Что в настоящее время время происходит в медиапространстве Украины? Какую роль в Майдане и кровопролитной войне на Донбассе сыграли СМИ? Есть ли в Киеве журналисты, которые не боятся говорить правду? На эти и другие вопросы Pravda.Ru отвечает журналист из Львова, главный редактор сайта "Взор TV" Елена Бойко.
— Что изменилось в украинской журналистике за время независимости Украины?
— Изменилось, естественно, в нашей журналистике многое. К сожалению, уже в 90-е она не очень была востребована, не сильно нас перепечатывали за рубежом, наши сюжеты не очень транслировали. Это все-таки было мирное время, в основном транслировались или перепечатывались новости о каких- нибудь неприятностях, катаклизмах, катастрофах, из серии, что случилась очередная пакость. Мировая журналистика основана на этом.
Журналисты приходят с утра на пятиминутку, и им просто дают задание на день: у нас должно быть землетрясение, четыре ДТП, две бабушки упали в канализацию, котенка спасли с крыши…
— Не жизнь, а кошмар.
— Да, жизнь должна быть кошмаром. Это — естественно для украинской журналистики, потому что кошмары с экрана и страниц печатных СМИ должны отвлекать внимание населения от тех кошмаров, которые вокруг происходят на самом деле. Потому что человек понимает, что все очень плохо: выросли цены, тарифы на газ, на свет, на воду, что нет работы или зарплаты, лекарства подорожали в пятьсот раз, ребенка невозможно отдать куда-нибудь учиться, в общем — жизнь действительно жуткая.
И тут он включает телевизор или открывает газету — там взорвалось, утонуло, оторвалось, провалилось… Пять минут такого общения с украинскими СМИ — и человек понимает, что твоя личная жизнь, в общем-то, не так уж и плоха. Я это называю журналистикой катастроф. Украинская журналистика сразу после отделения стала такой. Я не могу ее назвать "темником" в чистом виде, но она уже возникала в таком виде.
Самое главное было — "шоб не як у москалей". То есть — все, что угодно, только иначе. Пусть оно даже было безалаберно и неправда, но хорошо, что по-другому. Вот тогда и начали как раз появляться первые "фейки". К тому же журналистика перестала быть государственной, стали появляться частные издания и каналы, уже тогда они формировались.
- Они были на службе каких-то олигархов?
— Да. Естественно, каждый давал какие-то свои технические задания, хотел перещеголять другого и выделиться. Это — самое главное, быть не такими, как все, а еще важнее — не такими, как в России. Хотя тогда еще, в общем-то, никакой острой конфронтации-то не было.
Потом уже все видоизменилось, пришла новая американская мода в украинскую журналистику. Но в последующие годы владельцы СМИ уже поняли, что зритель стал очень критичным и недоверчивым, он откуда-то видит, что это — вмонтированные кадры, это — вырванное из контекста! И поэтому появилась мода снимать живые так называемые "лайфы".
Мне очень часто давали редакционное задание снимать двумя камерами: планшетом и мобильным телефоном. Причем, если нет толпы, то надо самой покачиваться, делать вид, что много людей.
— Вы сами снимали или оператор?
— Со мной был оператор, но желательно, чтобы я еще тоже какие-то подсъемки делала. Это надо для того, чтобы создать видимость правдивости кадра — называется "глазами прохожего". Сейчас есть такие технологии, даже фильм про это недавно был снят, кстати, в России. Боже, какой хороший фильм! Камера крепится на актера, и мы все видим глазами актера. Все эти новомодные веяния и появились в украинской журналистике. А на Майдане они проявились в полном объеме, хотя, наверное, нечаянно, а не от большого профессионализма.
— Там работали разные журналисты или прибежали в основном те, кто поддерживал идею Майдана?
— Нет, сначала журналисты примчались всякие. Когда началась стрельба и полетели фаера и кирпичи, то все поняли, что это — небезопасно. И стали снимать либо откуда-то сверху общий план, а многие начали просто активно покупать видео у других. Особенно иностранные СМИ решили, что бегать и рисковать там не надо. Зарубежные журналисты просто сидели в гостинице, спокойно отдыхали и заказывали у рабочих лошадок видео, которое снято, действительно, как попало.
Я снимала события с двух сторон или ставила камеры наперекрест. Александр Аранец стримил, вещал в онлайне, но не показывал, что делают его майданные бандюки. Он настраивался, например, на "Беркут", и болтал без перерыва, как спортивный комментатор: "Вот, на наших бедных зайчиков напали эти бандитские "беркуты"… У него рот не закрывался, причем он орал так громко, что мешал мне, потому что при работе очень часто было его слышно.
