Сколько наркоманов в России? Точного ответа не знает никто. В том числе и потому, что общегосударственную проблему пытаются решить в ведомственном стиле. Между тем, наркомания растет, захватывая новые социальные слои. Об этом беседуют на "Конспиративной квартире" генерал Александр Михайлов и директор Института наркологического здоровья нации Общественной палаты РФ Олег Зыков.
— Сегодня мы говорим о проблеме, которая стала очень мощным возбуждающим фактором в Российской Федерации в последние годы — проблема наркомании, проблема алкоголизма, проблема иных зависимостей. Для начала хочу задать вопрос: что изменилось за последние 10 лет? Не кажется ли вам, что мы эту тему просто заболтали?
— Ну, это мягко сказано. Все, что произошло за последние годы — результат деятельности совершенно конкретного ведомства — Федеральной службы по контролю за наркотиками. В Петербурге есть очень интересный ученый, бывший полковник МВД господин Зозулин. И у него есть замечательный труд, его ученица написала, он был научным руководителем, о структурном конфликте в ФСКН. То есть порочность этого органа заложена изначально. Сейчас я даже не о том, что налоговую полицию нужно было срочно переделывать, и вдруг ее кадры, насквозь проворовавшиеся на этой почве, стали заниматься у нас наркооборотом с таким же, в общем, успехом.
Но сама структура, сама идея ФСКН была изначально порочна. Не должна силовая структура выступать в роли организатора профилактических программ. Когда в положение, в устав об этой деятельности заложена идея, что люди в погонах будут ходить по школам и рассказывать о вреде наркотиков, а мы к этому моменту уже понимали, что хождение по школам с рассказом о наркотиках — это пропаганда наркотиков, даже если ты говоришь об этом в отрицательном смысле. Мы прожили тот период, когда ходили милиционеры, изымали такие там фляжки с марихуаной, майки с марихуаной.
И это происходит на фоне того, что эта проблема крайне остра, и если говорить о реабилитации наркоманов, о критической профилактике, то идея была как раз создать реабилитационное пространство, дать людям понять, где они могут найти помощь, и каково качество этой помощи будет, потому что все, что происходило до этого было совершеннейшим беззаконием, когда у нас реабилитацией занимались бандиты из "Преображения России".
Как член Общественной палаты я принял участие в закрытии этой организации. Её 500 центров, кстати, никуда не делись, названия поменялись, там начальников — киллеровских бандитов посадили, а сами центры, где используется рабский труд маргинальных слоев населения, остались.
Читайте также: Поможет ли новый закон побороть наркомафию?
И это — системная проблема. Человек выходит из тюрьмы — ему деваться некуда. А мы не можем многие годы создать службу пробации — вот то, чем я много лет занимался. И вы, как правовед, хорошо понимаете, что если нет вот этого стержневого элемента индивидуального сопровождения человека, который оказался в трудной жизненной ситуации, он обязательно будет совершать повторные правонарушения. У него выбора нет. Ему общество и государство не дало такую возможность.
— Здесь вот возникает проблема. Перестали финансировать очень многие мероприятия, все, что было связано с внебюджетным или бюджетным финансированием закрылось в 2009 году. Сегодня бюджетным является только финансирование самого ведомства, которое, как я уже говорил, еле-еле сводит концы с концами. Не хватает денег на оперативные расходы, не хватает денег на многие другие расходы, некоторые управления находятся вообще в нищенском состоянии. Пенсионеры, например, в этом году за январь месяц получили пенсии не в декабре, как положено, а чуть ли не в феврале. Это все кризис, финансовый кризис системы. Когда говорят, что этому ведомству, ФСКН, будут добавлять денег, я, наверное, не очень в это верю.
— То, что до сих пор происходило, убеждало меня, что тратятся бюджетные средства, предназначенные на борьбу с наркоманией, самым безобразным образом, они просто в трубу вылетают. При этом, еще раз повторяю, если мы не обсудим структурную несостоятельность органа, который называется ФСКН, а он определяет у нас наркополитику, то мы не сдвинемся с места, потому что всегда будут заявляться какие-то идиотские идеи, они будут обсуждаться и мучительно преодолеваться, а иногда и не преодолеваться.
И когда директор ФСКН, и мы-то с вами точно это знаем, от вольного начинает нам рассказывать, сколько у нас миллионов наркоманов, то три, то восемь с половиной, а то цифра 18 уже у него нарисовалась, причем, ну, еще можно три от восьми как-то отличить, по принципу эти — регулярно принимающие, эти — эпизодически. Как отличить 8,5 миллионов от 18? Вообще невозможно. То есть это совсем эпизодические? Одноразово, что ли? Вот, наркоман пришел в силу каких-то причин, ему поставили диагноз, и мы в столбик посчитали, у нас там их было 700 тысяч, сейчас цифра называется 500 тысяч, и это — ничто, потому что это — люди, которые дошли до врача или сами, или их привели, или через суд они туда попали. Это — не количество наркоманов в нашем обществе.
