Спецкор Pravda.Ru Дарья Асламова побывала в горячих точках Донбасса. Отчёт о командировке…
Бахмут. Вот на таких квадроциклах вывозят раненых с линии боевого соприкосновения. На фото: спецкор Pravda.Ru Дарья Асламова
— Я шёл домой со свидания в девять вечера, когда меня в ста метрах от дома подстрелил украинский снайпер. Пуля залетела со спины, вылетела спереди через живот. Рука в кармане была, и мне два пальца оторвало. Я перенёс три операции и почти год провалялся в больнице. Это было ещё до СВО, в 2021 году. Снайпер явно хотел меня убить, а не ранить. Это чудо, что я вообще живой.
Саше Слепцову, жителю села Александровка, недалеко от Донецка, всего 26 лет, а он уже инвалид III группы и два раза в год вынужден ложиться в больницу под капельницы. Он задирает майку, и я с содроганием вижу ужасающие шрамы от ран на его исхудавшем теле.
Мы въезжаем в многострадальное село Александровка, в котором из 1600 домов украинцы разрушили 1300, под грохот артиллерийской канонады. "Неужели здесь живут люди?" — удивляюсь я. "Конечно, — говорит Саша. — Женщины, дети, старики, хотя в селе нет ни одного дома, в который бы ни "прилетело" за десять лет".
Село Александровка, ДНР
На пыльной деревенской улице мы знакомимся с энергичной Дашей Василенко, красивой молодой мамочкой двоих детей. Как и все жители посёлка, она всё время начеку и внимательно "слушает воздух".
— Каждое утро в Александровке начинается с того, что летит дрон, — рассказывает Даша. — Это похоже на писк комара, а для жителей это вместо будильника. Я и на работу собираюсь под жужжание дронов-камикадзе, у которых путь в один конец. FPV-дрон видит цель и летит туда, где её зафиксировал. А ночью летают "Бабы-ёжки", у которых звук намного сильнее, жёстче и страшнее. Это сельскохозяйственные дроны, которые раньше обрабатывали поля, а сейчас их нагружают взрывчаткой и используют для уничтожения людей.
Шокированная рассказом Даши, я спрашиваю её:
— А как вы всё это объясняете своим маленьким детям?
— Война, — сухо и коротко отвечает она. — Я пыталась уберечь их, пока мы все втроём не попали под "Грады". Нас выследил коптер-разведчик, когда мы снимали видео на разбитом танке. Моя дочка читала стихотворение о без вести пропавших солдатах, а в косичку я заплела ей российский флаг. А потом прилетели "Грады", и нас накрыло прямо рядом с домой. Мы все трое спрятались под машиной. Я увидела, как соседский дом прямо на глазах, в буквальном смысле поднялся в воздух и рухнул. А у нас взлетел гараж.
— Сколько же раненых и убитых в селе? — спрашиваю я.
— Около тысячи человек за десять лет с 2014 года. У нас был большой успешный посёлок городского типа с населением в пять тысяч человек.
Я ошеломлена.
Село Александровка, ДНР
— Но как жить в таком аду?
— Нормально, — жёстко отвечает Даша. — Надо работать, не сдаваться и правильно настраивать детей. Если родители спокойны, то и дети выдержат. Я только хочу, чтобы о нас не забывали. Нам нужны вода, электричество, помощь нашим детям. А у меня есть мой огород, где я сажаю помидоры, огурцы и кабачки.
— Под постоянными обстрелами?!
— Если что, я в дом забегу. Ну, какое может быть лето на войне без помидоров?!
Наша поездка с Сашей по селу Александровка превращается в смертельную игру "в прятки" с дронами. Каждые сто метров мы слышим стрельбу из автоматов по беспилотникам прямо над нашей головой. Это военные пытаются сбить в воздухе летящую смерть, и Саша немедленно загоняет машину в "зелёнку", где мы пережидаем. Вокруг звенит благоуханное воркующее лето, цветут розы и наливаются соком черешни, а птицы захлёбываются от семейного счастья.
