Опера: пощечина от белокурой Кармен

Белый дворец в Тель-Авиве. Израильский оперный. Единственный в стране. Он драгоценно и свято хранит традиции, смело идет на эксперименты. Июль, разгар репетиций нового спектакля. Театр кипит, как растревоженный улей. На улице обморочная жара. А здесь — история про солнечный удар любви. Солдаты, фабричные работницы из Севильи, цыгане группами кочуют по коридорам. Где-то настраивают скрипку, и ее дыхание окутывает входящего, как ароматное сигаретное облако.

Скоро в нашем оперном "Кармен", бессмертный хит, опера, которую Майя Плисецкая считала лучшей на свете. Оркестр рассыпался на лучики мелодий… Инструменты тихо себе и нам всю оперу кусочками пересказывают. Стоишь, ждешь встречи в фойе — и будто видишь… Вот так поет Хозе, это залихватский излюбленный мотив Эскамильо, а это такты увертюры, дерзкой, захватывающей. Она выходит навстречу. Кармен. Дива. Звезда. Золотистая косичка, платьице до колена, шлепающие тапочки со стразами. Певица Елена Максимова, меццо-сопрано с международной карьерой. Ни косметики, ни снобизма. Кто-то в лифте говорит ей "суперстар". Она отмахивается: "Да ладно… Это Аня Нетребко — суперстар, она на самом деле потрясающая, всегда, я ее очень люблю!"

В тихой комнате оперного закулисья мы ведем разговор об опере, о жизни. Лена рассказывает, что завтра летит в Дрезден — там тоже Кармен: "Три спектакля я уже спела — и это последний…" Она показывает фото: девчонка в коротком платье, вызывающая, гордая, современная. Блондинка. Там, в Дрездене, совершенно нехристоматийная, необычная Кармен: "Они сказали: надо показывать все сильные стороны. Ноги, плечи. Таковы сегодня тенденции современной оперы".

— Чем будет удивлять ваша Кармен в Израиле?

— Постановка Франко Дзеффирелли имеет свои особенности. Она предельно узнаваемая. Кармен такая, какой чаще всего ее представляют. Это и хорошо, и немного устарело.

— Черный парик и юбки колоколом?

— Да… Режиссер обновления на израильской сцене Гади Шехтер пытается все же соотнести современность, новую динамику и трактовку Дзеффиррелли. Но я попросила, чтобы мой парик не был радикально черным. Это старит, делает чопорной и строгой…

Елена Максимова пела Кармен много раз. На сценах серьезных мировых театров. И пела Марфу в "Хованщине" (этот шедевр Мусоргского, этот спектакль в Венской опере стал событием, о нем, о моей собеседнице в сложной и яркой партии современной раскольницы Марфы много писали критики). А еще Ольгу в "Евгении Онегине", Полину в "Пиковой даме", Дульсинею в "Дон Кихоте", Эболи в "Доне Карлосе", Джульетту в "Сказках Гофмана", Маргариту в "Осуждении Фауста", Федерику в "Луизе Миллер"…

Победы на вокальных конкурсах, выступления с лучшими мировыми дирижерами. Певица — это ее профессия, путь, ее суть. Все берет начало в детстве. В далекой Перми жила девочка. Беленькая, прелестная, пухленькая. Именно это ее свойство, то, что она была пышечкой, сыграло некоторую роль в судьбе. Хотя от судьбы не уйдешь, здесь и кроется ответ…

Бабушка сказала маме: "Отведи ее в танцевальный…". И мама Люда, взяв за ручку свою девочку, отправилась записывать ее в кружок. Но в танцевальном мест не оказалось. И Лене предложили начать заниматься в вокальной студии. Педагог ее послушала, проверила чувство ритма. И отправила к директору, попросив передать: "Скажите, что я ее беру". Директор тоже послушала — и взяла Лену к себе в класс.

У моей героини самой любимой детской игрой была игра в театр. С переодеванием и сложной драматургией. Был у нее и главный сольный номер — жалостная лирическая песня "Миленький ты мой, возьми меня с собой…". Шестилетняя солистка пела эту песню с душой и чувством.

