?
Вот поэтому я приветствую оперные антрепризы. Но они не отменяют большого оперного театра. Он показывает уровень, на котором должно быть оперное искусство. Кустарный способ — это одно, опера в хорошем зале, с хорошим оркестром, с правильной режиссурой, с прекрасными певцами — это совсем другое. Совершенно другое отношение к опере, когда приходишь на большой красивый спектакль, в котором поют звёзды, в котором замечательный оркестр, дирижёр, режиссура. И совершенно другое наполнение. Понимаете, это как, не знаю, "Биг Мак" съесть или пойти во французский ресторан и съесть какой-нибудь деликатес.
Я считаю, что большие оперные театры — это тот самый французский ресторан с деликатесами. Не надо на фастфуд переходить.
— А есть в Сухуме какие-то открытые площадки, на которых можно фестивали проводить? Что-то типа амфитеатра...
— У нас есть довольно большие летние переносные площадки с навесами. Министерство культуры озаботилось и приобрело. На таких площадках у нас обычно летом проходит и фестиваль Хиблы Герзмава, и мероприятия ко Дню Победы, и всякие политические акции. Открыть такой большой амфитеатр, как, например, Колизей или Арена ди Верона, — это мечта. Наверняка у нас в Абхазии есть такие места, просто они достаточно далеко находятся, к ним нужно проторить дорожку, прикормить публику и создать необходимые условия для того, чтобы там можно было петь.
— Мне кажется, это очень плодотворная, очень благодарная тема, потому что люди пойдут обязательно. Людей привлекает сам факт проведения конкурса на природе. Тем более, что природа у вас прекрасная, с климатом всё отлично. Это не то, что в Питере, там 250 дней в году дождь и слякоть. Разные российские регионы ищут свой выход из ситуации. Вот в Туле есть Тульский Кремль, там большая площадь. Они, ставя навес, в шикарном историческом антураже играют "Царскую невесту". Лучше ничего и быть не может. Но, как всегда, не без сюрпризов. Месяц была прекрасная, солнечная погода. Ставь не хочу, играй не хочу, пой не хочу. Приехали пол-Тульской области, вся площадь запружена народом. И дождь как ливанул, и мало того, что все намокли, там же ещё и аппаратуру закоротило.
— К сожалению, не могу не отметить, что и в Абхазии такое бывает. И был такой уже вошедший в историю не очень приятный случай. Как раз наша любимая Хибла Герзмава привезла "Медею". И они ставили это в исторических декорациях прямо в Диоскурии. В том самом месте, можно сказать, в Сухуме, на исторической площади. Это тоже было под открытым небом. Было вложено очень много сил, очень много денег. И вот в самый кульминационный момент начался шторм, ливень, как будто бы вот несколько вёдер одновременно опрокинулось. Всё промокло. Вот точно так же случилось. Но надо знать Хиблу. Она никогда не сдаётся. Она женщина с железной волей. Она довела до конца спектакль, но уже не там, а в нашем Абхазском драматическом театре. Вот за что ей просто поклон до земли. Потому что она не оставила своё детище умирать, понимаете? Правда с крыши драмтеатра тоже капала вода, условия были совершенно жуткие…
— То есть быстренько люди перебежали?
— Ну, быстренько не получилось, потому что просто город ушёл под воду, понимаете? Это было что-то мистическое, что-то вообще умопомрачительное. Такого не было никогда.
— В Туле тоже было мистическое, потому что вода шла стеной. Вся техника звукоусиления — всё накрылась тут же. Но люди вытягивали. Люди допели, исключительно силой голоса, уже без всякого звукоусиления. Но что меня поразило больше всего, — это то, что никто из зрителей не ушёл. Певцы хотя бы были под каким-то подобием навеса, а люди сидели просто: дети, женщины, мужчины, старые, молодые. Никто вообще не ушёл. Я думала, сейчас все побегут...
— Всё-таки сила искусства...
— Да сидели все, дослушали как заворожённые, слушали живой голос уже без всяких технических приспособлений.
— И здесь такая же история была.
Надо наслаждаться жизнью — сделай это, подписавшись на одно из представительств Pravda. Ru в Telegram; Одноклассниках; ВКонтакте; News.Google.