Улицы абсолютно пустынны. Местные жители благоразумно прячутся по домам. Наконец мы встречаем старенького электрика Леонтьевича, который для местных является настоящим спасителем и чинит оборванные провода. Но поговорить нам не даёт его сварливая жинка, которая выскакивает на улицу и чихвостит нас в хвост и в гриву на красочном суржике. Из всего потока украинских слов я понимаю только, что мы бестолковые журналисты, а в селе нет воды. Она требует, чтобы мы немедленно набрали ей 20 десятилитровых баклажек воды из колодца, и тут же загружает нашу машину пустыми ёмкостями. А я воспитана как честная пионерка: старым людям надо помогать.
Мы стоим у колодца, слушаем мирное жужжание пчёл, звуки артиллерийских взрывов и кассетных снарядов. Раненый Саша, морщась от боли в животе, поднимает тяжёлые ведра с водой, а я готовлю баклажки. Меня мучают мрачные предчувствия, и внутренний голос злорадно шипит на русском матерном: "Вот стоите вы тут на открытом месте, три долбо…ба, а для беспилотников вы отличная мишень, и ведь прилетит". И прилетело! Я услышала характерное комариное стрекотанье в небе и удивилась, с какой скоростью старенький электрик Леонтьевич чухнул на больных ногах под раскидистое дерево. Следом за ним бросился наученный горьким опытом Саша. Одна я осталась стоять с открытым ртом и двумя полными баклажками в руках. "Даша, брось воду! Ложись!" "Ну, как же! Жаба душит! Набрали уже", — крикнула я и рухнула в спасительную зелень, не выпуская баклажек и немедленно облившись водой. Взрыв! Но все мы живы. Никого не посекло.
Мир кажется мне пустым и опасным, а само пребывание в Александровке — странным и невыносимым, словно во сне, когда начинаешь спрашивать себя, а что ты здесь делаешь. Ведь убьют же!
Настоящим шоком для меня оказывается встреча с многодетной мамой Натальей со звонкой фамилией Правда. У Наташи четверо (!) детей. Шестилетняя белокурая Машенька крохотным пальчиком указывает мне, где вчера упал дрон рядом с домом. "Очень сильно жужжал. Было очень страшно", — рассказывает Машенька. Её маму сильно оглушило, но, слава Богу, не контузило.
Наталья, сильная пышнотелая женщина, прямо излучает спокойствие: "Детей приходится учить через интернет, а света часто нет, так что я теперь сама стала учительницей. Хлеб в сельские магазины привозят, рискуя жизнью, местные жители, а наши военные помогают с водой и с продуктами, так что удаётся подкармливать одиноких стариков-соседей. Чем дальше от Александровки отгоняют украинскую армию, тем больше она бьёт по селу. Словно мстят они нам. Из-за дронов на улицу ни мне, ни детям невозможно выйти. Но никуда мы отсюда не уедем и дома свои не бросим".
Мы прощаемся с Натальей, и водитель Саша сумрачно торопит меня: "Нехорошо здесь сегодня". И точно. Сразу после нашего отъезда ранило местного жителя, а на следующий день погибли двое.
Спецкор Pravda.Ru Дарья Асламова с новыми товарищами в Бахмуте
Дорога на фронт — мучительное испытание для каждой клеточки моего тела. В видавшей виды "буханке" меня трясет и швыряет по бесконечным ухабам, а тяжёлая каска больно бьёт по носу. Красная, жирная пыль стоит в воздухе столбом, песок скрипит на зубах, и если я открою рот, то закаркаю, как ворона. Побелевшими пальцами я вцепилась в сиденье и силюсь улыбнуться, а бойцы из штурмового отряда "Байкал" Георгиевской бригады ободряюще кричат сквозь грохот: "Держись! Скорость — главное спасение против дронов! Нужно проскочить опасный участок".
Я очень надеюсь на маленький РЭБ (средство радиоэлектронной борьбы) — коробочку с жужжащим вентилятором на лобовом стекле. Это на вид нехитрое устройство защищает нашу машину от дронов в радиусе 200 метров.
