Почему российские СИЗО, особенно в последнее время, стали частым объектом внимания правозащитников? Кому больше нужны такие проверки — представителям ФСИН, задержанным или простым гражданам? Какие нарушения прав человека выявляются посредством таких проверок? Обо всем этом в прямом видеоэфире Pravda.Ru рассказал писатель, публицист и общественный деятель Андрей Бабушкин.
— С чем сталкивается задержанный в СИЗО? Сейчас общество стало особенно сильно интересоваться этой проблемой. Как вы думаете, в связи с чем? И зачем вообще нужны проверки СИЗО общественными организациями?
— Вспоминаю очень интересную историю. В 90-м году меня избрали депутатом Моссовета и волею судьбы я стал председателем наблюдательной комиссии. Это был совместный депутатско-общественно-властный орган, состоявший из разных людей: депутатов, исполнительной власти, общественных объединений.
Одна женщина, директор школы, которая меня очень хорошо знала по моей предшествующей работе в Доме пионеров, пришла на прием. И сразу выразила свое возмущение, зачем я стал заниматься зэками, преступниками, убийцами, насильниками... Я спрашиваю: "Что произойдет, если кто-то из ваших трех детей окажется в СИЗО?" Отвечает: "Такого не будет, мы — честные, порядочные люди. Да, в 30-е годы дедушка восемь лет отсидел — незаконно, время такое было…"
Прошло пять лет. Я перестал быть депутатом Моссовета, но остался правозащитником, и она ко мне пришла со слезами на глазах — из-за среднего сына. И я занялся защитой этого паренька. Уже, слава Богу, была введена норма четыре метра на человека, содержащегося в изоляторе, а не два, как до 95-го года. Но и по новым нормам СИЗО были переполнены в три раза.
И нам пришлось спасать этого парня, потому что он заразился там туберкулезом, был неправильно прооперирован. Он находился в Бутырской тюрьме, смертность тогда в ней была больше, чем во всех семи СИЗО Москвы, вместе взятых. Мы, в конце концов, добились его освобождения, и мать поняла, зачем нужна наша работа.
В России не менее 15 процентов людей, попавших в СИЗО, — жертвы судебно-следственной ошибки, а может быть, и хуже — судебно-следственного сговора. К сожалению, бывает, что реальный виновный остается на свободе, а тот, у кого нет денег на адвоката, на взятку, нет могущественных покровителей, оказываются в местах содержания под стражей.
Говорят, "от сумы и от тюрьмы не зарекайся". Я с этой пословицей не согласен, хотя занимаюсь тюрьмами четверть века. Все-таки 40 процентов так — это люди, ставшие преступниками в силу своего образа жизни, процентов сорок — те, кто сознательно сделал выбор в сторону преступления. Еще десять процентов — это люди со слабой волей и неправильным окружением. Но забывать про десять процентов, которые являются жертвами оговора, ошибки или злоупотреблений, мы не можем.
— По-вашему, из гуманных соображений лучше облегчить судьбу виновного, чем позволить невиновному страдать?
— Мы не исходим из облегчения чьей-то судьбы, мы исходим из того, что является целью наказания. Цели наказания очень простые: исправление человека, недопущение им и окружающими людьми совершения новых преступлений, так называемая общая и частная превенция, и восстановление социальной справедливости. Это возможно только тогда, когда условия отбывания наказания будут гуманными. Не хорошими, не приятными, но соответствующими природе человека.
Если человеку нужно приватное пространство, то лишать его возможности без посторонних сходить в туалет нельзя, иначе он возненавидит общество.
Если главной причиной преступного поведения является неуважение к обществу, к государству, к закону, к людям, то неуважением к осужденному пробудить ответное уважение невозможно.
Хочу здесь сделать маленький реверанс в сторону нашей уголовно-исполнительной системы. Хотя я ее чаще критикую, все-таки большинство людей, там работающих, пытаются как-то пробудить вот это уважение. И благодаря им у нас сегодня рецидив не 49 процентов, как могло бы быть, а 29 процентов.
Так что речь не идет о том, чтобы защитить тех, кто стал жертвой ошибки, хотя это тоже очень важно. Речь не идет о том, чтобы быть добрыми и хорошими в отношении людей, хотя, наверное, надо быть добрыми и хорошими. Речь идет об очень простой, чисто прагматической вещи — мы заходим в дверь, а не в окно не потому, что мы привыкли к этому, просто так удобнее. Понимаете?
Нам удобно создать более-менее человеческие условия содержания преступивших закон, чтобы человек понимал: будет себя примерно вести — получит условно-досрочное освобождение. Государство его не обманывает. И это очень важно, это очень практично, это очень экономически разумно.
— Как существующие сегодня проблемы с помощью различных комиссий могут решаться? Если можно, на конкретных примерах.
— У нас есть два субъекта общественного контроля. Это общественно-наблюдательная комиссия субъекта Федерации, в Москве ее возглавляет Вадим Горшенин, председатель совета директоров медиахолдинга "Правда.Ру". А кроме того, существует еще общественный совет при ФСИНе и территориальные органы по всей России.
