Как Европарламент работает по вопросам, имеющим отношение к России? Обсуждается ли создание общей коалиции Запада и России против "Исламского государства"? Рассматривается ли в Европарламенте поведение Анкары в сирийском конфликте? Как европейские депутаты видят будущее ассоциации с Украиной? Об этом в эфире Pravda. Ru рассказала член Европарламента от Эстонии Яна Тоом.
- Как работает Европарламент? Скажите нам, пожалуйста, какие вопросы вносят в парламент депутаты, вот, например, на последнем пленарном заседании? И какие фракции есть в Европарламенте?
- В Европарламенте — восемь фракций, до недавнего времени было семь, потому что группа Марин Ле Пен не имела достаточно кресел, чтобы создать фракцию. Теперь они создали крайне правую фракцию из 38 депутатов. Также есть евроскептики — 45 человек, есть "зеленые" и свободный альянс — их 50, эта фракция немножко пестрая, они объединились просто, чтобы иметь фракцию, потому что это — эффективный механизм. Там — больше денег, больше права голоса и так далее.
Чуть больше представлены коммунисты, так сказать, в привычной нам терминологии. По возрастанию далее идет ECR — консерваторы и реформисты, то есть оппозиция. Это все — оппозиция. В коалиции — самые крупные две фракции: народники EPP — там 216 человек, социал-демократы — 190, и мы — альянс либералов и демократов, наша фракция довольно небольшая — нас 70.
В традиционном понимании оппозиция Европарламента — достаточно условная, потому что у нас очень хорошая особенность: мы стараемся все-таки всегда прийти к консенсусу.
У нас нет права законодательной инициативы, мы занимаемся тем, что даем рабочие задания еврокомиссии, которая является правительством ЕС. Туда входят 28 комиссаров от каждой из стран-членов (по одному человеку). Выпускаются директивы — то, что обязательно к выполнению всеми членами ЕC.
Резолюции бывают разными, как правило, они носят рекомендательный характер. Директив огромное количество, например, об ограничении выброса СО2, что обязательно к выполнению всеми странами-членами ЕС. Такие вещи регламентирует законодательство, мы это делаем регулярно.
Но существует так называемый принцип субсидиарности, согласно которому целый ряд направлений политической жизни страны-члены ЕС регламентируют самостоятельно. Это касается моих любимых тем — вопросов гражданства, языковой политики и социальной сферы. Эти вопросы страны регулируют сами.
Мы пытаемся прийти к общему знаменателю, но это очень трудно, хотя существуют соглашения. Скажем, должен быть определенный уровень инфляции, объем внешнего долга и так далее. Эти вещи попадают под директивы.
- Конфликт Турции и России рассматривался в Европарламенте?
- Пока нет. Дело в том, что вообще ЕС, и мы в том числе, довольно медленно реагируем. Скажем, по терактам в Париже первое совещание министры внутренних дел стран ЕС провели только через неделю. Поэтому турецкий конфликт пока не был в зале парламента официально обсужден.
По фракциям работа идет, и я уверена, что в Страсбурге на следующей неделе мы будем это обсуждать. Мы же — не одно государство, у нас долгий механизм согласования, поэтому реагируем медленнее. Но обсуждаться, я думаю, обязательно будет.
- Какие темы вас лично очень волнуют?
- У нас есть такая система теневых рапортеров. Работа депутата состоит, в частности, и в том, чтобы следить за своими рапортами. То есть — как идет какой-то документ по парламенту, существует ли уже резолюция или директива. От каждой фракции есть так называемый теневой рапортер. У меня теневых рапортов — полтора десятка.
Последнее, что мы обсуждали, и меня держало в тонусе — "Фронтекс". Это объединенная погранохрана Европейского союза. В свете наплыва беженцев, естественно, это очень важно, и этим вопросом я занималась очень плотно. Естественно, есть еще и работа, которую мы делаем, пытаясь учесть интересы своих избирателей.
Хотя есть такая как бы традиция хорошего тона, что надо представлять не только свою страну, мы должны работать на ЕС в целом. Поэтому моя работа, которая касается исключительно эстонских вещей, скажем, мои претензии по поводу языковых требований на рынке труда, которые мы комиссией обсуждали и так далее, — это отдельная тема.
Я не могу сказать, что что-то меня не волнует. Все-таки есть достаточно большой комплекс проблем, я — член трех комитетов, и поэтому выделить какую-то одну тему было бы неправильно.
- Были сообщения, что в Эстонии заставляют таксистов учить эстонский язык на повышенном уровне, есть подобные и другие необоснованные требования. Вы как-то на это реагируете?
