"Белые ночи" на израильский манер

В израильской театральной школе "Бейт-Цви" и созданном на ее базе театре "Театрон-Сифрия" ("Театр-Библиотека") известный педагог и режиссер Слава Мальцев поставил спектакль "Белые ночи" по одноименной повести Достоевского. Передать суть произведения Достоевского израильской публике, не говорящей по-русски, очень сложно. Однако постановка удалась.

Фото: Источник: фотоархив Pravda.Ru

Я опять о театре. О его тихой поступи среди грохота и истерики современного мира. Люди наблюдают за тем, как плещутся сериалы на экране — и безмолвствуют, будто завороженные игрой языков пламени в холодных пещерах. Театр иное. Он всегда взыскует. Зовет. Проповедует. Он — живой, как жизнь.

Чего же хочет зритель? Страстей, мыслей, любви или напряжения? Покоя? Смеха до упаду? Кто ж его знает. А мастера, кудесники, апологеты искусства хотят дать все вместе — страсти и идеи, свет мысли и радость открытия. Потрясение. Для того и живет искусство, иначе бы оно умерло еще на стадии наскальных рисунков…

Федор Достоевский — один из самых противоречивых, трагичных и страстных писателей в мировой литературе, был глубоко несчастлив сам и умел рассказать о несчастьях других людей так, как, пожалуй, не умел никто другой. Нищета и гордость, боль, дрожь сердца перед вечной загадкой бытия — все есть в его горячечных, беспокойных строчках.

Парадный и драматичный, таинственный и устрашающий город Петербург в романах Достоевского предстает живым существом, непостижимым, многоликим, участвующим в судьбах тех людей, которые в нем живут, вмешивающимся в историю каждого, говорящим на своем особенном языке. Одиночество и бедность, неуверенность и сердечная боль особенно остро ощущаются среди роскошных дворцов и гордых мостов, возле нарядных набережных и совершенных статуй.

Сентиментальная повесть "Белые ночи" выглядит в каком-то смысле квинтэссенцией отношения писателя к Петербургу. Будто он сам ведет постоянный диалог с домами и улицами, замечает любые перемены в облике города, удивляется ему, болеет за его судьбу. Мечтатель, от лица которого ведется повествование, одинок и неустроен. Его экзальтированность кажется чрезмерной и немужественной; его душевная тонкость выглядит старомодной.

В часы быстрых и летучих белых ночей, в минуты особенного поэтического подъема он встречает на набережной девушку, Настеньку. Застенчивую, восторженную, очаровательную — как все девушки в мире. Сердце влечет его к ней, и на протяжении пяти белых ночей в самом феноменальном городе, какой только можно себе представить, они ведут сбивчивый диалог обо всем и ни о чем. И острота жизни становится ощутимой и трагичной. Где-то рядом мелькает тень счастья…

В израильской театральной школе "Бейт-Цви" и созданном на ее базе театре "Театрон-Сифрия" ("Театр-Библиотека") педагог и режиссер Слава Мальцев — один из главных создателей театра "Гешер", его первый директор — поставил спектакль "Белые ночи". Мальцев также же предложил свою сценографию этого материала и выступил в качестве художника по костюмам. В этом спектакле нет дворцов и знакомых мостов. Есть только окна, много окон, затянутых то ли легким тюлем, то ли туманом с Невы.

Пересказать, передать суть произведения Достоевского израильской публике, не говорящей по-русски, чрезвычайно сложно. Сама пластика речи и мысли Достоевского сопротивляется этому. В этом тексте запечатаны особые глубины русской души и русской речи. Придя на спектакль в зал "Бейт-Цви", я первым делом спросила у режиссера-постановщика Славы Мальцева, чем его привлек этот материал; почему он решил именно его разыграть, пережить со своими студентами?

Мастер посмотрел хитровато: "Стареем… Обращаемся к великому и сокровенному. Мне очень нравится инсценировка, которую сделал Даниэль Степин. Это очень живая и трагичная история. Она никого не оставит равнодушным".