А вот эти социологические исследования, на которые были выделены деньги, тоже ушли в трубу, потому что ФСКН заказала работы эти у уральской организации, которая деньги сперла, уж извините за этот жаргонизм. Какую-то часть, я знаю, вернули в бюджет, а ту часть, которую сперли — так и сперли. Но дело не в деньгах, а в том, что эту работу не проделали.
Ведь было постановление правительства о создании мониторинга. Никакого центра не создали, никакого мониторинга не происходит. Сейчас новое постановление правительства, когда наркологические заболевания вставили в социально опасные заболевания, и кто-то — непонятно кто должен наряду с туберкулезом и так далее исследовать эту категорию, хотя это — особая категория. Она не может быть исследована как нозологическая группа, потому что там очень много подковерных социальных процессов, которые нам надо выявлять в ходе этих социологических исследований, и это — специфическая вещь.
В свое время в институте социологии, а там замечательный исследователь Поздняков, мы говорили, если бы деньги, которые украли на Урале, отдали бы этой группе, то мы имели бы сейчас некоторое представление о том, что у нас творится с употреблением наркотиков. А у нас творится черт знает что, потому что разговоры Виктора Иванова, руководителя ФСКН, о том, что для нас значим наркотрафик из Афганистана, это чушь собачья. Потому что сегодня уже 70-80 процентов наркорынка — это не опиаты из Афганистана, а синтетические наркотики. Это психостимуляторы и это каннабиноиды, которые производятся, как правило, вообще внутри страны.
Читайте также: В. Колесников: Можно ли победить наркобаронов?
— Я бы хотел задать такой вопрос: вы — нарколог фиксируете изменения в структуре потребления, учитывая, что появились новые виды наркотиков?
— Ровно это я и пытался только что сказать, о том, что публичные рассуждения Иванова о наркотрафике и опиатах, они не сильно актуальны с точки зрения структуры потребления тех химических веществ, которые заполняют наш наркорынок. И еще раз хочу повторить, что сегодня наиболее актуальны синтетические психостимуляторы и синтетические каннабиноиды, которые вызывают тяжелейшую зависимость.
— Это более серьезная зависимость, чем прошлая?
— Здесь трудно сравнивать.
— Я имею в виду по последствиям, потому что я был сейчас в нескольких реабилитационных центрах и видел людей, которые сидели на солях, на дезоморфине — они принципиально отличаются от героиновых наркоманов.
— У нас была мода на первитин, если помните, ходили молодые люди и рассказывали соседям, что у них у ребенка насморк, и они собирали нафтизин, который тогда имел элементы эфедрина. Из него вываривался эфедрон, это при нас было — мы тогда работали. И у нас была эпидемия употребления амфетамина, амфетаминовых препаратов — психостимуляторов. И мы имели тяжелейшие последствия для пациентов, которые подсаживались на амфетамины такого суррогатного свойства.
Очень быстро наступали органические изменения головного мозга, причем очень грубые изменения, просто дырки в головном мозгу образовывались, и потом восстановиться было нельзя. Мы имели недавно эпидемию, связанную с использованием препаратов, тоже связанных с аптечной сетью, толкли эти лекарства, вводили в вену, они забивали вену, и после этого ампутировались ноги и руки. Страшные последствия.
Но это не вопрос осмысления последствий или не последствий того или иного химического вещества. Это вопрос моды, она меняется. И сегодня мода на эти стимуляторы синтетические, завтра она может быть на другие, более доступные. Все равно мы должны понимать: или мы снижаем спрос на психоактивные вещества вообще и добиваемся того, что люди в принципе не используют разрушительные формы поведения, и тогда что-то меняется, или мы все время будем иметь смену моды на химические вещества, пытаясь их все тотально контролировать.
И если мы не формируем программы, системные программы первичной, вторичной, третичной профилактики, которые, собственно, и определяют структуру снижения спроса на психоактивные вещества, не понимаем, что эффективно в этом смысле, не понимаем, как это встраивается в наши сегодняшние реалии, то мы никогда не изменим ситуацию,
— Психоактивные вещества — это понятно, но я прослужил пять лет в критикуемом вами ведомстве, у меня свои тоже претензии к этому ведомству есть в силу нереализованных каких-то проектов. Значительная часть людей, не связанная с этой проблемой, требует какой-то первичной профилактики, о которой мы с вами, кстати, даже не поговорили. Мне кажется, что ведомство, которое сегодня на себя взяло функции реально существующего специально уполномоченного органа в лице Министерства здравоохранения идет ошибочным путем, потому что одно дело, когда ты останавливаешь человека, используя все инструменты, в том числе гражданское общество, для того, чтобы снизить тот же самый известный спрос. Другое дело, когда ты бросаешь их на произвол судьбы и приходишь туда, где они уже сами собрались. Все они лежат на койках в наручниках, да, потому что они — это такая жизнь. Мне кажется, что на сегодняшний день ведомство утратило свою функцию первичной профилактики. То есть оно занялось той темой, в которой уже есть свой хозяин.
