В эфире программы "Точка зрения" побывал драматург Михаил Волохов. В начале 1990-х прогремела его пьеса "Игра в жмурики", критики назвали Волохова откровением драматургии новой эры. О том, почему автор скандальных пьес предпочел переехать из Франции в Россию, как ему пишется в условиях запрета мата и в новых реалиях, он рассказал Pravda.Ru.
— Михаил, поклонники театра знакомы с вашим творчеством, но наверное, с какими-то элементами твоей биографии не очень знакомы и они. Расскажите коротко о себе.
— Волохов Михаил Игоревич, жил 10 лет в Париже. У меня была жена француженка, я познакомился с ней осенью 1987 года. Случайно. Она приезжала на полгода изучать русский язык в институт им. Пушкина. Уехала через шесть месяцев уже беременная нашей дочкой Мари, которая сейчас живет в Ницце. Она художница, сейчас ей 29 лет. У меня вышла книга "Волохов — Великий утешитель", в ней все мои пьесы, а она делала дизайн. На обложке актеры Олег Фомин и Сергей Чонишвили, сцена из спектакля "Игра в жмурики" в постановке Андрея Житинкина.
— Ваши пьесы шли на иностранных языках?
— Да, в Бохуме ставили "Игру в жмурики" на немецком языке (Blindekuh), где играли звезды немецкого кино и театра Армин Родд, Михаил Вебер. Играли в немецкой части Швейцарии, в Санкт-Галлене. Много раз играли во Франции. Последняя постановка была в германском Дортмунде. После того, как Бернар Сабель поставил эту пьесу во Франции, это нашло отклик. Была большая статья в немецкой газете о постановке Собеля, и тогда за нее принялись немцы. Собель ставил "Игру в жмурики" в формате русской трилогии: Чехов, Бабель, Волохов. Чехов — это "Вишневый сад", пьеса Бабеля "Мария" и моя "Игра в жмурики" во французском переводе Cache-cache avec la mort. Там играли такие звезды французского театра и кино, как Дени Лаван, Юг Кестер.
— В вашей пьесе присутствует мат.
— Да, но мат там не самоцель, а правда жизни. Это язык персонажей. И мат в данной пьесе не несет вульгарного оттенка в силу того, что пьеса очень такая, священносильная, как я сам ее определяю. Если бы во время войны русский солдат матерился, там все равно был бы священный посыл защиты страны, родины. Здесь нет вульгарности… то есть не сам мат позорен, а то, что он обнаруживает несостоятельность человека.
— После того как вышел запрет на использование матерщины на сцене, на телевидении, как обстоит дело с вашими пьесами?
— Можно поменять слово на букву "б" на "сука". Сука — это можно. Есть как бы вариации.
— Эти пьесы ставят до сих пор?
— А их сила не пропадает. Есть как бы современный Гамлет. То есть перед Гамлетом стояла проблема: можно ли убивать убийц? Фактически основная сверхидея моего персонажа Феликс — разрешение этого морального парадокса, когда во имя благих идей человек становился или стукачом или, в худшем случае, убивал своего ближнего, чтобы его самого не убили. На страхе доноса или убийства ближнего формировался анклав людей, которые представляли собой Советский Союз, особенно при Сталине.
— Шекспир — актер, а вы кто по профессии?
— Я окончил МГТУ им. Баумана. Занимался там биосваркой. Было интересно. Родители тоже математики, химики.
— В каком возрасте был у вас литературный дебют?
— Когда я приехал во Францию, мне сообщили, что в России поставлена моя первая пьеса "48 градус солнечной широты". Ее очень широко тогда играли. В этой пьесе поднята проблема проституции.
— Кроме драматургии нет ли желания что-нибудь написать еще. Мюзикл, например.
— К сожалению, я не обладаю композиторским даром.
— Либретто можно написать без музыкального дара.
— Я пишу стихи. Еще я пишу сказки. У меня есть сказка "Красный тюльпан и прошлогодний дубовый листик", а также сказка "La nature". На сайте, где собраны 600 лучших сказок всех времен и народов, она вошла в этот список. Я не принимал в этом участие, но был приятно удивлен, что так получилось.
— Были ли экранизации ваших пьес?
— Я сам снял фильм "Вышка Чикотило", который был на московском кинофестивале. Это как бы монолог всего человечества о кровавых режимах. Пол Потт, Гитлер, Сталин в этой пьесе-монологе нашли свое отражение. Может быть, образ Раскольникова с его "тварь ли ты дрожащая или право имеющая".
— После развода с женой-француженкой возможности остаться во Франции не было? Или это сознательная позиция — уехать?
— Нет, я могу во Францию переехать в любое время. У меня французский паспорт. Я там работал, плюс у меня дочь-француженка. Я знаю французский. У меня двойное гражданство. Последние девять лет, условно говоря, я как бы выдержал жизнь в такой неродной ауре. Но после этого произошел какой-то перелом. Пропало желание остаться там. Но находясь в России, у меня большое желание пересматривать ретро-фильмы, особенно с Алленом Делоном, с Бельмондо.
