Президент Владимир Путин в своих недавних выступлениях явно возобновил интерес к польско-советским отношениям и польской геополитике 1930-х годов. Однако может показаться, что многие, заинтересованные в продолжении этих тем, не очень внимательно изучили все содержимое российских или польских архивов. В конце концов правители России, а также историки обеих стран прекрасно знают, что в то же время росла и в одном шаге от реализации была альтернативная концепция: альянс СССР и панской Польши. Союз, который мог спасти мир пятью годами ранее, уничтожить нацизм и предотвратить геополитические комбинации англосаксов.
Диктатор довоенной Польши маршал Юзеф Пилсудский хотел сильной Польши. Сегодня же каждый хочет, чтобы Польша была маленькой и слабой, духовно неспособной к самостоятельному существованию. Геополитическая ситуация уже давно ошеломила нас, поляков. Мы добавляем новые в старые польские ошибки. Мы не учимся на примерах сильных или нашей собственной истории. Между тем основой дипломатии является сила государства, за счет чего строится самая суверенная и гибкая внешняя политика.
В 1920-е годы борьба с экономическим кризисом продолжалась. Увеличение сил Речи Посполитой было особенно ограничено продолжающей экономической войной с Германией. Прежде всего, немцы и русские пожали друг другу руки над Польшей. Рапалльский договор 1922 года (как и все московско-берлинские соглашения) был потенциальным приговором моей стране, даже если он был отложен на годы.
Столкнувшись с реальной угрозой с двух сторон — поляки имели только союз с Францией с 19 ноября 1921 года, который Париж рассматривал как элемент полезного давления на Германию. Как писал Станислав ЦАТ-Мацкевич:
"Для нас это был некий неприкосновенный католический брак", что-то вроде нашего нынешнего "стратегического партнерства" с США …
Одной из сил, возлагавших большие надежды на изменение политики Польши после майского переворота (1926 г. — захват власти лагерем маршала Пилсудского), была Великобритания. У нее был ощутимый интерес к этому.
В 1927 году Лондон разорвал отношения с Кремлем. Как писал военный историк, бывший министр обороны Польши, профессор Ромуальд Шереметьев:
"(…) майский переворот укрепил их [англичан] в их убеждении, что поляки не изменят своего неохотного отношения к СССР. Зная об этом, Пилсудский посоветовал польскому депутату в Москве отложить улучшение общей ситуации [т.е. с вопросом о соглашении о ненападении] и рассматривать только незначительные вопросы, серьезно отягощающие взаимные контакты. Похоже, маршал боялся нормализовать отношения со своим восточным соседом еще и потому, что это могло лишить Польшу поддержки англичан в европейской политике. Как далеко продвинулись эти реальные расчеты, должное были показать время".
И время показало. В декабре 1929 года Великобритания и Советы возобновили дипломатические отношения, что привело к ряду взаимовыгодных экономических соглашений. Польский негр сделал свою работу. Это не напоминает нам о чем-то …?
Необходимо было сделать выводы. Возможность быстро возникла. В середине 30-х годов французы начали убеждать поляков ужесточить курс против Советов — с той же целью, что и англичане. Это лучшее доказательство того, насколько плохой была наша дипломатия в то время … Однако начались перемены в польском МИД. 6 декабря 1930 года Юзеф Бек стал заместителем государственного секретаря. Пилсудский начал отходить от руководящей дипломатии министра Аугуста Залеского и пробританской фракции.
Поскольку кампания за "мирный пересмотр границы с Польшей" прогрессировала на Западе, польское правительство попросило советские власти возобновить переговоры по соглашению о ненападении. В ноябре 1931 года предложение было принято. Западные СМИ отреагировали святым возмущением на "предательство интересов западной цивилизации". Сегодня, по крайней мере, в некоторых польских кругах, такие голоса, вероятно, приведут к предынфарктному состоянию. Но тогда мы отреагировали более спокойно.
Польская пресса писала:
"Французские претензии неоправданны для нормализации отношений с СССР, поскольку не так давно Польшу обвиняли в том, что она хочет втянуть Францию в войну против Советов".
