Архивы поэта и художника Пригова покажут на Венецианской биеннале

Государственный Эрмитаж в этом году примет участие в Венецианской биеннале современного искусства. В местном университете будут выставлены архивы поэта и художника Дмитрия Александровича Пригова, которые, оказывается, хранятся не где-нибудь, а в самом Эрмитаже. Об этом рассказал директор музея Михаил Пиотровский на встрече с мэром Венеции Джорджо Орсони.

Фото: Фото: AP

Читайте также: Чемпионат мира несет угрозу Эрмитажу

Экспозиция включит рисунки, автографы и другие материалы, оставшиеся от знаменитого поэта и художника-концептуалиста, демонстрируя разносторонность самого Пригова, которого уже наверняка сравнивают с итальянскими титанами Возрождения. Если этого еще не сделали, то пора. Количество только стихотворных работ, оставленных Дмитрием Александровичем, превышает 35 тысяч.

Автору этих строк посчастливилось встречаться с Дмитрием Александровичем в 1987-м году, вскоре после того, как его выпустили из психиатрической больницы. Был у Пригова такой факт в биографии, и не только у него. В 1986 его направили на лечение в психиатрическую клинику. На принудительное? Точно не знаю. Вроде бы он организовал уличную акцию — раздавать поэтические тексты прохожим и его направили на принудительное лечение. Скоро он оттуда вышел. То ли "благодаря протестам деятелей культуры", в том числе Белы Ахмадулиной, то ли просто потому, что подлечили — не берусь судить.

Но, принимая меня, журналиста с большим магнитофоном, Пригов отнюдь не производил впечатления припадочного. Это был чрезвычайно эрудированный, доброжелательный и целеустремленный человек, умудрявшийся, отвечая на вопросы, еще слушать музыку (она его вдохновляла), и рисовать. Рисовал он, на мой взгляд, странные вещи. Геометрические формы, которые ставят ученикам. А ведь он окончил Строгановское училище, еще в 1966-м году, много лет работал в архитектурной мастерской, к тому времени был член Союза художников СССР.

Это был такой его перформанс, постмодернисткий выверт. Он рисовал не только на ватмане, но и на листах газет. Рисовал гелевой ручкой, которые только-только появились в те времена. На мое предположение, что-то же самое гораздо легче и быстрее сделать с помощью аэрографа он, оживившись, возразил, что аэрограф "тупой прибор". Но это мое познание в технике рисование его немного успокоило. Сначала он, разговаривая, читая стихи по моей просьбе и рисуя, время от времени косился на меня, посматривал оценивающе и подозрительно: не засланный ли это казачок?

Фото: AP

Сейчас, по прошествии почти четверти века я понимаю, что на самом деле был казачком засланным. Не столько радиостанцией, на которой тогда работал, сколько — грядущим. Чтобы тогда, когда грядущее станет настоящим, рассказать все это. И вот из грядущего я задавал ему разные пустяковые вопросы, суть которых уже почти не помню.

У него был свой, для него естественный, а для многих словно повернутый взгляд на мир. Вот, например, кучкование подростков, курящих в подъезде и пачкающих стены, для него былосродни камланию древних людей в пещере. Он жил в вечности, но жил при этом как бы шутя, играя. Шутки эти мало кто понимал. Ведь он выглядел таким серьезным. Так, допустим, была у Пригова такая художественная акция: называться не Дмитрием, а только "Дмитрием Александровичем". Поэты его круга были в основном известны по именам: Евгений, Алексей, Николай. Только он — Дмитрий Александрович. Как какой-нибудь домуправ, или преподаватель. А ведь ему, к моменту нашей встречи было немного за сорок.

Стихи он начал писать с 16 лет. В 30 его начали печатать за рубежом, в эмигрантских журналах. В США, во Франции, в Германии. В отечественных — только в самиздате. Я думаю, что в семидесятые этого было вполне достаточно, чтобы лишиться работы архитектора. Дмитрий Александрович стал художником, а художникам многое прощалось. И платили им прилично.

На Родине он начал публиковаться только во времена горбачевской гласности, вскоре после моего с ним знакомства. Его печатали в журналах "Знамя", "Огонек", "Новое литературное обозрение". Приняли в Союз писателей СССР, в Пен-Клуб.

Начали приглашать с литературными и музыкальными номерами в телепрограммы. В лихие 90-е издали штук пятнадцать его сборников, несколько книг прозы. Роман "Живите в Москве. Рукопись на правах романа".

Он стал лауреатом премий, стипендиатом академий. Его признали официально. Он, что называется, "вышел из подполья", хотя ни он, ни другие московские авангардисты никогда не прятались. Просто рухнули стены нашей общей крепости, и они оказались на всеобщем обозрении.

Его скульптуры выставили за рубежом, на персональной выставке в Чикаго. Пригова приглашали поучаствовать в театральных и музыкальных проектах, например с Сергеем Летовым.

Умер Дмитрий Александрович четыре года назад, в 2007 , в Москве. Наступил момент, когда остановилось его сердце, три сделанные операции не спасли. Но и смерть Пригова не могла не пройти в полной тишине. В Интернете поднялась волна шума каких-то людей, то ли сторонников установки памятника, то ли противников творчества Дмитрия Александровича, не успевших высказать при жизни своего к нему отношения и улюлюкающих вдогонку его стихам: "Прости меня, я умираю. Врачи мне вырезали печень. И съели. И следом мозг — чтоб мыслить нечем".

Читайте самое интересное в рубрике "Культура"