После Карабаха внимание мира вновь привлечено к непризнанным государствам. Дональд Трамп заявил, что готов признать суверенитет Марокко над Западной Сахарой. Как вообще можно разрешить проблему таких территорий "малой кровью"? Вместе с "Правдой.Ру" пытается разобраться африканист, доцент факультета мировой политики МГУ Наталья Пискунова.
Читайте начало интервью:
Пустынник Дональд. Трамп озаботился Западной Сахарой
Нужно ли самоопределение Западной Сахаре
Любовь Степушова: Какие уроки следует извлечь из истории с Западной Сахарой непризнанным республикам на постсоветском пространстве?
— Сразу скажу, что африканская специфика очень далека от специфики Восточной и Южной Европы. Но есть и некие теоретические вещи, показывающие некоторое сходство. Западно-Сахарский конфликт является конфликтом малой интенсивности, и это тот самый замороженный конфликт, о котором столько говорилось.
Конечно, здесь нельзя напрямую сравнивать с Косово и Приднестровьем. А в теории я бы говорила о новом направлении де-факто государств, обладающих двумя-тремя признаками из пяти необходимых для признания ООН с дипломатическими миссиями. Вопрос в том, хотят ли они сами быть признанными государствами и насколько.
— Для себя я бы подумала: значит, нужно выбирать сильных игроков, которые будут решать твою судьбу как непризнанного государства. Захотел Трамп что-то сделать, он взял и заявил. Если Россия не может, ну, давайте попробуем тот же Карабах, он просуществует еще тридцать лет как непризнанное государство, статус так и не будет решен, туда будут переселяться азербайджанцы.
— Ну там, конечно, другая история. Тоже долгое время конфликт был заморожен, но это серия постсоветских замороженных конфликтов. Я бы не стала сравнивать.
— Был еще Восточный Тимор. Его Индонезия аннексировала, а потом под давлением мирового сообщества вынуждена была предоставить ему независимость.
— Вот это такой показательный сюжет, когда дошло до ООН и именно через него по официальным каналам, через миротворческие миссии получилось так, что у нас есть признанное государство Восточный Тимор. Естественно, везде много игроков, те же США, Франция, Россия, и везде мы увидим Китай. Последний вообще забывают, а он очень сильный, и в Косово тоже, а в Африке последние 20 лет просто-таки цветет. Создание Южного Судана они считают своим грандиозным успехом.
— А еще схожесть с нашей ситуацией: Западная Сахара — такой теневой рынок всего-всего, а в Абхазии, Южной Осетии, Донбассе тоже полно серых схем, то есть это тоже, видимо, кому-то выгодно. И не всем выгодно со стороны, чтобы эти территории решили свою непризнанность.
— Тут я бы говорила — не просто страны, а какие-то отдельные фирмы и движения, которые занимаются этой контрабандой. Но эта проблематика черного рынка имеет место быть везде, где есть военные действия, во все периоды. Контрабанда вооружений, медикаментов, наркотрафик, и это все продолжается, пока этому черному рынку разрешают существовать.
— Вот Косово признано более чем сотней государств, и все равно это такая же "черная дыра". Решаема ли вообще проблема таких стран, если ООН не изменится?
— Хочется быть, конечно, оптимистами и сказать, что был же Восточный Тимор, был Южный Судан, и было разделение на два Конго, и Руанда. Там удалось урегулировать. Но должно быть точечное воздействие и влиятельных государств, и ООН. Даже если берём Карабах — решение здесь асимметричное.
И про любую ситуацию с де-факто государствами можно сказать, что здесь есть три уровня. Это уровень позиции — то, что они официально заявляют, экономические уровни — здесь можно как-то договариваться, и наконец, уровень ценностей, по которым искать компромисс никто не готов. Самые разные ценности — территория, сохранность населения, религиозных объектов. И ценности Западной Сахары абсолютно противоречат желаниям Марокко.
Сейчас идет процесс реформирования ООН с целью расширения активности ее функций, в том числе миротворческой. Если реформа будет успешной, то появляются шансы на успех долгосрочного урегулирования всех этих старых, новых конфликтов.
— А можно ли решить все старым недобрым методом в виде войны?
— Ни одна война ничего не решает. На протяжении всей истории любое военное решение всегда навязанное, насильственное, асимметричное. Долгосрочным будет не просто "отсутствие войны", но отсутствие массового притеснения, геноцида, как в Руанде, Бурунди, Уганде. Пока эти вопросы не решены, никакое насильственное решение долго не проживет.
Как Эфиопия и Эритрея долго воевали, с разделом государства, и прошло с 1998 года столько военных лет — только вот дали Нобелевскую премию мира новому премьер-министру Эфиопии за то, что он урегулировал этот конфликт. И удалось конфликт урегулировать лет за 15, когда занялись конкретикой без насильственного фактора, пока поколения лидеров сменились.
Понятно, что за этими конфликтами стоят более крупные в военном плане игроки. Им выгодно иметь марионеточное государство, но если повышать внутреннюю сопротивляемость — экономическую, политическую, социальную — этим манипуляторам, которые натравливают на войну, то шанс урегулирования внутренними силами повышается многократно.
— То есть при внешних игроках очень важна позиция самого данного анклава или непризнанной территории?
— Провоцировать их, конечно, будут, законы геополитики не изменить. Любые сильные в плане военно-политическом государства будут их сталкивать друг с другом, чтобы получить выгодный для себя черный рынок. Это так и происходит на Ближнем Востоке, на Кавказе, и номер один — в Африке. И тут важно: примут ли местные лидеры такую вот в кавычках псевдопомощь. В Карабахе совершенно спокойно можно было отказаться от условной поддержки Турции. Решать проблему через ООН, ОБСЕ и прочее.
То есть — могут ли игроки отказаться от ввязывания третьей стороны в свой конфликт, временно приобретя преимущество над соседями, понимания, что долгосрочное урегулирование от этого пострадает.