Мне хорошо и просто с ребятами, как всегда просто с настоящими военными, независимо от того, как их занесла судьба в эту прекрасную, уравнивающую всех профессию. Молодой Арсений, резкий, лихой парень, сын знаменитого бизнесмена Германа Стерлигова, — душа компании, острый на язык человек, выросший в роскоши, но выбравший участь солдата. Денис Харитонов, депутат Астраханской областной Думы, заместитель командира отряда, — красивый, лёгкий и бравый мужчина. Оба они люди благополучные, ушедшие на фронт по собственному решению. И оба меня удивляют. Вот ведь всё есть у людей! Зачем им тяготы фронтовой жизни?!
— Если раздаётся команда "птичка", мы покидаем автомобиль и занимаем оборону, пытаясь сбить "птичку" из автоматов, — говорит Денис.
— А я?
— А ты прячешься в "зелёнке". Если днём ещё можно скрыться от дрона, заехать в заросли, то ночью всё усложняется. Дроны-камикадзе укомплектованы тепловизорами, которые реагируют на инфракрасное излучение, срисовывают тепловые контуры объекта. Ночью теперь иногда опаснее, чем днём.
Мы благополучно добираемся до фронтового Бахмута, грязные, как черти, но бодрые. В Бахмуте нас встречает крепкий, кряжистый мужичок с позывным Сафрон, мрачный, как медведь, но очень ответственный. "Нечего тут стоять и светиться на видном месте, — говорит он хриплым, сорванным голосом. — Пойдём в баню".
Боец Сафрон и его боевой друг квадроцикл
И мы, действительно, идём в баню, мрачный полуподвал без света. "Вы как дети подземелья", — шучу я. "Свет включать запрещено, — объясняет Сафрон, — дрон-разведчик "срисует", и к нам "прилетит". Да, условия трудные, но мы же знали, куда идём. А баня — это настоящая роскошь". Свет его фонарика выхватывает из темноты шайки, зеркало, шампуни и даже мочалки!
"А чем вы тут питаетесь, когда огонь не разведёшь?" — спрашиваю я. "У нас есть газовые баллончики, и мы можем вскипятить воду. Заливаем кипятком "бич-пакеты", лапшу быстрого приготовления. Совсем неплохо!"
Сафрон — чрезвычайно нужный человек на фронте. Он лихо водит квадроцикл, укутанный маскировочными сетями, на которых завозит бойцов на позиции и эвакуирует раненых и даже погибших товарищей с ЛБС (линии боевого соприкосновения). "Для эвакуации я цепляю к квадроциклу тележку, — объясняет он. — Это мой боевой конь. Я каждое утро с ним здороваюсь и зову его "Брат". Однажды меня на нём ранили, но я сам был виноват. Надо не на дорогу смотреть, а контролировать небо".
Я быстро знакомлюсь с "подвальной жизнью". Каждый подвал — бесценное укрытие. Везде мне неизменно предлагают "чайку с сахарком". Из рассказов ребят я впервые начинаю понимать, как изменилась жизнь на фронте:
— Нет больше блиндажей, где располагается несколько человек личного состава. Нельзя. "Срисуют" с дронов, и тут же прилетит. На линию боевого соприкосновения (ЛБС) выдвигается небольшая группа в предрассветный час, когда ночные дроны ушли, а утренние ещё не вылетели. В так называемое "серое время". Добираться до позиции штурмовики могут даже сутки, в зависимости от ситуации. С собой берут в рюкзаке только самое необходимое: оружие, гранаты, рацию, бутылку воды, тушёнку. Учитывая, что на бойце тяжёлый бронежилет и каска, а идти долго, много с собой не унесёшь. Штурмовая группа отбивает территорию, закрепляется и копает под себя так называемые "лисьи норы" на одного-двух человек. Один человек копает, второй — контролирует небо. И лишний раз из этой норы высовываться нельзя, а то сверху засекут.
— А как же в туалет ходить? — спрашиваю я.
— А никак. Для таких случаев есть памперсы и мусорные пакеты. Сделал дело — и выкинул наверх.
— А вода? — упорствую я. — Много с собой не унесёшь, а продержаться надо несколько дней.
— Есть на фронте такая профессия: "такелажник". Когда нет дронов, специальный человек приносит воду, батарейки для рации и продукты и оставляет их в точке, оговоренной заранее. Потом бойцы их подберут в безопасный момент.
— То есть курьер, если выражаться на гражданском языке?
