Можно ли считать, что Лукашенко признал Крым российским, почему путь на Запад для Белоруссии закрыт, в чём проблема Союзного государства и как Минск может окончательно решить проблему уличных протестов, рассказал Pravda. Ru политолог Кирилл Кириллов.
— Кирилл, президент Белоруссии Александр Лукашенко в интервью Дмитрию Киселёву заявил, что Крым де-факто и де-юре стал российским. Это и есть то самое официальное признание Крыма, которое мы ждали?
— Нет, это не признание Крыма. Одно дело — это устное заявление, а другое дело — когда это заявление обретает юридическую форму и начинает выражаться на практике. Потому что должны начать выстраиваться в Белоруссии отношения с Крымом как с регионом Российской Федерации. Пока после марта 2014 года ничего не изменилось. Обычно после заявлений происходит оформление распоряжения, которое передаётся в нижестоящие органы по вертикали с предписаниями начать выстраивать политические и иные связи с Крымской Республикой как с регионом Российской Федерации.
— Почему именно сейчас Лукашенко решил об этом заявить?
— Сейчас в Минске окончательно стало понятно, что Запад ни при каких условиях не будет контактировать с официальным Минском. Мне кажется, был в Минске расчёт, что миграционный кризис поможет возобновить диалог с Западом.
Когда Германия, даже после разговора Лукашенко с Меркель, официально заявила, что никаких гуманитарных коридоров не будет, стало понятно, что это действительно разрыв. И многовекторности конец.
Россия, в свою очередь, остаётся для белорусской власти главной опорой. Сейчас такие заявления служат ответом Западу на его давление и являются реверансом в сторону России в положительном смысле: уже определён восточный вектор развития.
— То есть ситуация с миграционным кризисом инициирована Белоруссией, которая таким образом хотела надавить на Запад?
— Белоруссия не то что инициировала миграционный кризис, а просто сделала определённый шаг, когда это стало возможным. В мае и июле Лукашенко заявлял, что "раз Запад нас давит санкциями, у нас теперь нет ни средств, ни возможностей охранять ЕС от беженцев так, как это было раньше". Белорусы ослабили свою сторону границы с ЕС, и мигранты могли этим воспользоваться, чтобы попасть в ЕС в облегчённом режиме.
Кроме того, Евросоюз расторг договор о реадмиссии между Белоруссией и ЕС. Он гласил, что Белоруссия нелегалов, которые пытаются попасть в ЕС, на своей территории задерживает и не пропускает.
Поэтому здесь просто стечение обстоятельств. А дальше стороны начали думать, как можно из миграционного кризиса извлечь пользу.
— Всё больше Белоруссия показывает союзнический характер отношений с Россией, что все конфликты остались в прошлом. Однако с 4 ноября, когда Путин и Лукашенко подписали 28 союзных программ, мы деталей не знаем. Почему мы не знаем, о чём на самом деле договорились Путин и Лукашенко?
— В общих чертах содержание 28 программ было обнародовано. Главное, на что обращают внимание, — это то, что они сосредоточены на интеграции:
Но там отсутствуют элементы политической интеграции. Хотя Союзное государство задумывалось как политический проект. Основу Союзного государства из союзных карт вычистили. В 2019 году была 31 карта, но белорусская сторона неоднократно говорила, что "мы против новых политических наднациональных органов", видя в этом угрозу суверенитету. Путин и Лукашенко регулярно обсуждали миграционные карты, и за два года они были очищены от политической интеграции.
Кроме того, отсутствует положение о единой валюте. Я воспринимаю это как капитуляцию Союзного государства и то, что Россия пошла на большие уступки Белоруссии.
— Вы говорите, что белорусские власти до сих пор находятся в состоянии стресса, потому что не закончился кризис. Как же не закончился? Вроде бы никаких митингов мы не наблюдаем на улицах Минска.
— Протесты были подавлены, гайки закручены, но это не означает, что абсолютно ушло недовольство части общества. Просто люди боятся выходить на протесты, кто-то уехал. Поэтому недовольство с улиц перешло:
Думаю, что власти тоже эту угрозу ощущают. Поэтому и политический кризис продолжается. К сожалению, пока власть идёт путем силового подавления недовольства. Но без консенсуса здесь последствия могут быть плохие. Для стабилизации обстановки необходимо вырабатывать новый общественный договор между властью и недовольной частью общества, а не просто подавить недовольство.
Власть продолжает действовать жёстко, она ощущает, что если отпустит эти вожжи, то опять начнётся то, что было в августе 2020 года.
— А как же принятие новой Конституции в будущем году? Неужели это не ответ на запрос улицы?
— Конституционная реформа обсуждалась властью задолго до политического кризиса, с 2017 или 2018 года. Просто она более вяло обсуждалась, а политический кризис подстегнул заниматься этим активнее. Важно отметить, что люди выходили протестовать не за то, чтобы изменить Конституцию. Вопросов к Конституции у них не так много: у них вопросы к тому, чтобы Конституция соблюдалась. Потому что если мы откроем сталинскую Конституцию, там и свобода слова, и свобода собраний. А толку?
— Каким может быть выход?
— Надо отталкиваться от того, почему люди стали протестовать. Людям хочется более активной и конкурентной политической жизни, хочется ощущать собственное участие в управлении страной. Нужно больше развивать политические партии, молодёжные волонтёрские инициативы, а не использовать советские методы: был комсомол, а сейчас БРСМ. Недостающий молодёжный драйв, активизм заполнили недружественные государству силы. Поэтому молодёжь стала читать оппозиционные медиа.
Надо двигаться в сторону демократизации, взять пример с России, где совсем другое представление о свободе слова.