Потом она училась в музыкальном училище, которое закончила как хоровой дирижер. Участвовала в девичьем вокальном ансамбле. Как и всякое детство, ее было разным, многоцветным, многозначным. Оно было тем ковшом небесной глыби, о котором писал Пастернак. Из которого черпались мудрость, терпение, чуткость. Природа музыки.

Мама и отчим на какое-то время уезжали из Перми в Крым, оставив Лену с бабушкой. Надеялись найти более успешную и более легкую жизнь. Построить дом. "Я скучала, чувствовала себя брошенной, преданной, видела маму редко…" — она говорит, и я вижу, как проступают в красивой уверенной примадонне черты девочки, вздыхавшей по теплому дому… Она много занималась, старалась заглушить тоску. Елена говорит: "Взрослеешь — и учишься понимать… Быть великодушной. Прощать".

Елене Максимовой везло с педагогами. Она всегда с теплом и любовью говорит о тех, кто делился знаниями, сердечным богатством. В московскую консерваторию она поступила с первой попытки. Занималась у Ларисы Александровны Никитиной. Потом пришла в труппу Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Познакомилась с чудесной Евгенией Михайловной Арефьевой, которая стала близким другом, советчиком.

— Она учила не только петь, лепить характер, образ. Она учила жизни. Кричала: "Дай мне мат, ну, выразись, наотмашь, резко, не бойся! Мне это нужно от тебя на сцене! Иначе чего-то не хватит! Важного не будет в образе! Давай, это необходимо!"

Легендарный и грозный Александр Титель, большой оперный режиссер, ее принял, а он далеко не всех пригревает в своем коллективе, ему не все ко двору.

— Я поначалу совсем маленькие партии пела. Даже миманс был, просто работа статиста. Была партия Мерседес, она будто на подступах к Кармен, эскиз Кармен. Титель меня строго воспитывал. Но и давал очень много — от своей души, горения, в понимании театра, музыки. Мы с ним из одной стаи. Кровь театральная у нас одна. Это было прекрасное, важное для меня время. Мы были семьей, трудной, как все семьи. Истинной театральной семьей. Например, репетировали "Летучую мышь". Работали много, взахлеб, потом шли в класс — пробовали, разговаривали. Потом шли опять в зал, зажигали свет — и опять работали. До часу ночи…Потом пешком я шла домой…

— Москва была трудным городом? Сложно было в ней обретать себя?

— Нет, мне было очень хорошо. Передо мной раскрывались все двери. Потом было ужасно тяжело уезжать…

— Москва. Юность. Свобода. В это время наверняка пришла любовь. Не сценическая, а реальная. Земная. Та, Леночка, что кружит голову и обещает счастье на всю жизнь…

— Да, было. Был такой человек, вокалист. Он из-за меня пошел в Станиславского и Немировича-Данченко. Он меня любил, очень ревновал. Это были долгие трудные отношения.

— Вы сохранили дружбу? Радуетесь успехам друг друга?

— Нет, мы не общаемся. Знаю, что он хорошо работает, живет в Питере, солист Мариинки, много занят в репертуаре, женат, есть дочь.

— "Не надо посылать писем в прошлое…"?

— Думаю — не надо.

— Вы по своему характеру Кармен?

— На сцене — вероятно.

— Оперный режиссер Дэвид Паунтни, который поставил недавно "Кармен" в Большом театре (в нашей опере тоже были его спектакли — и будут в новом сезоне!), сказал, что эта опера вовсе не про любовь. Она про то, что свобода, вот такая, безграничная, безоглядная, опасна…

— Любовь бывает разная. Здесь речь об особом варианте, особой природе любви. Любви, которая как неуправляемый огонь. История о всепоглощающей, губительной страсти. Это животная страсть, которая сметает все. Она несется, как поезд по рельсам. Не увернешься, не возьмешь себя в руки — размажет. Погубит. Такая страсть разрушит семью, карьеру, искалечит душу, и Кармен разрушает душу Хозе. Я сама в своей жизни была свидетельницей такого, я знаю, какую опасность, какое бедствие несет это чувство!

— Нечто подобное случилось с вами?

— Такое было с моей мамой. И я слышала плач, ночные крики, когда в этих трудных разговорах делили имущество, потом делили меня… Не дай Бог никому такое пережить!