Наконец, в июле 1932 года был заключен пакт Пилсудского и Сталина. Интересно, что до самого последнего момента Кремль выражал обеспокоенность тем, что Запад "запретит" Польше такой большой дипломатический поворот. Ничего подобного не случилось. В декабре 1932 года ратификационные документы были окончательно обменены, что можно считать символом освобождения польской дипломатии от господства западных держав. Для справки отметим, что, отказавшись от мысли об использовании польских полезных идиотов, французы подписали пакт с Советами в ноябре 1932 года.
Новое направление в Польше, конечно, продвигалось правительством, но поддерживалось и оппозиционными националистами. Первый шаг был сделан. В апреле 1932 года на митинге НСДАП в Бытоме Гитлер вновь потребовал пересмотреть свои границы с Польшей. В этой ситуации Бек (со 2 ноября министр иностранных дел) вызвал Богуслава Медзинского и Игнация Матушевского. Они были ведущими бывшими "разведчиками" и одновременно руководителями официальной информационной политики правящей польской политической группы — "Санация".
Бек сказал:
"Командир считает, что отдых с Москвой целесообразен и возможен в нынешней ситуации — и для нас, и для них. (…) Возможное улучшение отношений с Россией будет иметь положительный отклик на Западе. Там это будут приветствовать, более того, это может облегчить нам задачу — ладить с Парижем и Лондоном, чтобы вместе оценить ситуацию".
Цель была ясна:
Немцы узнали первыми. Правительство Рейха поспешно ратифицировало протокол о возобновлении германо-советского договора 1926 г. Министр фон Нейрат начал смягчать антисоветские речи Гитлера. Однако мы оказались быстрее.
С января 1933 года Матушевский и Медзинский, исполняя "волю маршала", дискретно встречались в Варшаве с революционером Владимиром Антоновом-Овсеенко, что стало символическим прорывом в нынешней изоляции советских дипломатов. В апреле 1933 года Медзинский подвел итоги переговоров в "Газете Польской" (самый важный польский правительственный журнал):
"Нет никаких причин, по которым соседские отношения Польши с Советской Россией не должны продолжать улучшаться. Политические и идеологические разногласия не должны мешать этому".
30 апреля 1933 года по прямому указанию Пилсудского Медзинский отправился в Москву официально по приглашению редакции "Известий". Его принимал Карл Радек, тогдашний глава советской информационной политики и советник Сталина по международным делам. Визит был взаимной вежливостью.
Конечно, у Медзинского самый важный разговор был с Радеком. Как он вспомнил его через 30 лет:
Радек: Скажите, многие ли люди в Польше думают, как вы, о наших взаимоотношениях и хотели бы улучшить их?
Медзинский: Полагаю, вы предполагаете, что я пришел сюда не для того, чтобы представить вам личные взгляды Б. Медзинского. Я не буду статистически подсчитывать вам, сколько людей разделяют эти взгляды с нами, но вам не хватит одного человека, на которого я могу сослаться — Юзеф Пилсудский?
Сегодня многие польские историки, кажется, защищают память своего идола, Пилсудского, скрывая его желание сотрудничать с русскими. Тем временем они наносят ему вред, уменьшая его реальные достижения. Медзинский дал Радеку, а через него Сталину простое послание:
"Чтобы не говорить в общих чертах, я буду прямо ссылаться на нынешнюю ситуацию. Я говорю вам: Польша не будет никоим образом и в любой ситуации связывать себя с Германией против Советской Россией. Я был полностью уполномочен сделать это заявление с личной печатью, о которой я уже говорил вам сегодня. (…) И теперь я скажу своими словами, что лежит в основе такой позиции Польши: неестественно, что мы внезапно и страстно влюбились в вас, но нам важны наши собственные интересы. Если бы мы способствовали нападению Германии на Россию — каковы перспективы: в случае неудачи катастрофа для нас очевидна. А в случае успеха? Посмотрите на эту карту и представьте, в какой ситуации окажется Польша, окруженная новыми завоеваниями беспрецедентной империи, при ее полном изяществе и позоре. Ты думаешь, мы этого не видим?".
