Марек Хальтер — 80-летний человек-легенда. Грустный парижский мудрец или человек мира, как его окрестила мировая пресса, родился накануне войны в Варшавском гетто, откуда его родители сбежали накануне нацистских акций. Попав в Восточную Польшу, он оказался в эвакуации в советской Азии и стал одним из пионеров, даривших цветы Сталину на Мавзолее. Вернувшись в Польшу, а затем иммигрировав с семьей в Париж, он стал писателем, правозащитником и общественным деятелем, помог установлению мира в Израиле. Будучи другом Ицхака Рабина и Ясира Арафата, Марек добился прекращения Интифады и перехода к переговорам.
Владимир Путин знаком с ним около 20 лет. Хальтер не раз беседовал с ним с глазу на глаз, а несколько лет назад удостоился награды, врученной ему в торжественной обстановке в Кремле. В эксклюзивном интервью для Pravda.Ru Марек Хальтер обратился к президенту России с призывом начать мирные переговоры по будущему Ближнего Востока в Иерусалиме. Он обещает Путину оказать всяческую поддержку этому начинании со стороны Израиля.
— Недавно был день день рождения Путина. Был ли прав Александр Адлер, назвав нашего президента очень эмоциональным человеком, а отнюдь не госдеятелем, который бы соответствовал тому рангу, в который его возвели?
— Это правда, что я познакомился с Путиным еще лет 20 назад, когда он работал с мэром Санкт-Петербурга Собчаком. Тогда я и создал французский университет в Санкт-Петербурге. На обеде, данном Анатолием Собчаком для нас, я познакомился с застенчивым, тогда еще молодым человеком Владимиром Путиным. Когда он стал президентом, он дал мне интервью для Paris Match, которое стало всемирно известным.
Это было столкновение дружеское, дружественное, и именно там мне удалось оценить полностью человека. С тем, кто согласен на критику и принимает ваши вопросы и ответы, не очень просто вести интервью. Многие мои друзья, европейцы, французы — не поняли. Мне говорили, нельзя читать мораль россиянину, будь он простым рабочим или президентом. Надо. Как было сказано в "Братьях Карамазовых", я способен высказать все, что я хочу высказать человеку, при условии, что я его люблю.
Так что я прежде всего сказал тогда Путину, что я благодарен россиянам за то, что они спасли мне жизнь, когда я был в Варшавском гетто. Я люблю русскую культуру и литературу. Он тогда понял, что я вовсе не для того пришел, чтобы дать ему потерять свое время. Когда я был в Кремле, в какой-то момент я открыл окно, и Путин спросил: "Что вы делаете с окном?" Я ответил ему: "Я хотел посмотреть, что вы видите каждый день, когда открываете свое окно"? А он ответил: "Я вижу стены, только стены".
Его много критикуют, иногда правильно, иногда неправильно. Но когда на улице в Париже или в других местах спрашивают людей: что вы думаете о Путине? — они ответят: это единственный существующий в мире на сегодня лидер. К сожалению, мы очень редко видим сильных государственных деятелей, которые отвечали бы за то, что они говорят. Только с такими можно обсуждать дела.
Владимир Владимирович любит встречаться с русским народом. На одной передаче мне предложили задать ему вопрос. Я его спросил тогда: "Что бы вы сказали молодым студентам из того университета, которым я управляю, если бы они спустились на улицу и стали вас критиковать"? Он мне ответил: "Дело в том, что если они протестуют, то они протестуют благодаря мне, благодаря тому, что я сделал". Это правда, сегодня можно манифестации устраивать.
— Вы видели эволюцию Путина. Как вы относитесь к переменам, которые произошли за долгие годы его правления?
— Да, я заметил, что он поменялся. Конечно, постарел, как все мы. Власть истачивает человека. Каждый день отвечать за миллионы и миллионы индивидов — это очень тяжело. Тем более, что не понимают в мире — Россия самая большая страна мира по территории, очень обширная, и поэтому и необходима центральная власть, иначе страна распадается на маленькие автономные провинции, которые начнут воевать между собой. Мы это уже видели в истории.
