Непогашенный интернациональный

Между 15 и 23 февраля всего неделя. Между понятиями "воин-интернационалист" и "защитник Отечества" — пропасть, смысловой и нравственный провал. Хотелось бы верить, что именно в этом главная причина, по которой российская Госдума с нынешнего года переименовала "День памяти воинов-интернационалистов" в "День памяти о россиянах, исполнявших служебный долг за пределами Отечества".

Долг-то, оказывается, был служебный, а не интернациональный. Хотя, уверен: понять, что такое интернациональный долг, а, поняв, признать важность жертвенного служения ему — на такое была способна даже в годы войны в том же Афганистане, а сейчас и подавно, весьма невеликая часть нашего народонаселения.

Вот кто такой "защитник Отечества", знали и знают на пятерку даже первоклассники. Даже они понимают, что если на Родину напал враг, надо биться с ним не на живот, а на смерть. Но почему наши солдаты должны складывать свои головы за пределами своего Отечества?

Вопрос, разумеется, не к солдатам. А к кому? Воспользуемся подсказкой Википедии:

"Интернациональный долг — термин, который использовало руководство СССР и других стран социалистического блока, основываясь на принципе пролетарского интернационализма, вводя свои войска в другие страны, как правило, для подавления восстаний или для обеспечения перехода власти к коммунистам под предлогом отражения внешней агрессии. С точки зрения других стран, интернациональный долг является одним из видов интервенции".

Да, вряд ли уцелевшие и погибшие участники локальных войн считали себя интернациональными должниками. Которые за пределы Отечества отправлялись не по приказу или не только по приказу, но и "по велению сердца". Ну, разве что самые наивные.

Я сам был таким. Причем в моем-то случае служебный долг, то есть необходимость подчиниться приказу, отсутствовал начисто. Потому в голову приходило лестное сравнение с интернациональными бригадами в Испании. Добровольными, напомню, формированиями, в составе которых сражались в 1936 — 1939 гг., защищая эту республику от мятежника Франко, антифашисты из разных стран, в том числе из Советского Союза.

Вот и я готов был защитить Кубу от американских империалистов. От их истребителей и бомбардировщиков. Тогда, во время Карибского кризиса 1962 года, СССР и США шагнули на грань войны, и началась бы она именно на Кубе.

Я служил в зенитно-ракетном полку, у нас уже составляли списки добровольцев. Я записался сразу же. Страстно, по-мальчишески, хотелось понюхать пороху. Почувствовать себя мужчиной, доказать некоторым штатским, что я малый не промах, и т. д. Ну и, наряду с этим, конечно, стремился помочь кубинским товарищам. Так уж я и мои однополчане-добровольцы были воспитаны — патриотами, гордыми от того, что Родина доверила защищать ее, и интернационалистами, готовыми постоять за социализм в любой точке земного шара.

О том, что на войне убивают и калечат, всерьез не думалось. И когда Кеннеди и Хрущев, осознав, перед какой страшной угрозой стоит мир, пошли на мировую, мы, сопляки — хоть и сплошь отличники боевой и политической подготовки (других в добровольцы не записывали) — очень огорчились.

Те, кого угораздило ввергнуться в локальную войну, избавлялись от подобных благоглупостей быстро и навсегда. Сужу по признаниям, которые известны не только мне. Вот одно из них: "До Афганистана, как и многие другие офицеры, я был еще достаточно наивен и верил в такие понятия, как интернациональный долг. Но когда я попал туда, идеализация улетучилась за какие-то два-три месяца".

Какие уж там идеалы, когда стрелять приходится в тот самый народ, который ты явился спасать от него же самого. То есть одну часть народа, пошедшую за правительством, от другой части, как ее ни назови: повстанцами, моджахедами, духами… И неустанно палят в тебя и твоих товарищей не только они, но и простые жители. Которые были мирными, пока ты туда не явился. Потому приходится обращать оружие и против них. В этой гражданской войне тебе — человеку, вообще-то, постороннему, чужому — приказано быть интервентом. Со всеми вытекающими, от которых крыша едет.

СССР, а затем РФ после Великой Отечественной принимали участие в более чем 30 локальных войнах и вооруженных конфликтах, проходивших за пределами страны. Из отправленных туда (именно отправленных, а не отправившихся по своей воле) 1,5 миллиона наших соотечественников погибли более 25 тысяч. И свыше 15 тысяч — в одном только Афганистане, где еще 54 тысячи получили ранения, и, кроме того, было 416 тысяч заболевших. В этом списке не учтено (видимо, не велась такая статистика), сколько человек умерли от ран и болезней, уже вернувшись на родину.