Пилсудский принял депутата Овсеенко 1 мая. Выбор даты не был чистой вежливостью. На следующий день наш посол в Берлине Высоцкий должен был быть принят Гитлером. Поляки отточили свой тон. В переписке из Москвы Ян Берман писал в "Газете Польской":
"Балтийский союз на севере и Малая Антанта на юге, объединенные общим пониманием и взаимопониманием польско-советским языком — это стена, на которой немецкий Drang am Austen должен быть разрушен".
Переговоры продолжались во время июньского ответного визита Радека в Варшаву. Медзинский заверил:
"Считаете ли вы, что нация, которая имела такой же опыт с Германией на протяжении веков, поверила бы, что против нас не будет германской власти, которую мы могли бы укрепить на основе каких-либо обещаний?".
Советы были очень конкретными.
Радек говорил:
"В результате наших сегодняшних переговоров мы должны предположить, что между Польшей и Германией может возникнуть вооруженный конфликт. Не следует ли думать о чем-то большем, чем расслабление и сближение, а также о добрососедских отношениях? В этом случае мы были бы готовы помочь Польше. Я прекрасно понимаю, что вы ни в коем случае не пришли из Красной армии для защиты своих западных границ. Но есть целый ряд других преимуществ, которые вы могли бы получить от нас — помощь от ваших западных союзников может быть чрезвычайно трудной — с точки зрения военных материалов, оборудования и боеприпасов, или, наконец, газа … Может также быть полезная концентрация наших сил на северо-западе, оценивая Восточную Пруссию. (…) Так не будет ли целесообразно, чтобы наши генеральные штабы заранее договорились об этом и сформировали свои позиции в отношении — конечно, чисто оборонительного — сотрудничества?"
Давайте остановимся здесь на мгновение. Все польские исторические дискуссии, сосредоточенные вокруг сентября 1939 г., принимают как должное то, что советская помощь Польше была невозможна. Однако, как видите, совершенно разные варианты сотрудничества уже серьезно рассматривались. Во всяком случае и тогда предложение казалось далеко идущим. Медзинский, когда сообщал Пилсудскому, ожидал его решительного отказа, а к своему удивлению услышал:
"После нескольких лет враждебных отношений между нашими странами мы должны дать нашему обществу время привыкнуть к повороту на путь добрососедских отношений, не исключая их постепенного укрепления в будущем".
Кроме того, эти факты явно противоречат утверждениям о том, что маршал Пилсудский всегда и независимо от обстоятельств являлся сторонником марша против России и что "если бы он жил — обязательно пошел бы с Германией". Напротив, мы знаем, что польский диктатор явно отклонил такое предложение, направленное ему Гитлером в январе 1935 года через Германа Геринга.
"Польша заинтересована в мирных отношениях с СССР, с которым у нее тысяча километров общей границы", — отрезал маршал, и очень жаль, что его прямые преемники и те, кто ссылается на его наследие, забыли это четкое толкование реальной политики.
A как Сталин оправдал свое возвращение в Польшу в то время? 30 августа 1931 года советский лидер дал ясный приказ Лазару Кагановичу в Москве:
"Почему не сообщаете ничего о польском проекте пакта (о ненападении), переданном Патеком [польским послом в Москве] Литвинову? Дело это очень важное, почти решающее (на ближайшие 2-3 года), это вопрос о мире, и я боюсь, что Литвинов, поддавшись давлению так называемого общественного мнения, сведет его к пустышке. Обратите на это дело серьезное внимание, пусть ПБ возьмет его под специальное наблюдение и постарается довести до конца всеми допустимыми мерами. Было бы смешно, если бы мы поддались в этом деле общемещанскому поветрию "антиполонизма", забыв хотя бы на минуту о коренных интересах революции и социалистического строительства".
По словам российского историка Михаила Нарынского, Сталин лично руководил соглашением с Пилсудским и критиковал советскую дипломатию тем временем за серьезные ошибки и задержки, мешающие сотрудничеству с поляками (как оказалось, виновными в этом саботаже были дипломаты и офицеры, причастные к так называемому заговору Тухачевского- Енукидзе-Ягоды).
