Сирия — святая земля, колыбель христианства, которая в последние годы претерпевает адские муки. На этой земле страдают не только христиане, но и те мусульмане, которых ИГ считает "неверными". Поэтому защита Сирии — это еще и вопрос защиты веры. Об этом Pravda.Ru рассказывает настоятель Богоявленского кафедрального собора, отец Александр (Агейкин).
— Отец Александр, cредства массовой информации обсуждают заявление востоковеда Семена Богдасарова, который сказал, что "православие в Россию пришло из Сирии, и для нас это наша земля". Что вы можете сказать на этот счет?
— Сирия — это боль для каждого христианина. Это колыбель христианства, его неотъемлемая часть. Хотя бы потому, что первыми называть себя христианами стали люди именно там. Откуда родом апостол Павел? Из Тарса, то есть из Сирии.
Рассуждая об основах православной догматики, нельзя не вспомнить об Иоанне Дамаскине, оставившим после себя огромное количество православных песнопений, канонов, которыми мы пользуемся по сегодняшний день.
Если мы говорим о монашестве, то, как не вспомнить Ефрема Сирина, Исаака Сирина? Сирия — колыбель православной догматики, аскетики. Это особая земля, которая имеет для христианства огромное цивилизационное значение.
— И сейчас именно оттуда приходят ужасающие новости о гонениях на христиан, зверствах, которые чинят над ними…
— Не только на христиан, но и на последователей ислама тоже! Что до христиан, то их там уничтожают тысячами, и это страшно. Русская церковь никогда об этом не молчала, патриарх Кирилл неоднократно обращал внимание и мирового сообщества, и президента России на то, что происходит на древней христианской земле.
Было и официальное обращение к президенту с призывом стать гарантом защиты христианской культуры. Все последние годы Русская церковь отправляла и продолжает отправлять в эту страну гуманитарную помощь, к нашей миссии по линии Межрелигиозного Совета теперь подключились и представители ислама.
— Но почему вы не афишируете свою деятельность?
— Люди верующие знают, просто предпочитают широко о ней не говорить.
— Патриарх Кирилл недавно выступил с заявлением о том, что Русская Православная Церковь поддерживает действия России в Сирии. И сразу разразился шум: Церковь поддержала бомбардировки. Это действительно так?
— Святейший патриарх Кирилл сказал: "Мы молимся о том, чтобы этот локальный конфликт не стал большой войной. Мы молимся о том, чтобы все наши солдаты, которые встают на защиту интересов уничтожаемого народа, вернулись домой, чтобы ни один из них не погиб". Почему об этом никто не говорит? Не говорит о том, что патриарх постоянно молится, чтобы ни один солдат не погиб!
Никаких слов о бомбардировках вообще не было сказано! А сказано было о том, что Церковь приветствует инициативы, направленные на то, чтобы установить мир на многострадальной земле!
Кровь льется рекой, уничтожаются святыни, культурные объекты мирового значения, происходит страшное, — и все бездействуют. Сперва христиан выдавили из Ирака в Сирию, а теперь их там уничтожают. Это что, спланированная атака на христианство?!
Если мы в этот раз повторим ошибки нашего прошлого, каток пройдется по всей Европе, по всему миру. Вспомните равнодушие, царившее в свое время в Византии. И нет больше Византии. Нет Римской империи, тоже падшей из-за людского равнодушия: "Подумаешь, какие-то варвары продвигаются к нашим нерушимым границам". В итоге мир получил уничтожение византийской христианской цивилизации.
То же может повториться и сейчас, только в гораздо больших масштабах, если мы будем молчать. 130 тысяч христиан изгнали из Ирака в Сирию, — что с ними сталось к этому моменту? Кто-нибудь слышал о том, что хотя бы один из них получил политическое убежище в США? Христиане, как оказалось, уже никому в мире не нужны. Отличные плоды современной христианской цивилизации!
Конечно, негоже разделять людей по их вере, но мы-то прекрасно знаем из отчетов, которые предоставляют в ОБСЕ и ООН, что самая уничтожаемая конфессия сегодня — это христиане.
Что же до ИГИЛ, то его последователи с тем же рвением убивают и, как они считают, "неправильных" мусульман. И то, что решение президента и правительства поддержал Межрелигиозный совет России, говорит о многом: все мы должны объединиться против творимого варварства, это никакая не религиозная война, и те, кто называют себя Исламским государством, настоящие язычники, за ними нет ни правды, ни истины, ни благочестия.
Что до используемой ими религиозной символики, это лишь прикрытие стремления к власти, владычества над миром. И этому нужно дать достойный ответ.