- Да, совершенно верно. У нас есть Закон о языке, согласно которому правительство своим постановлением устанавливает требования к разным профессиям на рынке труда. На мой взгляд, эти требования непропорционально высокие. Мы по этому поводу подали жалобу в европейскую комиссию, она долго думала, что с этим делать, и в конце концов эту жалобу приняла в производство.
Мы указали, что эти требования являются препятствием на пути свободного перемещения рабочей силы в рамках ЕС. Под этим предлогом намного проще эти вещи подвинуть.
Тем более, что недавно представители девяти торгово-промышленных палат разных стран обратились к правительству Эстонии с претензиями именно такого рода. В последнее время на фоне наплыва беженцев возникшая волна негативного отношения к иностранцам реально стала отпугивать инвесторов, и они потребовали от правительства принять именно те меры, которые русское меньшинство требует уже давно.
Эстония озабочена своим имиджем в ЕС, и растворение репутационного ресурса вследствие множества рекомендаций, на самом деле, тревожит наше правительство. Поэтому я надеюсь, что будут сдвиги в этом вопросе, по проблеме неграждан. Именно это и привело меня в парламент, я в политике совершенно недавно — всего пять лет. Я думаю, что все меняется к лучшему. Подвижки к лучшему происходят, безусловно.
- В странах Балтии нагнетается антироссийская риторика. Неужели мы там кажемся такими кровожадными?
- Многие действительно боятся, и это отчасти вызвано шумом в СМИ. Но в Европарламенте антироссийская позиция теряет популярность. Это видно по разговорам, это слышно по тому, что обсуждают люди. Все-таки Европа в целом хотела бы более конструктивно подходить к решению проблем, особенно в такой важной части, как решение сирийского кризиса.
Позиция президентов стран Балтии ("ни в каком случае не пойдем в коалицию против ИГИЛ, если там будет Россия") — не показатель. И от нее, кстати, уже открестился президент Латвии.
Эту позицию никто в Европе не разделяет. В целом и по отношению к России ситуация меняется в сторону конструктивного подхода. И в данном случае мы все понимаем, что "Исламское государство" — несопоставимое со всеми разногласиями зло.
Мы с коллегой Андреем Малыгиным месяц назад провели слушание по теме "Русские в Сирии". Интерес к этой теме был огромный. Звучали очень конструктивные мысли и подходы.
Я не могу сказать, что к России плохо относятся здесь. Нет. Есть некоторый страх, потому что обоюдное нагнетание напряженности дало свои плоды. Но мне кажется, сейчас мы приблизились к оттепели.
- Какое сейчас мнение об ассоциации с Украиной? Что говорят в кулуарах Европарламента?
Отношение к Украине — очень сложное. Потому что это такой партнер, который очень много хочет и совсем немного может дать. Они должны в 2016-м году открыть свой рынок для европейских товаров. Если это произойдет, то последуют какие-то шаги со стороны России, будут вводиться пошлины. То есть в этом смысле это было не очень продуманное решение.
Украина рассчитывает, что мы дадим допуск их товарам, но европейский рынок уже давно поделен. И поэтому каждая новая страна, которая в него входит, особенно в последнее время, очень много теряет.
Вся Европа ест только испанские огурцы, не потому, что больше никто не умеет их выращивать, а потому что так поделили рынок. Украинцы оказались в очень невыгодном положении, они просто этой конкуренции не выдерживают. Поэтому ассоциация вроде бы работает, но с другой стороны, Украина увеличила поставки только орехов и вафель. На этом экономику не вытянуть.
Мне кажется, что Европа до недавнего времени была достаточно наивна. Политики думали о расширении своего влияния и так далее. Антироссийский вектор, конечно, во многом — заслуга Соединенных Штатов, потому что в какой-то момент наша внешняя политика действительно была под сильным влиянием Вашингтона.
Сейчас ситуация стала меняться. Недавно президент еврокомиссии Жан-Клод Юнкер прямо сказал, что Вашингтон не может диктовать, как нам относиться к России. Эта позиция "старшего брата" всех утомила.
Я всегда была против любых санкций. Фидель Кастро прожил под санкциями большую часть своей политической жизни, до сих пор жив, здоров. Я считаю, это совершенно неэффективным и бессмысленным механизмом. Санкции — это дешевая альтернатива войне. И ничего тут хорошего нет. Если они не привели к результату очень быстро, то, как показывает практика, дальше это может просто войти в дурную бесконечность.
Кроме того, наконец-то мы стали прямо говорить о том, что нужно решить сирийский кризис. И cделать это без России крайне затруднительно, если вообще возможно.
- Франция после этих терактов может стать инициатором такого союза, дело сдвинется с мертвой точки?
- Она уже им стала, насколько я понимаю, это — уже состоявшийся факт.
Подготовил к публикации Юрий Кондратьев
Беседовала