Польско-советский альянс оставался протянутой рукой Москвы, затронутой, но не захваченной Польшей. Однако наша дипломатия оставалась активной. 3 июля 1933 года группа стран (включая Польшу, СССР, Румынию, Латвию, Эстонию и Турцию) подписалa конвенцию об определении злоумышленника, дополняющую пакт Бриана-Келлога.
Бек подчеркнул:
"Для внешней политики Польши эта конвенция является логическим следствием ряда политических инструментов, на основе которых польско-советские отношения складываются все более и более успешно".
Потепление на линии Варшава-Москва было четким и даже показательным.
Укрепленные пактом с русскими с мая 1933 года — мы исследовали новую нацистскую команду в Берлине. 5 ноября 1933 года Пилсудский дал указание польскому депутату Липскому ударить по столу кулаком во время разговора с Гитлером. Новый канцлер Германии прекрасно понимал, что угроза советско-польского сотрудничества может быть смертельной для Германии. Он также отличал свою агрессивную пропаганду от политических реалий. Именно поэтому он положил подушку под польский кулак, ударяя по столу. Он немедленно предложил Польше заключить пакт о ненападении, который фактически состоялся 26 января 1934 года. Благодаря польско-советскому сотрудничеству — это Сталин свел Пилсудского с Гитлером. И похвалите его за это.
А как пакт Пилсудский-Сталин подготовил и обосновал Соглашение Молотова-Риббентропа:
"По моему мнению, эти опасения ошибочны, — ответил Сталин. — Мы всегда заявляли о нашей готовности заключить с любым государством пакт о ненападении… Если мы заявляем о своей готовности подписать пакт о ненападении с Польшей, то мы это делаем не ради фразы… Мы политики, если хотите, особого рода. Имеются политики, которые сегодня обещают или заявляют одно, а на следующий день либо забывают, либо отрицают то, о чем они заявляли, и при этом даже не краснеют. Так мы не можем поступать. То, что делается вовне, неизбежно становится известным и внутри страны, становится известным всем рабочим и крестьянам. Если бы мы говорили одно, а делали другое, то мы потеряли бы наш авторитет в народных массах. В момент, когда поляки заявили о своей готовности вести с нами переговоры о пакте ненападения, мы, естественно, согласились и приступили к переговорам".
В то же время Сталин постарался успокоить немецких политиков:
"Является ли это признанием версальской системы? Нет. Или, может быть, это является гарантированием границ? Нет. Мы никогда не были гарантами Польши и никогда ими не станем, так же как Польша не была и не будет гарантом наших границ. Наши дружественные отношения к Германии остаются такими же, какими были до сих пор. Таково моё твёрдое убеждение".
Это был и остается язык реальной политики, язык, который мы также должны найти сегодня, если мы не хотим увязнуть в исторической пропаганде.
По мнению историков Пилсудского, этот момент является апогеем политики равного расстояния. Действительно, это был значительный успех. Проблема, однако, заключается в том, что внешняя политика является динамическим явлением, а в нашей дипломатии начался период регрессии. Сегодня мы часто взволнованы по поводу внешней формы концепции двух стульев, не понимая ее чисто утилитарный характер. Действительно, мы получили мгновение после изнурительной экономической войны с Германией и дипломатической борьбы с Советами. Мы показали миру, что у нас нет "вечных врагов" или "исторических друзей". Мы показали себя как потенциального и ценного, но независимого союзника. Так что это было начало пути, а не его финал! Мы угрожали немцам угрозой сотрудничества с Москвой, и они в Берлине всегда лучше всех понимали аргумент силы. В свою очередь мы успокоили Россию, а Россия спокойная — это Россия кооперативная и неагрессивная. Мы перестали нести шары и начали матч. Только тогда наш главный атакующий умер.
С 1930 года интеллектуальные способности Пилсудского постепенно ослабли. И без сильной руки Пилсудского его соратники сбились с пути.