— На ваш взгляд, нельзя дать любви захватить себя? Нельзя поддаться?

— Я думаю, что, если бы Кармен осталась жива, Эскамильо бы ее в дальнейшем все равно уничтожил, она бы оказалась на месте Хозе… Там в опере есть намеки на это, видно, как будут развиваться события. Все намечено. Выхода из этого круга нет!

— Об этом вы и хотите рассказать? Это вам кажется важным спеть и сыграть?

— Если хотя бы один человек задумается, услышит мое предостережение, воспримет его — я буду счастлива. Наверняка такое случается. Эта животная страсть. Со многими. Лично мне слышится в великой музыке Бизе, в новелле, рассказанной Мериме, именно предостережение. Пощечина, которая приводит в чувства. Возвращает способность нормально мыслить. "Люди, возьмите себя в руки, — словно говорит эта опера. — Не идите наперерез несущемуся поезду — сшибет".

— Зависть, обиды, чужое тщеславие, болезненные амбиции — вам все это мешает в театре, в творческой жизни?

— Это не может совсем не мешать. Театр — сложный организм. Но это мой организм. Я же говорю: всё, как в семье. И дороже ничего нет.

— Что скажете о самой себе? Какая она, Елена Максимова?

— Упрямая. Но мягкая.

— Вы получали премии на престижных международных конкурсах. Как складывались ваши отношения с такими дивами, как Елена Образцова, Ирина Архипова?

— Никак. Они меня не любили. Даже когда Ирина Константиновна вручала мне премию, она долго медлила, долго ее держала в руках, а потом сказала: "И ты, наконец-то, выбросишь это ужасное платье на помойку…"

— Что это было за платье?

— Мама мне сшила. Нормальное платье. Но Архиповой не понравилось.

— Ваша мама дизайнер одежды?

— Она очень талантливая. Сильная. Могла бы многого в жизни добиться. Чтобы выжить, должна была получить специальность, начать зарабатывать деньги. Сначала была швеей. Потом у нее было свое дело, сотрудники. Но я понимаю Архипову. И она, и Образцова — целые миры. Им, каждой из них, нелегко было принять принять новое меццо, невозможно было его полюбить…

— Леночка, ваш муж русского не знает?

— Как это не знает? Еще как знает! Мой Тэдди из особенной еврейской семьи. Это семья с большой историей, которая вся связана с судьбой и историей еврейского народа. Его предки немного жили и здесь, в Палестине. И потому ему было трудно решиться на то, чтобы жить в Вене. Тени трагедий семьи витали, тревожили…

Но работа складывается так, что мы живем и в Цюрихе, и в Вене. Он — оперный агент.

— И ваш тоже?

— Нет, у меня другой агент.

— Как вы познакомились с Тэдди?

— О, все началось мистически. Здесь. У Стены Плача. Я пела в 2010 году в концертном варианте "Риголетто". Маддалену. Дирижировал Зубин Мета. И мы поехали на экскурсию к Стене Плача. Все писали записки. И я написала. Попросила мужа-еврея. А потом пела в Амстердаме. У нас была хорошая компания. И Тэдди тоже был. Мы познакомились. Переписывались. Так все и произошло. И я всегда благодарю за него небо. Вот и сегодня сказала: "Тэддичка, как хорошо, что ты у меня есть! Ты — мое солнце! Опора. Счастье".

Мы еще говорим с Еленой Максимовой об опере, о том, что она любит (назло всем "ловцам модных душ"!) блестки на одежде, обуви, сумках. Любит борщ. Японскую кухню. "В магазине одежды покупаю то, что мне нравится. "Тренды" — не диктатура". И еще говорим о том, что не всегда нужна самая дорогая косметика. "Цена — не показатель".

Театр шумит. Идут репетиции. Скоро мы услышим Елену Максимову в партии Кармен. А я желаю ей счастья, света, умных и понимающих зрителей, слушателей. Пусть ее голос всегда завораживает. Удачи, моя Кармен!

Читайте также:

Венская опера — роскошная и несчастная

Минская бурлеска: от "Кармен" до "Анюты"