— Вопрос, скорее, из области морали. В войне всегда участвуют две стороны. И обе получают благословение на бой. Вот, к примеру, небезызвестная Надежда Савченко на суде заявила, что она не убийца, а солдат, и защищала свою родину. Где проходит эта самая грань между защитой и убийством?
— Недавно я разговаривал с руководителем детского приюта, который мы окормляем. Его воспитанники этим летом были в военном лагере, и один мальчик сказал директору, что мечтает стать снайпером. Тот рассказал мне об этом разговоре, и я ответил: "Мне очень нужно с ним поговорить и объяснить, что снайпер — это совсем не тот, кто убивает людей, а тот, кто их защищает".
Миссия священника — не благословить на войну, а вложить в сердце воина чувство любви и милосердия даже по отношению к врагу: не добить его штыком, а перевязать рану. Солдат должен оставаться человеком. И снайпер должен оставаться им! Его задача не в том, чтобы перестрелять 150 человек, а выбрать в качестве мишени одного-единственного, потеря которого реально скажется на боевом духе противника. И сохранить тем самым в живых оставшиеся 149 человеческих душ.
Убивать людей — большой грех, но остановить преступление и дальнейшее кровопролитие снайпер может, поразив, например, главнокомандующего. Конечно, как христианин, он несет за это епитимью, но это уже проблема его духовника. Церковь учит: "Не убий!" Но вставая на защиту своего ближнего, "за други своя полагая душу свою", вы не должны убивать направо и налево. Убийство всегда остается убийством.
Военным ближе других такие понятия, как смерть, хрупкость человеческой жизни, патриотизм, любовь к ближнему. Чувства эти у них особенно обострены, поэтому и большинство армейских храмов строится в частях, которые принимали участие в реальных боевых действиях.
— Другими словами, "на фронте атеистов нет"?
— Конечно, нет. Когда не на что больше опереться, какие молитвы могут прийти в голову, откуда возьмется нравственный фундамент? Поэтому мы и продолжаем свое служение.
В 1990-е годы много молодых людей пришло в церковь, обратилось к Богу, многие стали священниками. В нравственном смысле эти годы стали для них неким водоразделом. Я и сам пришел в храм в 1991 году.
— Как к этому отнеслись ваши родные?
— Я из семьи потомственных военных, и поначалу все восприняли мое решение как крушение надежды увидеть в своем сыне офицера, продолжателя семейной традиции. Самым мудрым оказался мой дед, который сказал: "Внук продолжил служение". Ведь священник служит отечеству и церкви так же, как офицер.
Высшее образование я получил вполне светское, я тогда оканчивал Историко-архивный институт и собирался сталь культурологом. Но в 1991-м году, когда в стране в одночасье поменялся жизненный уклад, меня посетила мысль: "Что в этой жизни стабильно, что не подвержено внезапным переменам?" Ответ пришел сразу: "Евангелие". Оно осталось неизменным и останется таковым навсегда даже когда все вокруг рушится, когда моему отцу-офицеру говорят: "Больше не одевай военный мундир, приходи на службу в пиджаке".
Мой выбор был сродни бегству из переменчивой реальности к стабильности, к неизменяемому, и, как оказалось, самому ценному.
— Вы настоятель храма, в который поначалу заявились небезызвестные девушки из Pussy Riot. Как вы, настоятель, отнеслись тогда к этой выходке?
— Начинали они действительно в нашем Богоявленском соборе, но, видимо, заказчики сказали, что это будет не очень знаково и перенаправили в Храм Христа Спасителя. Что же до отношения к этой выходке, то у меня она вызвала не оскорбление, нет, а чувство боли. Мне, христианину, было очень больно, что кто-то восстал против святыни, даже не понимая этого.
Говорят, что это был их выбор, их личное дело. Не спорю. Но надо понимать и другое: богохульство — это фактически самоубийство, человек сам убивает себя, только духовно. Бог дал человеку свободу, а он обращает этот дар против того, кто ему же его и дал.
Церковь призывает останавливать богохульство не потому, что человек оскорбляет Бога, — Священное писание гласит: "Бог поругаем не бывает" — а ради того, чтобы этот человек не убил себя для вечности. И чтобы не искусить другого, который бы тоже начал, следуя этому примеру, убивать себя через богохульство.
То, что их остановили и наказали, было сделано ради них самих, чтобы они поняли глубину своего падения.
Печально то, что эта выходка получила свое продолжение, когда после их выступления в Храм Христа Спасителя пришел человек и облил краской иконы, как бы продолжив начатый Pussy Riot перформанс. Увидел информацию и решил тоже отметиться.
— А если взять нашумевшую выставку в Манеже, на которую явились уже другие экстремисты, защищавшие на этот раз, как они сами говорили, религиозные ценности?