Если говорить про СИЗО, первая проблема — это проблема конвоирования. Закон говорит, человек должен лечь спать в 20:00 и иметь право на восьмичасовой сон. Но могу доложить, что каждый шестой заключенный в Москве сегодня возвращается в СИЗО после десяти часов вечера. Есть случаи, что в час и в два часа ночи.
Все бы ничего, если бы на следующий день не было новых судебных заседаний. Представьте: в час привезли, в два часа подняли в камеру, он в три ночи только лег спать, а уже в шесть утра встает. Он не может выспаться, не может нормально отдохнуть после судебного заседания.
Вторая проблема — переполнение СИЗО. В крупных городах, в мегаполисах, в курортных городах камеры следственного изолятора переполнены в 2-2,5 раза. В Москве нет ни одного не переполненного СИЗО. Я недавно вернулся из Крыма. В Симферополе переполнение СИЗО составляет 200 процентов. Причин этого очень много, но самое главное — репрессивный характер машины судопроизводства и следствия. Проще держать человека под рукой, оказывать на него давление в виде заключения под стражу, чтобы заставить признать свою вину.
Я когда пошел в камеру для несовершеннолетних, думал: тут наверняка все 35 сидящих — такие убийцы, к которым даже входить опасно. Спрашиваю каждого: "За что сидишь?" Один у друга мобильник отнял, второй совершил кражу из магазина на 20 тысяч рублей, и деньги уже возместил, и магазин, вроде, больше претензий не имеет…
Безусловно, много честных следователей. Но есть и такие, которые думают, будто СИЗО — это место, где они должны открывать дверь ногой. И они пытаются вступить в сговор с местными оперативниками, создать возможность оказывать давление на подследственных.
"Я отказываюсь участвовать в следственной деятельности без моего адвоката", - если так заявите, у вас будут большие проблемы в СИЗО. Не такая уж редкость, когда из хорошей камеры, сухой, чистой, светлой, переводят в камеру влажную, с какими-то не очень понятными личностями. И человек начинает подвергаться давлению в этих самых камерах.
Еще проблема — сборные отделения, где люди находятся недолго, всего час-два-три. Там туалет плохо работает, грязь страшная, все стены исписаны, а стенда с правами и обязанностями нет. То вдруг скамеек там на пять мест, а сидит десять человек. Или карантинные отделения, в которых люди уже содержатся не несколько часов, а до десяти суток. На свалявшемся матрасе и подушке, на которую голову нельзя опустить. Они начинают болеть через пять минут.
Следующая проблема — проблема карцеров. Понятно, что в карцер люди попадают не за хорошее поведение. Большинство этих людей — реальные нарушители. Но сталкиваемся мы и с тем, что помещают людей в карцер и за какие-то критические замечания, жалобы. Как понять -дифференцированный подход или в карцер гонят всех, кого угодно? Сколько людей сидит в карцере? Какой срок им дали — всем одинаковый или одному 15, а другому двое суток?…
В зависимости от ответа на эти вопросы видно, действительно ли карцер используется как способ расправы. Я как-то приехал в 10-е СИЗО города Можайска. В СИЗО — 800 человек, а в карцере — ни одного, последний был туда помещен год назад. И я стал смотреть на ситуацию новыми глазами. Действительно, этот опыт заслуживает не только уважения, но изучения и распространения по всей нашей стране.
Но часто мы видим, что карцеры переполнены, материально-бытовые условия плохие, окошко внутри не открывается. Если в обычной камере обеспечена приватность отхожего места, то в карцере в глазок видно, как ходят в туалет, а конвоиры бывают и женщины. Видеокамера зафиксирована на спальное место, охватывает и туалет. Конечно, все это психологически сложно.
Снова появилась проблема питания. Действительно, был сделан большой шаг на пути улучшения питания, но в последнее время мы видим определенное ухудшение. Мы уже отвыкли от ситуации, когда была несвежая еда, невкусная рыба, мясо отсутствовало. Но в последние годы мы снова столкнулись с этой проблемой.
Следующая проблема — работа магазина в СИЗО. Заключенные под стражу могут тратить деньги без ограничений, и во многих СИЗО созданы для этого магазины. Родственники могут приехать или через интернет оплатить заказ, и человек получает этот заказ. К сожалению, ФСИН это сегодня передал трем ФГУПам, которые очень часто не справляются.
Про переполнение я уже говорил. Еще очень давно предлагали ввести для начальников СИЗО право не принимать людей, если СИЗО переполнено. Потому что происходят же странные вещи. Некий человек, например, украл в магазине куртку. Это очень плохо, его надо привлечь, наказать.
Но гораздо опаснее для общества не этот дурачок, пьяный, двадцатилетний, который украл куртку, а судья и следователь, которые, зная, что СИЗО переполнено в 1,5 раза, направляют от имени Российской Федерации его туда, где нет для него индивидуального спального места. Я убежден, что такой следователь или судья должны занять место на соседней шконке.