— Да, только курьер — профессия мирная, а "такелажник" — самая опасная. И не всегда ему удаётся передать посылку. Тогда у бойцов случается обезвоживание, и они ползут из окопа к своим под обстрелом.
Я смотрю на ребят с безмерным уважением и снова ищу ответ на вопрос: "Почему они ушли на фронт?"
— Я ушёл ради Родины и сына, — говорит боец с позывным Михас. — Вот подрастёт мой сынишка и спросит: "А что ты, папа, делал во время войны? Где ты был?" И я смогу о многом ему рассказать. О самом важном.
Боевая кошка в Бахмуте
Я люблю женщин на войне. Они бодрые, собранные, ответственные, иногда дерзкие на язык, но отзывчивые на доброту, способные на самопожертвование и несущие свет. Они — тот образ, который необходим загрубевшим мужчинам, чтобы смягчить натянутые струны их души. Часто на фронт идут одинокие женщины, и злые языки твердят, что, мол, они ищут себе мужа. А почему бы им и не искать? Это достойные поиски счастья и достойная работа.
В Бахмуте в "медицинском" подвале я знакомлюсь с весёлой, улыбчивой женщиной, медработником с необычным позывным Ясыть. "Есть такая птица из отряда соколиных: днём — ясыть, ночью — неясыть, сова", — объясняет она. Задача Ясыти при поступлении раненого — обработать его раны, оказать первую необходимую помощь и стабилизировать его состояние, пока его не перевезут на следующий пункт, где уже окажут полноценную помощь и где врачи-хирурги смогут провести операцию.
Ясыть рассказывает, что она была волонтёром, а потом решилась подписать контракт на полгода. Ей сорок лет, и она не замужем. "Я решилась на это, потому что мне не хочется бесславной жизни и бесславной смерти. На передовой каждый день идут бои и идёт бой с самой собой. Это вызов".
— Вы одна среди мужчин. А шуры-муры бывают? — заговорщицки спрашиваю я.
— А вот шуры-муры здесь строго запрещены. Мужчины — это просто хорошие боевые товарищи. Но я стараюсь быть красивой даже в таких тяжёлых условиях. Да, здесь невозможно помыться. Но есть "сухой душ". Это губка, которая пропитана специальным моющим средством, не требующим смывания. Её обычно используют для ухода за лежачими больными. А ещё я нарастила реснички и заплела дреды. Это всё не так сложно на самом деле.
Я вижу на полке с медикаментами розу, и Ясыть перехватывает мой взгляд и смеётся:
— Со всех боевых заданий я возвращаюсь с цветами. На фронте легче быть девочкой, чем в гражданской жизни. И это так приятно.
"Война — дело молодых", — пел когда-то Цой, но как сильно он ошибался. Фронт взрослеет, становится зрелым, и мужчины за пятьдесят здесь воюют не хуже 30-летних. "Если я в свои 52 года встал в строй, значит, один молодой мужик остался дома, завёл семью, родил и воспитал детей. Для страны это важнее", — так объяснил мне своё решение уйти на фронт один хороший человек.
Седовласый офицер с позывным Зея читает свои стихи бодрой скороговоркой:
— Разменял седьмой десяток,
Вот бы дома тихо спать,
Ковыряться между грядок,
Но пошёл я воевать.
Зее уже 61 год. Успешный строитель из Калининграда, он решил на пенсии пойти на фронт, где в свободную минутку пишет стихи о войне.
— Я воспитывался и получал образование в Советском Союзе. А когда такие события происходят, мы, люди советского поколения, равнодушно смотреть на это не можем. Я смотрю здесь на солдат, они для меня все как дети, и очень сильно переживаю, когда они уходят на позиции. И вот эти переживания заставляют меня взяться за перо.
— Но, послушайте, мы с вами уже люди в возрасте, — замечаю я. — Мне, например, уже тяжело таскать бронежилет и каску. Как же вы успеваете за молодыми?
— Когда старики идут на войну, они идут не для того, чтобы с молодыми бегать в атаки, а для того, чтобы устраивать их быт: принести воды, наколоть дров, а когда молодые парни пришли с поля боя и отдыхают, выйти в караул и охранять их. Вначале я был и банщиком, и уборкой занимался.