Директор "Бейт-Цви", талантливый режиссер, интерпретатор Шекспира и Чехова Артур Коган махнул рукой, указывая на стол: "Русскаяя закуска…водка…мы создаем атмосферу…Хотя — только на премьере…". Моя коллега, журналистка "Джерузалем Пост" Эллен Кей слизнула красную икру с галеты: "Интересно…русская кухня и русский театр — это нечто особое…".

…Окна. Теплый свет сквозь занавески (художник по свету Александр Сикирин). Кажется, рядом вода. Маленький скульптурный лев словно заблудился, отстал от своего семейства. Далекая загадочная музыка овевает это пространство (музыкальное оформление Даниэля Степина). Амит Гиль играет Мечтателя очень по-израильски: горячо, темпераментно, шумно.

Этот молодой человек явно больше действует, чем мечтает и медитирует. Он порывист, не очень умеет обращаться с тростью и шляпой, которую не снимает, разговаривая с дамой. Петербург для него — друг и фантом одновременно. Таинство белых ночей увлекает его в царство мечты.

Настенька (ее играет Ноа Лапидот) — робкая, горделивая, так сосредоточена на жизни собственного сердца, так устремлена в наполовину придуманные ею роман с жильцом, снимающим комнату у ее бабушки, что она почти не видит Мечтателя, хотя поверяет ему свои душевные тайны. Наверное, так же горячо и восторженно она раскрывала бы свою душу этим фонарям, мостам, освещенным уютным светом окнам.

Словно клавиши дорогого пианино, она перебирает сцены, разговоры, ощущения, память о своих встречах с тем, кто запал ей в душу. Мечтатель для нее даже не друг, а тень на фоне белой петербургской ночи. Она видит — и не видит его. Она не спрашивает его о том, что же чувствует он. Вечный классический эгоизм всех влюбленных делает Настеньку равнодушной ко всему, что не есть ее огромное чувство.

Режиссеру удалось очень тонко и бережно, будто по лучику, по лепестку, по дуновению, перенести плоть этого изящного и печального романа на израильскую сцену. Он поставил историю влюбленных как истинно влюбленный, понимая их порывы и чаяния, ощущая в душе ту самую юную звенящую струну, которая делает любовь самым большим чудом под луной.

Зал Эли Лиона (есть у нас такой адвокат, меценат, блогер, страстный любитель искусства, в свои восемьдесят с лишним гоняет на мотоцикле, каждый вечер идет в театр или на концерт, каждый год выдает стипендии своего имени молодым певцам и драматическим актерам) — маленький, камерный, где все очень близко. Интонация должна быть предельно искренней, потому что фальшь здесь сразу слышна. Сразу убьет все.

Жилец — у этого героя нет имени ни в тексте Достоевского, ни в спектакле Мальцева — выглядит совершенно обыкновенным, приземленным, взрослым. Белые ночи не кружат ему голову, не пробуждают в нем поэзию и мечтательность. Шахар Полак играет его скупыми штрихами, очень точно и без кокетства.

Экзальтированная душа Настеньки создала его из смеси снов, книг, упований и надежд. Очень удачно представлены в спектакле две кухарки: Матрена и Фекла (обе эти роли играет Ксения Маркузе). Медлительные, вальяжные, себе на уме, снисходительно поглядывающие на странно суетливых хозяев, именно эти две служанки наиболее естественно передают природу текста; актриса очень точно существует на сцене в стилистике Достоевского.

Мечтатель так и не сумел, не рискнул сказать Настеньке о своих чувствах, не стал бороться за свою любовь. И, по замыслу режиссера, сам отдал ее сопернику, который повел ее под венец. Благословил.

Мне кажется, что режиссер ставит своей задачей не только приобщить молодых актеров к глубинам русской реалистической прозы и русского психологического театра, но и прививает им особую культуру сценического поведения. "Белые ночи" — очень изящный, красивый, поучительный спектакль. Он заставляет задуматься о том, что душевная тонкость, альтруизм, деликатность, поэтическая одухотворенность делают человека, разумеется, богаче и интересней, но придают его жизни оттенок трагедии. Как было бы хорошо, если бы окружающие умели понимать это и с этим считаться.

Как было бы прекрасно, если бы люди считались с другими людьми…