Другое "вытекающее". Хотя точное число жертв среди афганцев неизвестно, но авторитетные источники утверждают, что оно превышает 2,5 миллиона убитых и покалеченных. Причем основная доля приходится на мирное и, как я сказал выше, условно мирное население. Плюс несколько миллионов беженцев, многие из которых покинули страну. Вот таким был наш вклад в дружбу с афганским народом, а на деле — с угодным Советскому Союзу правительством.

Но вернемся к собственным потерям. Они не исчерпываются числом погибших и изувеченных. Сломанной оказалась судьба и тех ребят, кто уцелел физически. Увы, так называемый "вьетнамский синдром", доставивший столько тревог и забот американскому обществу, у нас принял форму "афганского синдрома".

Это, похоже, неизбежное следствие любой "грязной войны", где, в отличие от войны "священной и народной", людям непонятно, ради чего приходится рисковать жизнью. Почему они вынуждены убивать тех, кто ничего плохого не сделал ни им, ни их товарищам, ни их стране. И особенно погано на душе, когда убиваешь женщину или ребенка — если в руках у них направленное на тебя оружие или если… тебе так показалось.

То есть давление на нравственные устои, на психику и в самом деле невыносимое. А ведь оно на любой войне страшное и без того. Любая война, как сформулировал ректор Восточно-европейского института психоанализа Михаил Решетников, это — "эпидемия аморальности", ситуация санкционированного убийства, что запрещено культурой. И если у защитников Отечества сознание находит тому оправдательные, оберегающие целостность личности аргументы, то у воинов-интернационалистов, этих бескорыстных "солдат чужой удачи", самооправданий, по большому счету, нет. Вот и едет у ребят "крыша".

"Афганцам" очень не просто пришлось в мирной жизни. К тому же, и реалии, с которыми они столкнулись, оказывали усугубляющее воздействие. Поэтому бывшие бойцы в обычных житейских ситуациях — дома, на работе, в общественных местах — вдруг начинают вести себя совершенно неадекватно, нередко создавая угрозу для окружающих. Вот что говорит Михаил Решетников — который и сам вышел из "Афгана":

"У тех, кто вернулся с войны, были представления о том, что в этой новой жизни все должно быть честнее, чище, благороднее. И тут они попадают в перестроечную и постперестроечную эпоху, в период первичного накопления капитала со всеми хорошо известными нам проявлениями. Они попадают в жизнь, где их никто не ждет. И никакого почтения, никакого уважения к ним, военным ветеранам. Более того, при устройстве на работу их боевой опыт в Афганистане воспринимается как негативный фактор. Люди боялись их — за прямолинейность, взрывной характер, непрогнозируемость поведения.

Куда их легко брали, так это в охранные структуры, в полукриминальные и откровенно криминальные формирования. У вчерашних воинов оставалось острое ощущение потерянной юности, они старались получить от жизни все, что было недополучено в военные годы. Кроме того, они испытывали психологический феномен, согласно которому выживший ветеран должен жить на полную катушку, "и за себя, и за того парня, который не до жил до этих дней".

Ясно, почему не стоило очень уж удивляться разнообразным криминальным разборкам среди и между ветеранскими структурами "афганцев" и их лидерами. Одна только история со взрывом на Котляковском кладбище чего стоит.

По удручающим прогнозам ученых, изучающих проблему посттравматического синдрома, который актуализировала афганская война, он чаще всего со временем лишь усиливается.

Естественно, возникает вопрос: реально ли исцеление подобного рода душевных ран? Да, социально-психологическая реабилитации способна быть вполне эффективной. Если она, разумеется, доступна тем, кто в ней нуждается. К сожалению, это дорогостоящее мероприятие у нас в состоянии оплачивать лишь единицы "афганцев". Да и специально подготовленных профессионалов очень мало. То есть ни государство наше, ни общество этой проблемой практически не занимаются. В отличие, скажем, от США.

Там бюджет мероприятий по психологической помощи ветеранам вьетнамской войны составляет примерно 4 млрд долларов. "Американцы, — комментирует этот факт Решетников, — давно поняли, что оказывать психологическую помощь намного выгоднее, чем держать ветеранов боевых действий в тюрьмах за то, что они натворили".

Около месяца назад было объявлено, что Российская Федерация сполна расплатилась с советскими долгами. Не кажется ли вам, что это не совсем так?…