На зависть маме

Когда девочка играет в куклы, она обычно воображает себя мамой. Кукольную дочку можно наряжать, как тебе хочется, укладывать спать, когда вздумается. То есть "жить" и за неё, и за себя. Когда девочка вырастает и у неё появляется настоящая дочка, поначалу жизнь очень похожа на игру: мама решает всё. Но постепенно дочка взрослеет, чего с куклой никогда не происходит. И нередко мама оказывается к этому совершенно не готовой.

Фото: Фото: AP

Как, впрочем, и папа. Иногда он переживает взросление дочери даже острее, чем жена. Только происходит это как правило несколько позже, когда у девушки появляется первый молодой человек. Во всяком случае, первый, о котором папе становится известно. И даже если этот парень окажется принцем на белом коне, отец в девяти случаях из десяти будет разгневан.

Ну, как минимум недоволен. Ведь это не его выбор, а выбор дочери. Значит, его положение как главы семейства становится шатким. Пусть даже этот "титул" был чисто формальным. Интуиция подсказывает: скоро весь его родительский авторитет сгорит синим пламенем в горниле "большой любви".

Классический пример: синьор Капулетти, устроивший своей непокорной дочери форменный разнос, когда та попыталась уклониться от столь выгодного, с его (!) точки зрения, брака. Иначе с чего бы бедняжке Джульетте пришло в голову глотать сонное зелье?

С мамой метаморфозы начинают происходить гораздо раньше. Первым звонком обычно бывает ситуация типа "Не хочу надевать розовое платье. Хочу зеленое с оборочкой!" Всё, считайте в вашей девочке начала просыпаться другая женщина.

Поначалу это пробуждение малозаметно. Его проявления обычно принимаются за капризы и подавляются более или менее радикальными методами. Пока материнского авторитета хватает, чтобы вынудить дочку поступать так, как хочет заботливая родительница. И пока та слушается, мама счастлива. Она чувствует себя значимой. Игра в дочки-матери продолжается!

Но рано или поздно любимая "кукла" начинает своевольничать. Даже самым педагогически подкованным мамам не всегда бывает легко отловить начало процесса взросления и более-менее адекватно на это среагировать. Увы, безграничная родительская власть, стереотип которой нам прививается ещё в детстве нашими собственными родителями, развращает даже лучших из нас.

О третьем кризисе самоидентификации, в просторечии именуемом подростковым возрастом (первые два приходятся соответственно на возраст трёх-четырёх и семи-восьми лет), написаны горы литературы. Однако в этих горах очень редко можно обнаружить что-нибудь дельное о специфических материнских реакциях на взросление дочерей.

Фото: AP

…С неделю Анька ходила с красными глазами. Никому ни на что не жаловалась. На участливые вопросы подруг отвечала, что у неё просто бессонница и всё скоро пройдёт. Наконец, не выдержала. На ежевоскресных посиделках в любимой кафешке расплакалась: Девчонки, я становлюсь старой!

Услышать это от женщины, которой ни за что не дашь тридцати, хотя ей под сорок?! Но Аня и не думала шутить.

У её Ленки появился кавалер. Не курит. Не колется. До положения риз не напивается. При дамах не матерится (и такое ещё бывает)! Учится на юриста. Мечта, а не кавалер, по нынешним-то временам. Вроде с этой стороны у Ани никаких видимых причин для беспокойства быть не должно. Их и не было. Просто Леночка начала одеваться с особой тщательностью, зачастила к Анькиной парикмахерше и вообще начала расцветать, как это и положено семнадцатилетней барышне под лучами первого серьёзного чувства.

А наша Анечка, глядя на себяв зеркало, вдруг начала замечать, что сама она не так стройна и не так привлекательна, как ей бы того хотелось. Разумеется не вообще, а именно на фоне своей красавицы-дочери. Да и пылких кавалеров у неё на горизонте в данный момент не наблюдалось.

И началось. Задержится Ленка на свидании — скандал. Провалит зачёт в институте — скандал (хотя учится девочка прилично). Посуду забудет помыть — и тут скандал. Лена звонит: поговорите с мамой, я не понимаю, что происходит. Анька причитает: понимаю, что злюсь на неё по-глупому, но сделать с собой ничего не могу. Однажды позвонила мне среди ночи: Вик, это кошмар, я завидую собственной дочери!!!

Звучит дико, но это правда. Только не каждая мама в состоянии в этом признаться даже самой себе. Конечно, это редко бывает зависть в, так сказать, чистом виде, когда предмет вожделения, в данном случае молодость и красоту, хочется отнять, если уж себе её присвоить невозможно. Ну, как в андерсеновских "Диких лебедях" или пушкинской "Мёртвой царевне".

Там конечно, речь о мачехах, пытающихся сжить со свету юных падчериц. Но и родным матерям бывает трудно совладать с такими мыслями. И даже белая зависть заставляет сердце сжиматься от боли: у неё ещё все впереди, а у меня уже больше ничего никогда не будет.

Даже если личная жизнь у мамы вполне благополучна, в душе начинает шевелиться червь сомнения: а не сравнивает ли меня мой мужчина (конкретный статус тут особой роли не играет, штамп в паспорте от развода ещё никого не уберёг) с вот такими же молоденькими, как моя девочка? А уж если эта самая личная жизнь отсутствует, выбираться из такой ситуации особенно трудно.

Как и чем заглушить в себе неумолимое тиканье внутренних часов? Ведь стандартные компенсаторные механизмы в такой ситуации зачастую пробуксовывают: активная профессиональная, общественная, светская, спортивная или хоббическая (это кому что больше по вкусу) жизнь ни красоты, ни молодости всё равно не возвращает. Это как воспалённый аппендикс лечить пенталгином. Боль он заглушит только на время. Причём на очень короткое. А резать всё равно придётся.

Даже частые романы, какими бы бурными и красивыми они ни были, по существу, приносят лишь временное облегчение. Точнее забвение, сродни алкогольному или наркотическому. Иначе дамы бальзаковского и особенно послебальзаковского возраста не крутили бы их столь лихорадочно. Светская хроника — лучшее тому доказательство.

Анька истерила довольно долго. С полгода. Это наверняка могло бы продолжаться и дольше. Но в один далеко не прекрасный день она из-за своего взвинченного состояния чуть не провалила важные переговоры. Хорошо, что профессиональная репутация всегда была для неё своего рода "священной коровой": страдать — страдай, но делу не мешай.

Партнёр по переговорам был человеком восточным. На обеде, который венчал собой с таким трудом заключённый контракт, он вдруг произнёс весьма замысловатый тост: "Прекрасно, что юность не знает, какие ошибки и разочарования ждут её впереди, но ещё прекраснее то, что зрелость знает, каких ошибок она уже никогда не совершит и каких разочарований сможет избегнуть благодаря накопленному опыту. Так давайте выпьем за опыт — самый ценный дар, который только может преподнести нам жизнь".

С тех пор, как Анюта повторила нам этот тост на очередных воскресных посиделках, глаза у нее перестали быть красными. Теперь, кажется, настал черёд нам ей завидовать белой завистью. Похоже, что она таки сумела принять себя такой, какая есть. Счастливая…