К сожалению, именно такими были съемки этой революции гидности — достоинства по-русски, но я ее называю революцией огидности, то есть — отвращения. Что люди видели, даже то, что сразу выкладывалось и сейчас есть на youtube — далеко не всегда объективно, потому что большая часть съемок снято одной майданной стороной, часто просто подтасованные и соответственно прокомментированные.
— Сами украинские журналисты верят тому, что говорят?
— Нет, журналисты, конечно, этому не верят. Хотя бы даже по такой причине, потому что сделать международный телемост на любую тему сейчас там практически невозможно. Соглашаются журналисты из всех стран, кроме Украины, они — ну никак.
Раньше у меня еще получалось, сейчас — совсем плохо. В переписке, по скайпу они объясняют: Лена, мы не можем выходить с тобой на эфир, если я выйду — все, в лучшем случае — увольнение, в худшем — пуля в лоб. С августа прошлого года я вынуждена была уехать с Украины и нахожусь здесь. Теперь вообще никакие конференции с участием украинской стороны я не могу сделать.
— После победы Майдана мы тоже пыталась сделать интервью или конференции с коллегами, руководителями украинских СМИ в прямом эфире, по скайпу интервью. Мы предлагали все делать в прямом эфире, говорили: у нас с вами будет совершенно идентичные условия. Мы совершенно никак не передергиваем чьи-то слова, наоборот, готовы всегда дать им высказаться, хотим понять их позицию. Но ни с кем мы не могли договориться, никто из них не согласился. А в комментариях по конкретным ситуациям, когда кого-то остановили, побили и так далее, только все отрицали. Я говорю, как же так — вот то-то и то-то было, все мировые СМИ, в том числе украинские, только что сообщили, что кого-то убили, других избили… — Нет, ничего не было.
— Да, потому что хозяева СМИ уже теперь это запрещают. Они понимают, что если это идет в формате онлайн-мероприятия, прямого эфира, то все будет видно. Вот и боятся, что ляпнут случайно правду. Я хотела сделать международный круглый стол из студии в Москве, три студии в Европе согласились — Бельгия, Италия, Швейцария, и студия "Донбасс". Еще мы приглашали Киев, но там наотрез отказались.
А тема была нужная и актуальная — об ответственности журналиста за то, что происходит на Украине. Потому что именно работа этих продажных "журнализдов" нагнетает ненависть. Они разжигают конфликты, искажают правду. Они, как и украинские политики, даже не говорят матерям и женам украинских солдат, что они погибли. Да никто их и не считал, и не знает точной цифры. Очень много людей верят, что их близкие пропали без вести или в плену. А на самом деле, они давным-давно убиты, их вороны растащили. Но это даже не озвучивается.
Одна киевская студия наконец-то согласилась, но они два раза срывали эфир. Он начинался, а они сразу: ой, у нас проблема с трансляцией со студией "Москва", у нас… И раз — все, отсоединились. В конечном итоге единственный украинский канал, который, может быть, не идеально объективен, но пытается это делать, идет на контакт, поднимает серьезные темы, это — 17 канал и Жан Новосельцев. В медиапространстве Украины он чуть ли не единственный человек, который остался настоящим журналистом, не потерял своего лица и понятия чести.
Я делаю, что могу. У меня в принципе в соцсетях — более пятнадцати тысяч подписчиков, за каждым из которых тоже стоит кто-то. И естественно, когда проходят эфиры на моих каналах или я говорю как гость на каком-то телевидении, то надеюсь, что эта капелька дает круги по воде. В результате они расширяются и увеличивают количество нормальных, адекватных, вменяемых людей. Никогда я не пытаюсь перевоспитывать майдаунов.
Я рассчитываю на внимание и понимание тех, кто сомневался, колебался, и когда слышит правду, начинает понимать, что не надо боятся. Не он один так думает, не все сошли с ума. Самое страшное, наверное, это когда живешь в обстановке страха, когда тебе кажется, что все думают так, все кругом майданулись, а ты один, и тебе страшно в этом признаться.
Когда ты узнаешь, что ты не один, что таких, как ты, много, человек перестает бояться. И наверное, это — главное, что еще может спасти Украину.
Подготовил к публикации Юрий Кондратьев
Беседовала