Польский МИД не сделал ничего, чтобы остановить Гитлера. Мы отклонили любые предложения о сотрудничестве в этом отношении, такие как Восточный пакт, который в апреле 1934 года был предложен французским министром Людовиком Барту. "Восточное Локарно" основывалось на принципе регионального разрешения локальных конфликтов. Таким образом, должны были быть заключены два пакта о европейской внутренней помощи: Средиземноморье, охватывающее Францию, Италию, Югославию, Грецию, Турцию, Болгарию и СССР. Второй — просто восточный — с участием Германии, Польши, Чехословакии, СССР и стран Балтии. Гарантии, предоставленные странам региона Советским Союзом, имели здесь ключевое значение. В свою очередь безопасность Советов гарантирована Францией.
Таким образом это была классическая перекрестная система, использующая ведущую власть региона — Советскую Россию и ведущую (как тогда считалось) западную силу — Францию для проверки Германии. Берлин прекрасно это понимал и торпедировал все усилия по осуществлению пакта, используя, среди прочего, польскую нерешительность. Отступив от выбора и сохранив утопию "равного расстояния", мы, возможно, испортили уникальную возможность наступательного нападения на Германию одновременно с Западом и Советами. Таким образом, сценарий Второй Мировой войны мог быть реализован 10 годами раньше, только перед лицом более слабой Германии с участием сильной и суверенной Польши.
Внезапный крах нашей дипломатической мысли стал результатом как догматизма, так и, к сожалению, страха перед Москвой, который все еще существует. Мало кто кричал, чтобы посмотреть. В 1935 году генерал Владислав Сикорский в "Курере Поранном" призвал "укреплять связи с Чехословакией и основывать это соглашение на сотрудничестве с Советским Союзом".
И так прошли следующие годы, и произошла ремилитаризация Рейнской области и Аншлюс. Дело в том, что вина за пассивный прием этих событий ложится скорее на Запад. Однако чехословацкая проблема была иной. Сегодня поляки охотно пожимают плечами. Похоже, что чехи не хотели нашей помощи, и немецкая агрессия почти однозначно считается актом исторической справедливости в отношении недобросовестных соседей. В крайнем случае мы всегда можем вспомнить Заользье (захвачено пражской армией в 1920 году, несмотря на то, что там проживало польское большинство). Однако воспоминания о прошлых травмах не имели ничего общего с реальной политикой.
Едва ли сегодня кто-нибудь помнит, что Эдуард Бенеш был готов мирно отдать нам Заольскую Силезию в обмен на согласие на осуществление существующих пражских альянсов, когда у руля был чешско-советский пакт от 16 мая 1935 года. Тем временем Варшава отказалась не только идти в поход с Красной армией, но даже пропустить советские поставки, что уже было открыто враждебным актом. Между тем смысл состоял не в том, чтобы "умереть за Кошице", а, по крайней мере, обескуражить и напугать Гитлера. Приоритетом нашей политики (которая была позже подчеркнута Мацкевичем) должно было стать вступление в войну как можно позже. Мы, однако, настояли, чтобы это началось с нас …
Осень 1938 года принесла не только поражение Чехословакии и обострение польско-советских отношений на этом фоне. Это был также полный провал политики двух стульев. Эффектов не пришлось долго ждать…
24 октября 1938 года в гостинице "Гранд Отель" в Берхтесгадене Иоахим фон Риббентроп принял польского посла Липского, который пришёл ещё сильный ложной уверенностей Бека. Он ушел, услышав список из восьми требований Германии. В нем содержались конкретные предложения о территориальных назначениях, в том числе о экстерриториальном шоссе через Поморский коридор, а также декларация о намерении включения Гданьскa в рейх. Психологически эти точки были очень трудными для поляков, но с точки зрения Гитлера — очень скромными. Однако наиболее важными были два последних предложения: присоединение Польши к Антикоминтерновскому пакту и введение оговорки о консультациях к существующим двусторонним договорам.
