Марина Кудимова: Качатели – те же читатели

Часто, казалось бы, самая невинная замена одного слова в словесной конструкции в корне меняет даже не смысл, а вектор. Избитый комплимент советскому народу как самому читающему народу мира из этой серии. Во-первых, сразу же возникает резонный вопрос: что читающему (читавшему)?

Остряки шутили: Пикуля. Но ничего смешного здесь нет. Валентин Пикуль был вполне добротным историческим реконструктором. Несомненно, он и Юлиан Семенов били все рекорды тиражности. Но в массовом чтении погоды все же не делали.

Какой-нибудь забытый Бубеннов со своей мыльной «Белой березой» или Анатолий Иванов с «Вечным зовом», одним из первых освоивший формат телесериала, обставляли Пикуля по всем статьям.

Советский народ был, скорее всего, самым покупающим книги. Мой отец вместе с другими мытарствующими провел много ночей во дворе облкниготорга, чтобы до работы успеть отметиться в очереди на подписку. Усилие, потраченное на добывание книги, вроде бы обязывало ее прочесть.

Одолел ли отец 24 тома Вальтера Скотта или 30 томов Достоевского? Вряд ли. Вот «Библиотеку современной фантастики» точно освоил в полном объеме. Наличие приличной библиотеки в доме было вопросом статуса. Но многие, чего греха таить, покупали книги как предмет интерьера. Чтобы было чем заполнить тоже добытую в боях югославскую стенку.

Cпрос определялся двумя факторами. Во-первых, острейшим дефицитом книжной продукции. Здесь процветала спекуляция, ничуть не уступающая шмоткам, автомобилям или грампластинкам. С каждой стипендии я старалась выбраться на день в Москву. Помимо очередной премьеры в театре на Таганке, обязательным местом посещения был Кузнецкий мост.

Вдоль него стояла вереница книжных барыг в раскольниковских пальто. Когда подходил очередной клиент, пальто распахивалось, и на подкладке, усеянной нашитыми кармашками, воспаленный взор мог прочитать названия вожделенных книг и цену, от которой перехватывало горло.

Разумеется, были настоящие книжники, упорные собиратели раритетов со своей иерархией и ранжирами. Когда после открытия книжного магазина в моем родном городе толпа бросалась к прилавку букинистического отдела, мне, девчонке, не могло прийти в голову просунуть руку к выложенной на стойку стопке книг раньше местных корифеев.

Меня бы просто вышвырнули вон. Мы, салабоны армии книжников, довольствовались остатками с барского стола. Во-вторых, книги были феноменально дешевы. Не у спекулянтов, конечно, а по продажной стоимости.

Мне удалось собрать академический 90-томник Л. Толстого, каждый том которого стоил на развале 90 копеек! Предприимчивые и терпеливые позже сделали на некогда уцененных книгах состояния.

Социология чтения, используя методы математической статистики, за отправную точку берет не так называемую массовую литературу, а то, что входит в список национальных "брендов". Попросту сказать, классику. В целом общая культура в последние советские десятилетия была, несомненно, выше нынешней.

Но социологические исследования горько разочаруют мифотворцев той славной эпохи. По их данным, в 1980-е годы произведения классиков присутствовали, в лучшем случае, в одной из четырех домашних библиотек.

А имена Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, Гоголя, Лермонтова упоминались чаще других потому, что собраний их сочинений респонденты в условиях тотального дефицита просто не могли купить. Но очень хотели, поскольку это входило в тогдашний кодекс престижности.

Согласно исследованию ВЦИОМ 1994 г., Л.Н.Толстой в ряду читательских предпочтений стоял вплотную к детективщику Д.Х.Чейзу, Пикуль – к Пушкину, а Дюма – к Солженицыну. Во все времена легкое предпочиталось трудному, доступное – "заумному".

Несмотря на это, чтение, вне всяких сомнений, остается в России явлением культовым даже в пору падения его количественных показателей. Хотя и они весьма условны. Тоже два, но уже других, фактора предопределили смену приоритетов.

Первый – наступление эры офисных менеджеров. Чтение (а не приобретение) книг – по идее, плод свободного выбора и свободного времени. "Манагер" как социальный феномен прежде всего отличается отсутствием свободного времени. Он живет в офисе и интересами офиса. То есть корпоративное начало в нем преобладает над личным.

Но он, как никто другой, зависит от внешних примет времени. В первую очередь, от моды. И если читать снова станет признаком "крутизны", именно офисная публика очень скоро здесь даст обнищавшим интеллигентам сто очков вперед. Что и происходит. Но на других носителях .

Вот этот второй фактор, смену носителей предмета чтения – литературы социология как раз и проморгала. Понятно, когда производители бумажных книг вопят о падении спроса. Не секрет также, почему они так упорствуют относительно способа производства.

Если при Советской власти бумага, а соответственно и книга, стоили гроши, то сегодня демократический и, увы, совершенно не считающийся с авторским правом интернет дает возможность получить доступ к книге бесплатно. В крайнем случае, за те же гроши с поправкой на инфляцию.

Так что бумажные издатели рискуют лишиться главного условия занятий бизнесом – серьезных прибылей. Овес-то, то бишь бумага, нынче не в пример дорог. А вот сколько читателей в метро и пригородных электричках сидят, уткнувшись в наладонники, электронные книжки и просто в мобильники с закачанными романами?

К этому надо приплюсовать прогрессирующую моду на аудиокниги, когда вместе с текстом продукт содержит поставленный голос и хорошее литературное произношение исполнителя. "Качатели" по признаку потребления не перестают оставаться читателями. Сегодня их число едва ли не совпадает с числом покупателей всех перечисленных игрушек.

Они учитываются (от "читать") так, что иногда проезжают свою остановку, но почему-то никем не учитываются. Впрочем, на все новое и непонятное до поры до времени принято опасливо закрывать глаза.