Я понимаю, что Путину непросто читать прессу, особенно про войну в Сирии. Я не хотел бы быть на его месте в этой ситуации. Когда воюешь, то тут, к сожалению, трудно. Вопрос, делает ли он все, чтобы остановить эту войну? Я не знаю. Я не могу быть посвященным в досье Белого Дома или Кремля. Так что власть — это очень тяжело.
Когда я спускаюсь на улицу, чтоб протестовать, то я всегда каждый случай рассматриваю отдельно. Я знаю, что, когда в лицо светят прожектором, то уже сложно убить, потому что те, кто убивает, не любят яркого света. Что кстати, по-своему, положительно. Получается, что даже у убийц есть определенная совесть — они боятся света. Поэтому уже можно начинать с ними беседовать.
Что касается российской политики в мире, сейчас об этом много говорят в прессе. Я думаю, что, может быть, Россия и Путин во главе России могли бы сделать больше. Я не живу сейчас в России, хотя часто туда приезжаю, чтобы увидеть моих студентов. Выпускники работают во многих странах мира, они — в администрациях, в прессе, в бизнесе. Мы отметим 25 годовщину 15 декабря вместе с ректором МГУ Садовничим. Я предупрежу нашего премьер-министра Манюэля Вальса, возможно, он будет присутствовать, как и Дмитрий Медведев.
Путина даже русские критикуют, но критика тут разделяется. Он сумел вывести Россию опять на первую полосу. А русские обладают национальной гордостью. В 1942–1943 году, когда нацисты приближались к Сталинграду, даже люди из лагерей пытались вступить в армию, чтобы защищать свою Родину. Вот это и есть настоящая Россия. Надо ее понять. Мы во Франции скорее тщеславные, а не горделивые, как вы в России.
Я прошу только одну вещь у Путина — продолжать слушать критику, это очень важно. Не терять контакт с другими. Худшее, что может произойти с лидером, сильным человеком, а он им является, — это замкнуться в своей уверенности в себе. Ему время от времени надо встречаться с такими людьми, как я, которые входят в число друзей России. Ему это поможет, и России тоже.
— Многие израильские политические деятели и бизнесмены чувствуют свою заинтересованность в том, что происходит в России. Считаете ли вы, что существует какой-то способ возобновить, вывести наши отношения на более высокий уровень?
— В Израиле — полтора миллиона русских евреев. Несколько лет назад, когда был теракт в Тель-Авиве на дискотеке, около сотни евреев русского происхождения были убиты. Русская пресса писала, что убили наших ребят. В Израиле есть пресса и телевидение на русском. Так что — очень сильная связь между Россией и населением Израиля.
Министр обороны Либерман — молдаванин по происхождению. Когда он с русскими коллегами в Израиле встречается, то говорит по-русски. Язык помогает общаться. Было бы замечательно, если Путин решит приехать. Почему бы ему не приехать в Иерусалим? Так бы он сделал то, что Обама не сумел сделать, во время своего мандата. Он, возможно, смог бы способствовать миру на Ближнем Востоке из Иерусалима.
— Многие считают, что санкции способствовали усилению России с экономической точки зрения и вернули ей суверенитет. Другие, особенно американские аналитики, говорят, что Россия пострадала от санкций. Европейские комментаторы в основном утверждают, что Россия мало потеряла, а Европа ослабла из-за санкций. Как вы считаете?
— Я принципиально против санкций. Потому что санкции, как правило, не нацелены против людей в Кремле, они затрагивают интересы простых людей. Ранее Франция вывозила свинину в Россию, и она была менее дорогой. Потом — история "Мистралей", которые построили по просьбе России. Если есть договор — надо заказ выполнять.
Надо вести диалог, дискуссию проводить, надо говорить. Когда меня спросили, надо ли бомбить Белград, я сказал, нет, потому что вы убьете невинных людей. То же самое по поводу Сирии. Поэтому я считаю, что пока можно общаться — надо говорить.
Насилие, как правило, начинается тогда и там, где заканчивается слово. Я ведь мог говорить с людьми, с которыми был не согласен. Когда начинаешь говорить с человеком, даже если он с "Калашниковым", то, если смотреть в глаза, я вас уверяю, что после этого он не смел бы стрелять, почувствовал бы замешательство.