Почему важно научить детей ошибаться, как не превратить ребенка в "хочуху” и как ребенку оставаться в норме, рассказала ведущей "Правды.Ру” Маргарите Кичеровой психолог Светлана Шарко.
Читайте начало интервью: Психолог Светлана Шарко: нетравмированных детей не бывает
— Да, он и двигаться ему вперед запрещает. Когда Вилли принес сладости, отец выбросил их и сказал: "Зачем рисковать?"
— Да, это тоже про безопасность. Родительство приносит в нашу жизнь испытания и хаос, но одновременно очень много любви. Если человек сам внутри не в безопасности, травмирован, то родительство становится осложненным. Отец на самом деле любит Вилли, просто корявый сам.
— Как объяснить ребенку, что такое риск? Стоит ли рисковать вообще, потому что иногда ведь стоит?
— Это не словами объясняется. Дети учатся не тому, что мы им говорим, а тому, что они наблюдают в нашем поведении. Если мы можем рискнуть, ошибиться и признать ошибку, если можем рискнуть и сделать что-то, где нам страшно, то дети учатся этому в открытом взаимодействии с родителем, который не носит маску идеального.
— Родитель может позволить себе ошибиться при ребенке и показать ему, что ошибаться не страшно?
— Конечно, потому что готовность к ошибкам является одним из самых значимых факторов уверенности в себе.
Уверенные в себе люди двигаются, ошибаются и не уничтожают себя за ошибки. Они говорят: да, еще одна из обратных связей этого мира на то, что я делаю, и идут дальше. Ничего страшного.
Люди, которые не достигают результата, останавливаются посередине, потому что когда-то их не ценили. Ребенок выбегает, говорит: "Мама, посмотри, какой я сделала браслетик". А мама думает о своем или говорит: "Ой, боже мой, тут ни одного нормального камня". И ребенок потихонечку понимает: что бы он ни сделал, это не будет ценным. Мама не является монстром, просто она точно так же относится к тому, что сделает своими руками. И тогда ребенок не умеет снимать сливки, не умеет дойти до конца.
Разочарование и скука, как привычная стратегия, останавливают его, как будто нет смысла что-то делать до конца.
— Для мамы тоже не имеет смысла что-то делать до конца?
— Возможно, да, потому что в уверенном движении нет насилия, там есть:
А в достигаторстве сплошное насилие. Когда ты себя насилуешь 8 часов на работе, потом пришла и говоришь: господи, чтобы вы все пропали.
— Светлана, о достигаторстве: девочка, которая была белками задвинута в мусоропровод. Она получала то, что хочет, но руками папы. Вот дети "хочухи", что с ними делать?
— Дети "хочухи" — это прекрасно, как устремление, только вопрос, во что это "хочуху" превращает. Здесь девочка не просто "хочуха", а с избалованной и зависимой избранностью. Она ничего не делает своими руками и через гнев управляет родителем. Это значит, что она не на своем месте, не может быть ребенком, играть.
Детям нужны границы, точно так же, как и всем.
Такие люди часто остаются в одиночестве. Потому что сами ничего. И она точно показана в фильме где? В мусоропроводе. У этих людей вроде все прекрасно, но в какой-то момент они не понимают, почему их не любят. Тут нужна работа серьезная со своей самооценкой. Есть очень ценное качество, которое надо таким людям в себе буквально открыть заново, — это уважение к другим людям.
— А как ребенка не превратить в "хочуху"?
— Папа там почему-то идет на все это. Да потому что папе так проще. Иначе придется не что-то ей покупать, а быть с ней в близких отношениях: видеть ее, любить, потому что схема избранности часто прикрывает никчемность ребенка. Ребенок думает: со мной что-то не так, меня явно не любят, тогда я буду атаковать, вы мне все будете должны. Да, это вынужденное поведение зачастую. То есть родитель не дал ценности, а у людей же разные темпераменты, и тогда ребенок начинает атаковать и требовать. И у него получается. Не во всех семьях, не у всех детей — все разные.
— Мальчик, который был умным и продвинутым геймером, высчитал и выбрал себе шоколадку с золотым билетом. Ребенок презрительно относился ко всем взрослым, он в конце уменьшился, как мальчик-с-пальчик, потому что переоценил себя. Гордыня, что он такой большой и великий, сыграла против него. И некоторые родители желают сделать ребенка большим, они его тянут больше нормы. Как определить ребенку или родителю норму?
— Ребенок не может определить свою норму сам. Он ее чувствует, но будет, скорее всего, смиряться с тем, что предлагают родители. Если ребенку позволено быть собой, он, скорее всего, будет пребывать в норме. Если же его делают своим продолжением и тем, кого я не достиг, тогда, конечно, его начинают тянуть. Могут тянуть до неких высот, делать его рано взрослым, и надежд много.
У меня сын ходит на рукопашный бой, и там есть одна мама, которая совершенно чудесно рассказывает: вышел из школы, потом у него то-то, потом то-то, потом он занимается на трубе, потом поет, после у него рукопашный бой. Я смотрю, но молчу: как говорится, без запроса не работаю. Но я смотрю на мальчика и понимаю, что он "вытянутый", как его в день помещается все, я не могу представить. Он выживает как-то, его темперамента хватает выживать. Я расспросила ее и поняла, что эта женщина приехала из другой страны СНГ, поэтому искренне, чтобы до всех благ он дотянулся. Я говорю: как у него с трубой? Она говорит: не получается.
— Выбирает не ребенка целиком, а какую-то его часть: как спортсмена, гитариста и так далее. Вилли Вонка задал вопрос папе геймера: какую часть ребенка вы бы выбрали. Жестокий вопрос, но, по сути, так и есть: выбирают не ребенка целиком, а его часть, и ребенок привыкает, что у него расколотая ценность.
— Да, правильно.
У детей есть одна из основных эмоциональных потребностей — это потребность в близости, потребность принадлежать, и за это дети платят всем, чем угодно.
Чтобы на них посмотрели с любовью, они:
— А этому мальчику нужна была любовь? Он с презрением смотрел на родителей и вообще на взрослых.
— Просто потом он выработал защитное поведение. К тому же папа там определенного типажа, тоже беспомощный, но который может выбрать. Недаром ребенок таким геймером показан.
— Он увлекся совершенно отвлеченным, не жизнью. Не играл на улице, а постоянно сидел в компьютере.
— Да, потому что там была жизнь, которой он управлял, в которой он что-то значил.