США вышли из "Парижского соглашения", так как, по словам Дональда Трампа, это ведет к потере рабочих мест. А Россия его ратифицировала, по словам премьера Дмитрия Медведева, потому что надо спасать вечную мерзлоту.
Насколько это верное и суверенное решение? Где в нем экология, где — экономика, а где — политика? Кто его выгодополучатели в мире и в России? В чем отличие "Парижского соглашения" от "Киотских протоколов"?
Об этом "Правде.Ру" рассказал профессор Финансового университета при правительстве РФ, руководитель Центра экологии и развития Института Европы РАН Сергей Рогинко.
— Сергей Анатольевич, давайте обсудим "Парижское соглашение" и его ратификацию Российской Федерацией. Это было сделано 22 сентября постановлением правительства, а не проведено через парламент. Это настораживает. Почему это важнейшее соглашение было сделано обязательным для нашей страны таким образом?
— Для меня это тоже было удивительно, ведь, по большому счету, "Парижское соглашение" — это бессрочный документ, который о достаточно серьезных вещах говорит, достаточно серьезные цели ставит и большие обязательства обозначает. Киотский протокол, который принимался 15 лет тому назад, хотя бы имел сроки действия. Первый период, например, был всего пять лет — с 2008-го по 2012 год. И то его проводили федеральным законом, который подписывался президентом. Почему с этим соглашением такая спешка — совершенно непонятно.
— Тем более, что в ходе обсуждения многие наши специалисты высказываются против присоединения, ратификации. И Путин был против.
— Я бы не сказал, что Путин был против. Он говорил о том, что, прежде чем ратифицировать, мы должны учесть все условия. И самое главное — дождаться, пока будут урегулированы все модальности и прочие детали этого соглашения. Ведь именно в деталях, как говорится, и сидит тот самый дьявол.
— Вот и расскажите нам об этом дьяволе. Что это за соглашение вообще, что там прописано?
— Прописаны там, грубо говоря, общие намерения стран снижать выбросы и держать глобальную температуру в пределах плюс двух градусов по отношению к доиндустриальному уровню. То есть, придумав это соглашение, человечество фактически подписалось в том, что оно считает себя способным регулировать глобальную температуру.
Это очень серьезная заявка, с моей точки зрения, слабо корреспондирующаяся с любой адекватностью в понимании роли человечества на Земле. Мне кажется, это очень серьезное преувеличение возможностей человечества.
— А кто вообще меряет и как измеряются эти уровни? Как это возможно сделать методологически?
— Ну как — при помощи градусника, вестимо, потому что есть определенные данные по температурам прежних лет и данные по температурам сейчас. Вот эта разница как-то и вычисляется. Другое дело, что и к тому, и к другому, и к третьему есть претензии, потому что никто вам сейчас не даст первичные данные старых измерений температуры, потому что, по большому счету, глобальных и точных данных нет.
Уже очень трудно привязаться к старым носителям. По крайней мере, Английский центр климатических исследований (один из центров, который вел этот учет, где-то буквально за пару лет до раскрутки климатических вопросов) к 1990-м годам благополучно сжег все старые носители информации: и магнитные пленки, и графики, и все остальное.
Поэтому привязаться практически не к чему, проверить совершенно невозможно. Могут тебе задним числом предъявить любую таблицу. Второе — как меряется температура сейчас. Это измеряется в основном по данным тех же самых метеостанций, которые существуют уже больше сотни лет. И они все, как правило, располагаются в городах.
А что такое город XIX века и XXI века? Город XXI века — это огромное тепловое пятно, в котором температура превышает температуру пригородов иной раз и на пять, а то и на больше градусов. И термометров, которые не могут показать объективную температуру, большинство. А в глобальной базе превалируют именно такие. Естественно, трудно очень верить тому, что реальное потепление идет в целом по Земле. Поэтому все эти вещи и все задачи, получается, как бы виртуальные.
— Кому нужны, кому выгодны все эти эти глобальные экологические меморандумы и движения по предотвращению якобы идущего по вине человечества потепления, в том числе "Парижское соглашение"? Объясните, пожалуйста в чем их цель? Понятно, что, кроме всего прочего, будет еще и глобальный налог. Кому этот налог пойдет?
— Там есть, как минимум, несколько слоев, которым это соглашение выгодно. Первый самый понятный интересант — это производители экологически чистого оборудования, производители ветряных электростанций, солнечных электростанций и все по теме возобновляемой энергии.
Это производители любого энергосберегающего оборудования. Поверьте, это уже очень большой слой бизнеса с оборотами в триллионы, который заинтересован в том, чтобы развиваться, наращивать обороты и получать регулярную прибыль и повышать ее. А для этого нужно, чтобы тема климата регулярно педалировалась…
— Она и педалируется.
— Да. Им нужно, чтобы она освещалась и была мейнстримом и национальных политик, и глобальной политики. Следующий уровень игры — это уже финансисты. Тут и углеродный налог, который можно собирать и дальше тратить на различные проекты, имея с этого вполне себе хорошие средства…
Читайте продолжение интервью:
Какую выгоду получает Россия, подписав "Парижское соглашение"
Эксперт: минприроды не дало России заработать на экологии