Немцы не предлагали нам никаких особых злодеяний. Это был нормальный контракт, который более сильное государство предлагает более слабому. Это было, конечно, ограничение суверенитета, но следует помнить, что суверенитет является атрибутом только силы, которой мы не являемся ни тогда, ни сегодня. Во-вторых, нам представили конкретный проект. Речь Посполитая должна была стать оплотом, защищающим будущую атаку Германии на Запад, и в перспективе — союзником в атаке на Восток с потенциалом получения прибыли от такой операции. В-третьих, и наконец — для нужд общественности (то есть "общественного мнения") более сильные должны были согласиться на маленькие игры: Гданьск, экстерриториальная дорога по Поморскому коридору. Одним словом — мелочи…
Проблема в том, что менее 70 лет назад мы не смогли серьезно рассмотреть такое предложение. Был недостаток — нам все еще не хватает основных инструментов геополитического анализа. Мы не исследовали баланс прибылей и убытков, все было заменено эмоциональным ментальным барьером. Тем временем время истекало. В течение 20 лет мы жили иллюзией "польской империи". Между тем, реальная сила проистекает из внутренних факторов — экономических, политических, военных, а также из международного положения и альянсов. Собственные силы были слишком тонкими. Перспективы дипломатического выравнивания диспропорций были потеряны в последние годы.
Мы должны были выбрать.
Как ни странно, Бек понял, каким будет правильный выбор. Он попробовал игру снова. В ноябре 1938 года в польско-советских отношениях произошло определенное потепление. 26 ноября была опубликована декларация, подтверждающая пакт 1932 года, в которой было объявлено о решении "всех текущих и исторических проблем", даже таких деликатных, как случай польского меньшинства на Востоке. Увеличение торговли также предусмотрено.
Этот акт вызвал немедленную реакцию со стороны Берлина. Уже 30 января 1939 года Гитлер прекратил пропагандистские атаки на Советский Союз, а Риббентроп для баланса предложил территориальную компенсацию для Польши в Украине. Мы продолжали играть. 19 февраля было подписано польско-советское торговое соглашение. 6 апреля глава кабинета Бека, Лубеньский предупредил посла Рейха фон Мольтке:
"Такое развитие событий, несомненно, приведет к решительно антигерманской политике в Польше, которая может даже в конечном итоге привести к союзу с Советским Союзом".
Наконец Бек сыграл ва-банк. 17 апреля 1939 г. он он сел на поезд, которым через Польшу ехал щ Берлин румынский министр Григоре Гафенку. Бек представил ему не что иное, как видение похода на Европу польской армии вместе с Советами. Однако Гафенку не смог понять такой шокирующий проект и не передал его в Берлине.
Блеф (к сожалению, только блеф) не удался. Тем не менее он все еще мог быть преобразован в реальность. 10 мая 1939 г. по приглашению Бека заместитель министра иностранных дел СССР Потемкин посетил Варшаву. Он передал послание Сталина:
"Если Польша является объектом нападения со стороны Запада, она может рассчитывать на благоприятную позицию со стороны СССР", — и предложил продолжить переговоры.
Вместе с русскими мы могли бы давить на Германию, даже если бы Запад оставался пассивным. Пассивным, потому что Париж и Лондон хорошо знали, что, испугавшись с Востока, Гитлер с жадностью следил за Рейном. Это была их проблема, однако. Тогда наша пресса спросила бы: "Хотим ли мы умереть за Булонь" …
Почему это случилось? Мы уже знаем это — сотрудничество с Советским Союзом не было исчерпано. Но почему? Потому что никто не был достаточно силен, чтобы сказать нашим соотечественникам, что мы должны выбрать союз с соседней державой. Сказать, что этом союзником может быть только ненавистная пропагандой, презираемая Советская Россия. Наконец, никто не был достаточно силен, чтобы даже мысленно отменить необходимость окончательной оплаты за альянс, то есть поднять вопрос о восточной границе. Никто из живых…
К сожалению, сегодня нет реальных преемников Маршала. Вместо этого у нас те же ошибки, что и у его самозванцев: они вспомнили свою любовь к "свободному миру". Наконец, существует неправильное понимание нашего геополитического положения и его последствий. И все же польские восточные земли сегодня занимают Литва, Латвия и Украина. Тогда границы разделили нас с Советской Россией. Может быть, они примирят нас сегодня с Россией?
Пилсудский однажды сказал: "Я почти никому не доверяю, не говоря уже о немцах. Однако я должен играть, потому что Запад паршивенький…. Если он не будет просвечен и не станет сильнее — нам придется самим изменить свою линию".