— Я ни в коей мере не поддерживаю устроителей выставки, к этим людям есть огромное количество вопросов, они действительно хулят Бога. Но активисты, явившиеся туда, фактически уподобились тем же самым Pussy Riot: невразумительные действия, невразумительное поведение, которое только нанесло удар по церкви, ничего более. Этому циничному богохульству можно было противостоять совершенно законными методами.
— Как? В суд подать?
— Я за то, что мы должны стоять за святыню. Но как? Можно было противодействовать на уровне православных добровольцев, молодежных организаций. Кто мешал прийти на выставку с экспертом, просто походить и все зафиксировать, а в следующий раз явиться уже с прокурором и сказать: "Вот заключение экспертов, пусть устроители объяснят: они действительно таким видят Христа или это просто заблуждение?"
Если они будут не готовы дать вразумительный ответ, попросить прокурора возбудить уголовное дело по факту оскорбления чувств верующих,
Они, конечно, могут ответить: "А где там Христос? Там просто человек, распятый на кресте". В иконографическом каноне не надписанное изображение не является изображением Христа, икона, пока ее не подписали, не освящается. А в Римской империи тысячи людей были казнены на кресте. Почему было не поговорить на камеру с этими людьми: "Простите, а это что? А это что? А что вы хотели этим изобразить?".
А так то, что произошло в Манеже — просто эмоции. Христианин должен стараться держать эмоции при себе. Апостол Павел, когда проповедовал в языческих городах, не крушил идолов. Это делали сами язычники после его проповеди.
— Вы пришли к Богу в 1990-е годы. Попробуйте сравнить наше общество тогда и сейчас. Стали ли люди более верующими, более духовными, или, наоборот, более прагматичными?
— У нас есть замечательная молодежь, есть прекрасные меценаты, есть люди, которые живут не только для себя, но и для других. В то же время есть и те, кто ничего не слышит. Так всегда было, и так всегда будет. Но если в общем, люди стали лучше.
Девяностые годы были временем крушения надежд. Сейчас же мы видим, что люди становятся более патриотичными, принадлежность к России начинает вызывать чувство гордости. И эти перемены заметны даже по православным церквям за рубежом. В лоно православия приходит все больше голландцев, шведов, норвежцев. Как они встают на этот путь? Видимо, Господь как-то призывает.
Первый приход в Амстердаме, основанный в свое время митрополитом Антонием Сурожским, насчитывал 10-12 человек и занимал маленькую часовенку, помещение. Сегодня в Амстердаме огромный приход, купленный на средства православных прихожан бывший католический монастырь. И там уже становится тесновато.
Службы чередуются: по-славянски, по-голландски. Голландцы, и бельгийцы поют на клиросе вместе с русскими. Там же молятся и сербы, и грузины — все они объединены единством православной веры. Год от года увеличиваются общины православные в Швеции, Норвегии, Дании, Великобритании, Италии, Германии, Венгрии. Православие востребовано, потому что это живая вера.
— Русский мир — это и православие тоже.
— Это вообще не национальное понятие. Что принесли русские миссионеры в Якутию, на Камчатку? Прежде всего, православную веру, через которую дали возможность прикоснуться к огромной русской культуре. Они дали якутам возможность читать Евангелие на своем родном языке, записывать свои мысли на родном языке, размышлять над Евангелием и русской литературой, и записывать это на своем языке.
Сколько трудов положил владыка Нестор на Камчатке: строил лепрозории, школы, храмов он построил меньше, чем школ, больниц и лепрозориев. В этом заключается миссия нашего православная.
У нас в Богоявленском соборе находится гробница патриарха Сергия. Он был помощником святителя Николая равноапостольного в Японии во время русско-японской войны, и большая часть паствы молилась о победе японского оружия. Это было очень непросто. Хотя интересный факт: первыми японскими христианами и православными были именно самураи.
Когда я впервые был в США, то приехав в Форт Росс, увидел в музее удивительную гравюру: сидят индейцы, укутавшись в русские платки, и играют в карты. Никогда русский солдат не приходил как захватчик, и в этом тоже была огромная роль православной церкви.
Когда американские войска осадили Форт Росс, русский гарнизон оставался совершенно спокойным, потому что индейцы перерезали все пути снабжения американцев. И им пришлось удалиться без боя, потому что они поняли, что индейцы на стороне русских.
И я убежден, что русские воины, которые находятся сегодня в Сирии, такие же носители гуманистических ценностей русского православия, что и их предшественники.
Подготовил к публикации Сергей Валентинов
Читайте статью на английской версии Pravda.Ru
Беседовала