А сейчас командир нашёл мне такое задание, которое уже не связано с бытовыми хлопотами. Он назначил меня офицером в пункте управления.
Самый тяжёлый момент для меня на фронте — это когда выносят раненого. Я иногда не могу сдержать слёз, потому что парни совсем молодые, а на линии фронта в людях проявляются самые лучшие качества. Помните, как мы раньше ругали нашу молодёжь? А я вам скажу: только здесь я понял, какая у нас замечательная молодёжь! Наши ребята — очень смелые, умные и способны ежедневно совершать поистине героические вещи. Я смотрю на них с гордостью!
В театре боевых действий постоянно появляются новые лица. На то он и театр. Самые неожиданные персонажи — это бывшие украинские военнослужащие, попавшие в плен, а потом принявшие решение перейти на российскую сторону. Отряд имени Максима Кривоноса — первый такой отряд, о котором заговорили с удивлением. Неужели такое возможно? Неужели бывший враг может стать союзником и соратником?
В Донецке в парке на скамеечке я встречаюсь с двумя бывшими украинскими бойцами — Алексеем и Кириллом. Обычные русские парни: Алексей — мой земляк, родом из Хабаровска (отец-украинец служил на Дальнем Востоке), Кирилл — из Луганской Народной Республики, профессиональный военнослужащий украинской армии с 2011 года. Оба — простые ребята, говорят косноязычно, но чувствуется, что думку свою они думали долго, когда попали в плен.
Алексей — типичный "насильственно мобилизованный". "Я хотел устроиться на работу, прошёл медкомиссию, меня послали оттуда в военкомат, где мне сказали: "На фронт". И отправили в Великобританию, на пять недель подготовки, — рассказывает он. — Там были инструкторы из разных стран: шведы, британцы, канадцы, а нашу группу готовили голландцы".
"А потом, в украинском окопе, я начал думать, что всё идёт не так. Когда российские военнослужащие подошли к окопу и крикнули: "Ребята, сдавайтесь, мы не хотим вас убивать", — я понял, что это мой шанс и надо хвататься за него обеими руками. Мы сложили оружие, спокойно вышли, нам оказали медицинскую помощь, привели, накормили, напоили, то есть обеспечили все человеческие условия. И я стал думать...
Российская армия не пришла убивать или искоренить украинский народ, она пришла помочь. А украинская власть показывает только ту информацию, которая им нужна. А Западу, иностранцам выгодно, чтобы украинский народ и русский больше грызлись, им это на руку. Ведь всем известно, что украинская земля богата всякими природными ресурсами и чернозёмом".
Алексей рассказывает мне, как западные компании скупили потихоньку украинские земли, срезают чернозём и вывозят его за границу, как втянули Украину в долги, "которые нашим детям придётся выплачивать".
У Алексея на Украине остались сёстры, мать и сын. "Я знаю, что я помогаю им и могу спасти их именно тем, что сражаюсь на российской стороне", — говорит он.
Кирилл, попав в плен, тоже долго думал и размышлял:
— Мне сказали: "Пацаны, таких, как вы, много, и многие добровольно пошли в батальоны служить против киевской власти, которая угнетает и в которой марионеточный Зеленский отдаёт приказы, идущие со стороны США, Запада, и гонит людей на убой". Я подумал: "Почему бы и нет?" Внутренне я уже был готов сражаться на российской стороне.
После выполнения задач на украинском фронте бойцы часто сидят и думают: "За что мы вообще воюем?" Понятное дело, что я хочу защитить свою семью, но от кого? Президент Украины чётко и кратко заявил, что "украинцы будут воевать за интересы Европы". А я не хочу воевать за интересы Европы и за европейские ценности. Это не мои интересы.
Надо открывать людям глаза. Надо осознать, что мы — единый народ, который разобщили. Мы сейчас просто режем друг друга, и Запад на это смотрит и улыбается: "Вот какие молодцы!" Надо дать понять миру, что это США и Западная Европа принимают активное участие в убийстве украинского народа, и дать им отпор. Это будет трудный путь, надо постоянно говорить правду, кто украинцам брат, а кто враг, и люди поймут, что Россия — не враг.