Театр, который не противоречит посту

Спектакль "Лубянский гримёр", премьера которого состоялась в Новом Театре в ноябре 2022 года, отметил свой первый юбилей: 100-й спектакль. Событие для любого театра знаковое — если спектакль прошел 100 раз и не только не исчерпал зрителя, а еще и нарастил публику и внимание театралов, это свидетельство его успешности.

По откровенному признанию создателя спектакля Эдуарда Боякова, премьеру сыграли не совсем в том виде, в котором его задумывали. Законченность и гармоничность "Гримёр" обретал постепенно, и сейчас, полностью дозрев, даже претерпел некоторую корректировку. Впрочем, это касается формальной стороны постановки: она стала более динамичной, добавились световые эффекты, появилось больше реквизита, расширилась палитра элементов сценографии. А вот суть, смыслы, содержание спектакля — не изменились. И зрители, которых, безусловно, увлекает оригинальность формы этого действа, сочетающего традиционную драму с приемами иммерсивного шоу, а еще использующего живую музыку, вокал, танец, стилизацию и даже настоящую козочку, тем не менее, более всего включаются в глубину истории и серьезность месседжа.

При всей кажущейся "легкости" и эффектности подачи "Лубянский гримёр" поднимает важнейшие для наших дней смыслы: прежде всего, тему национальной идентификации, русского культурного кода, православия как главного источника всех форм отечественной культуры.

Художественный руководитель Нового Театра, режиссер спектакля "Лубянский гримёр Эдуард Бояков:

Особенность нашего времени в том, что мы, наконец-то, начинаем задумываться о своих истоках, корнях, о своей культуре. Мы осознаем необходимость обретения суверенитета — не только экономического, военного, политического, но и идейного. Мы пытаемся преодолевать зависимость от штампов и стандартов, навязанных нам в последние десятилетия. Начинаем понимать, что духовное пространство определяет нашу жизнь. Без православия нет русской культуры. Православие — в основе всех ее проявлений — письменности, образования, музыки, архитектуры и, конечно, театра, который берет свой исток из литургии.

16 апреля в праздник Светлой Пасхи "Лубянский гримёр" прозвучит особым образом. И не только потому, что в этот день после окончания спектакля артисты Нового Театра поздравят всех зрителей исполнением Пасхального тропаря, но и в силу самой темы спектакля. Ведь главный герой — крепостной художник-гример Аркадий — жертвует жизнью, совершая подвиг на поле битвы. Он погибает во имя Родины, и его поступок меняет психологию его антагониста — знатного дворянина, владельца крепостного театра, в котором играет возлюбленная Аркадия, юная Люба, "объект домогательства" хозяина, считающего крепостных актрис своими рабынями.

Такой поворот сюжета додуман авторами спектакля. В литературном первоисточнике Николая Лескова, положенного в основу пьесы, финал гораздо мрачнее и безысходнее. Но сегодняшний театр не имеет права оставлять зрителя без "света в конце тоннеля". Потому что театр в значительной степени поменял свою функцию, превратившись из "увеличивающего стекла", по выражению Владимира Маяковского, призванного разоблачать пороки общества, в некий мистический акт, способный возродить в человеке надежду, пробудить веру, обозначить путь. Звучит пафосно, но миссия театра сегодня почти мессианская. И призыв "сеять разумное, доброе, вечное", дискредитированный постмодернистской иронией, снова становится смыслом искусства.

В этой связи хочется вспомнить о том, что у традиционного православия театр не был в почете. В Великий пост русские театры и вовсе закрывались — играли только иностранные труппы.

В 70-е годы XIX века в прессе разразилась дискуссия: в светских газетах появилась информация о разрешении театрам играть спектакли в пост. Реакция православных изданий была весьма негативной. Сетуя на возможность открытия театров во время Великого поста, Владимирские Епархиальные Ведомости, осудили радость "либералов" и "меломанов" и выступили с таким аргументом:

"Что сказали бы в этом гуманнейшем и либеральнейшем нынешнем свете, например, про даму, которая раньше уреченного траурного срока по каком-нибудь, даже и не особенно близком родственнике, нарядилась бы в цветной и блестящий костюм, а тем более поехала бы на бал или в тот же самый театр? Что сказали бы про человека, который вздумал бы шутить и балагурить в семье, у которой серьезное и глубокое какое-нибудь горе? Конечно, не ограничились бы одним замечанием о неуместности его шуток и острот, а попросили бы его удалиться, и обозвали бы прямо человеком неумным такого весельчака и остряка".

Сейчас подобные строчки читать и горько, и смешно: нынешнее общество давно отказалось от соблюдения каких-бы то ни было "траурных" обычаев. Что бы ни происходило в мире, в стране, даже в ближайшем окружении, современный человек в массе своей не проявляет эмпатии, а отстраняется, закрывается от проблем защитной стенкой равнодушия, поддержанной телевиденьем, массовой культурой, и целым набором низкопробного по сути, но высокобюджетного по затратам энтертеймента.

Именно поэтому сегодня не время отменять театр в контексте требований радикальных представлений о правилах соблюдения поста. Вернее, нельзя отменять ТАКОЙ театр — в котором духовные и моральные интенции не отвлекают зрителя от диалога с Богом, а напротив, задевают его душу и заставляют думать и чувствовать, ощущать себя частью Космоса, а не маркетплейса.

И здесь уместно привести слова самого Николая Лескова, которого по праву считают выразителем христианской социально-освободительной правды, говорившего о необходимости "вызвать к жизни новые общественные силы, создать Церкви слуг просвещённых и способных понимать настоящие идеалы христианства, которое одно в состоянии обновить "лежащий во грехах мир".