— Вы считаете себя скандальным драматургом?
— Скандальный, когда тебе говорят, что ты — скандальный. Я, например, когда написал "Игру в жмурики", послал ее Горину. Я был тогда во Франции. Горин прочитал, позвонил и сказал: "Я пять раз прочитал твою "Игру в жмурики" и все хочу понять, как она написана". Он меня попросил, чтобы я его звал не Григорий Израилевич, а просто Гришей. Это знак уважения, знак духовного братства. Я не могу писать пьесы на французском менталитете. Все равно это не моя родная стихия. Я могу писать только на русском менталитете. И через русскую проблематику. И хотя моя книга названа "Великий утешитель", по названию одной из моих пьес, которую я написал во Франции, это трагедия русской эмиграции. Я сам прошел через тернии эмигрантские. Это не просто взгляд со стороны.
— Ожидаются какие-то премьеры?
— Скажем, Роману Виктюку нравится моя пьеса "Пули в шоколаде", Римасу Туминусу нравится моя пьеса "Великий утешитель", Михаилу Салову нравится моя пьеса "И в Париж", он хочет ее возобновить. Житинкин, первым поставивший "Игру в жмурики". Сейчас я рассматриваю вариант этой пьесы без мата. Житинкин, может быть, заинтересован будет в этом проекте. Мы сейчас ведем переговоры с Олегом Фоминым, с Михаилом Горевым. К сожалению, Сергей Чонишвили без мата не хочет играть. Это его право.
— По России путешествуете?
— Под Тулой есть город Новомосковск и там когда-то был уникальный двор. Мы собирались на 55-летие нашего двора. Собирались все, кто в этом дворе жил. Один из таких известных людей — Юрий Миронов. Он был долгие годы тренером "Торпедо". У нас во дворе он организовал лучшую футбольную команду. Все, что связано с биографическими историями, меня всегда волнует.
— В вас в жизни был эпизод, когда вы заглядывали в лицо смерти.
— Да, семь лет назад я тонул на канале имени Москвы. На лыжах перешел по декабрьскому тонкому льду с правого берега на левый. Лед хрустит, а я думаю: "Прекрасно!" Я наслаждался скольжением на лыжах, это было так, словно Моцарт льда какую-то симфонию исполняет таким похрустыванием. Когда возвращался, то на середине канала провалился с лыжами, с палками… Там было три рыбака. Один убежал, не стал смотреть, как человек погибает. Другой тоже куда-то ушел, но, к счастью, вернулся через 10 минут с восьмиметровым деревом. Им оказался Володя Шмаль. Его имя я узнал, когда он меня вытащил, выдернул буквально из воды. Я через паспортный стол нашел его, мы подружились, так и общаемся. Оказалось, что он так же 1955 года рождения. Лев по гороскопу. Я в пересечении Коза и Водолей, как Саркози. Саркози родился 28 января 1955 года и я родился 28 января 1955 года. Такие вот президентские пьесы.
— Что следует ожидать от вас дальше? Пьесу, сказку, поэму?
— У меня всегда есть желание написать роман. Но сажусь и самопроизвольно пишется пьеса. Хочу написать роман, бах — пьеса! Я уже не знаю, просто такой организм. Я знаю, что пьеса — это самый сложный жанр. На таком уровне, на котором я пишу — это гиперреализм. Особенно последняя пьеса, одна из последних "Рублевское сафари нах". Мои пьесы читаются как романы. Кто преодолеет пару страниц и найдет в себе, в своей душе, какой-то романтизм и желание преодолеть эту форму, то пьесы уже дочитываются как классные детективные романы, от которых, как говорит Слава Зайцев, очень хорошее послевкусие.
— Не пора ли уже приступать к написанию мемуаров?
— Наше интервью — это и есть мемуары. А что? Живой разговор — самое главное. Потому что в живом разговоре ты часто скажешь какие-то поразительные, интересные вещи. А когда ты будешь писать мемуары, это все-таки самоцензурированная форма, на мой взгляд. О чем-то ты хочешь умолчать. А в живом разговоре, раз тебя спровоцировали, уже не отвертеться. И если ты человек искренний, а я надеюсь, что, в общем-то, мое творчество искреннее, это сильнее мемуаров.
— Вообще Волоховы откуда? Из какой земли русской?
— Это были воеводы. Дворянских кровей люди. Такая красивая фамилия, мне она нравится. В мыслях не было брать какой-то псевдоним.
Мой отец был в Школе Юнг на Соловецких островах вместе с Пикулем. У него высшая матросская награда, полученная в 1943 году за спасение подводной лодки. В 12-балльный шторм он был рулевым. Самое сложное было, он говорил, три раза становится бортом к волне. Ты должен спасти экипаж, который отправился спасать лодку. Отцу одному дали эту награду. Его статья из книги "Соловецкие юнги" помещена в этой книге. Конечно, надо чтить своих предков, считаю, это самое важное.
Беседовал и подготовил к публикации Игорь Буккер