Банальным стало утверждение, что сегодня мир оказался в состоянии, весьма близком к недоброй памяти холодной войне. И хотя все стараются уверить себя и друг друга в обратном: мол, холодной войны мы не хотим и к ней не стремимся, тем не менее трудно подобрать какое-нибудь иное определение нынешнему состоянию международных отношений. А раз так, не стоит ли вспомнить "великие истины" той самой холодной войны, которой никто не замечает?
На ум приходят два высказывания, прозвучавшие в 80-е годы прошлого века. В них, как представляется, выражена главная суть явления, определявшего в ту пору ход событий на планете.
Первое изречение принадлежит генералу Александру Хейгу, возглавлявшему госдепартамент США при президенте Рональде Рейгане: "Есть вещи поважнее, чем мир".
Второе было высказано генеральным секретарем ЦК КПСС Юрием Андроповым: "Мира у империалистов не выпросишь".
Думается, за прошедшие десятилетия актуальность этих истин нисколько не уменьшилась.
Насколько можно судить по тому, что и как происходит в США и западном лагере в целом, для них действительно "есть вещи поважнее, чем мир". Основная стратегическая цель — добиться абсолютного контроля над глобальными ресурсами — остается незыблемой. И для ее достижения годны совершенно любые средства.
Конечно, эта великая цель в каждый исторический момент старательно маскируется. Прежде всего лозунгами свободы, причем выбор этих свобод не слишком велик: во-первых, свобода торговли, во-вторых, свобода личности. Именно они были начертаны на боевых знаменах армий и флотов всех "прогрессивных" государств.
Одной из самых ярких иллюстраций вооруженной борьбы за свободу торговли и личности на все века остается эпоха опиумных войн, которые вела Британия против Китая. Китайцы не хотели становиться наркоманами и запретили британским купцам ввозить в страну опиум, выращивавшийся "цивилизованными" европейцами в Индокитае. Лондон воспринял это как нарушение священного принципа свободы и вооруженной силой заставил правительство Поднебесной снять запреты, ибо негоже стеснять свободу купцов торговать тем, что приносит прибыль, а покупателям потреблять то, что они хотят, даже если речь идет о смертельной отраве.
Этот образ опиумных войн следовало бы помнить всем и всегда, особенно, когда из Лондона, Вашингтона, Парижа или Берлина раздаются призывы к свободе, к снятию всех и всяческих ограничений. Ведь священный принцип свободы потому и священен, что он дороже мира, ради его торжества можно воевать. Но за принципом свободы всегда стоит свобода конкретных людей совершать конкретные действия.
В 80-х годах XX века свобода для Запада также была важнее мира. В тот момент она понималась как освобождение человечества от "империи зла" — Советского Союза. И для достижения этой практической цели были хороши все средства. Войны не потребовалось, СССР рухнул без такого удара. Но были санкции (запрет на экспорт в СССР передовых технологий), была изнуряющая гонка вооружений, обескровившая экономику, была массированная и изощренная идеологическая диверсионная работа, было вскармливание диссидентов — прототипов нынешней либеральной оппозиции, было целенаправленное поощрение националистических и сепаратистских сил в различных республиках Союза. А также была навязанная война в Афганистане, вмешательство во внутренние дела союзников СССР по Варшавскому договору.
Почему СССР должен был быть разрушен во что бы то ни стало? Отнюдь не потому что он был "несвободной" страной, и не из-за коммунизма его руководства, и даже не из-за того, что он "угрожал" свободному миру. В тот же период времени Запад охотно братался с откровенно фашистскими режимами, искал дружбы с еще более, чем СССР, с коммунистическим Китаем, прекрасно зная и понимая, что сил, средств и намерений завоевывать Европу или Америку у Москвы не было.
Причина была — и до сих пор остается — в том, что СССР контролировал, а Россия до сих пор контролирует слишком большую долю мировых природных ресурсов. Ни одна сила на планете не в состоянии претендовать на глобальный контроль, пока она не контролирует российские ресурсы. И до тех пор, покуда Россия — как географическое понятие — не окажется под надежным западным контролем, задача ее "освобождения" от собственного правительства, от ее собственной воли будет оставаться важнейшей для Запада: важнее, чем мир.
Для России же мир — самое насущное, самое желанное требование. Ибо постоянно навязываемое нам напряжение всех сил ради отражения внешнего агрессивного давления не дает нормально развиваться российскому обществу и государству. Практически всю свою историю мы живем как осажденный лагерь — и это не наш выбор. В каждый момент своей истории мы вынуждены защищать свои рубежи, свою территорию, свою национальную и культурную идентичность, свою свободу быть русскими. И на это мобилизуются силы — а не на нормальное внутреннее развитие.
Мир для нас — это возможность самостоятельно планировать свое будущее, исходя из наших собственных потребностей и интересов. Мир для нас важнее всего, и это совершенно четко отражено во всей нашей культуре, литературе, философии. В отличие от Запада, для которого священен принцип свободы, поскольку он дает в руки западному человеку мощное орудие реализации его интересов, для нас священен мир — по той же причине.
Если развить логику этого рассуждения до конца, то можно убедиться, что для Запада свобода первична, а мир вторичен; для России же первичен мир: только в мирных условиях мы сможем определить, в чем наши свободы, и реализовать их.
Но тут мы приходим ко второму из упомянутых высказываний: "Мира у империалистов не выпросишь". Эта истина, которую мы знаем и не должны забывать. Какими бы истинно мирными не были наши намерения и желания, они ни в какой мере не интересуют "свободолюбивый" (а на самом деле корыстолюбивый) Запад. Китайцы тоже не хотели воевать, а только оградить свой народ от опиумной отравы. Для Запада это ни имело никакого значения, и он разгромил Китай.
Мы не сможем убедить последователей генерала Хейга в нашем миролюбии. Мы не сможем убедить американских политиков в том, что не избирали для них Трампа. Мы не сможем убедить НАТО в том, что не собираемся завоевывать Прибалтику и вводить танки в Париж. Им не нужны наши доводы. Они и не собираются нас слушать. Им нужны наши ресурсы; точка.
Так не следует ли нам прекратить попытки их в чем-то убедить? Если мира у них нельзя выпросить, то его можно добиться: нет, не силой; вернее, не применением силы, но ее наличием. Ибо, как бы ни были глухи наши "партнеры", они отнюдь не слепы и не глупы. Конечно, принцип свободы для них важнее, чем мир, но есть вещь еще более важная. Это — жизнь. Следовало бы напомнить им, что без мира не будет и свободы: ее не к кому будет применить.