— Речь надо вести, опять-таки, о системных проблемах деятельности ФСКН, исходя из логики того, как оно было создано, какие идеи в него были заложены, которые привели к некой порочности профилактических программ. Здесь две, очевидно, самые трагические стратегии, которые мы наблюдали все эти годы. Нельзя заниматься первичной и вторичной профилактикой узкой группы химических веществ. Это глупости. Мы можем только говорить о тенденциях, настроениях людей. В том числе — детей, а ФСКН в силу заточенности под термин "наркотик" ограничено в такой деятельности. Наркотик — понятие узкое, юридическое. Есть постановление правительства, которое перечисляет те вещества, которые являются наркотиками. Химические вещества имеют статус и имеют определенное право на оборот, как легальный, так и нелегальный. Но для меня, например, алкоголь является тяжелейшим, не с юридической точки зрения, тяжелейшим наркотиком, от которого потери гораздо больше, чем от некоторых разрешенных к легальному обороту химических веществ. И, собственно, это посчитано в мире. И посчитано в мире, что самые тяжелые потери в мире от употребления табака. Это — тоже известный факт.
Читайте также: Зависимостям люди… обучаются
ФСКН пытается бесконечно расширить круг этих химических веществ, которые они должны контролировать. То есть с одной стороны, они не контролируют очевидные процессы. А с другой стороны, пытаются вставить в поле своего зрения, черт знает что. Вот эти самые грибы, понимаете? И кактусы. Ну, это же понятно, что если они не будут расширять круг химических веществ, которые они по своему положению должны контролировать, то в какой-то момент времени выяснится, что контролировать и нечего особенно. Поэтому они и пытаются. Совершенно очевидно, что эта системная порочность структуры и не давала возможность сформировать нормальную программу профилактики разных форм разрушительного поведения. Я даже сейчас не говорю, собственно, о зависимых формах, мы должны говорить о разрушительных формах поведения.
Например, крайне актуальная проблема рост суицида у детей. Это вписывается как-то в наркологию? Да, косвенным образом вписывается. Но по ФСКН это точно не вписывается. И уж точно суицидами там не будут заниматься. Но для меня это точно такой же симптом неблагополучия ребенка, как-то, что он употребляет какое-то химическое вещество.
— Крайне важен вопрос первичности профилактики. Вот, понимаете, мы фактически сосредоточиваем себя только вокруг катастрофических проблем. Хотя эти катастрофические проблемы можно было исключить путем формирования иного образа жизни, может быть, иного стиля взглядов, мыслей и так далее. Этим не занимаются почему-то. Мы предпринимали такую попытку, мы реализовывали проекты, направленные на детей, подростков из трудных семей, из детских домов.
— Мы наблюдали и продолжаем, кстати, наблюдать истерию вокруг тестирования. И здесь господин Иванов просто умиляет. То есть с его же подачи вся эта истерия началась. Это можно легко прочитать. Хотя уже в тот момент было понятно, что это абсолютно порочная идея, финансово емкая идея. И фактически приводящая к пропаганде наркотиков среди детей. Когда приходят, значит, с этими тест-полосками, фармацевтические компании лоббируют закупку этих тест-полосок. Дальше один ребенок за весь класс писает во все банки. Все это предъявляется как способ решения каких-то проблем. Хотя мы отлично понимали с вами, и сейчас вы только что об этом сказали, что с детьми надо общаться. Не мочу у них собирать, а глядя в глаза, понимать, какие у него проблемы. Пытаться решать эти проблемы.
И собственно, первичная профилактика — способ научить ребенка выходить из тех реальных жизненных конфликтов, которые неизбежно в его жизни есть. Это называется медиация. Это технология понятная, прописанная. У нас есть великолепный опыт развития медиации в образовательной среде в Ставропольском крае. Не в Париже. В Ставропольском крае 600 школ. Все написали, все понятно.
Но нет. Мы продолжаем бегать по стране и рассказывать о том, что надо собирать мочу у советского народа. Но это продолжается же, хотя сегодня Иванов, на это у него хватило ума, сказал, что вот такое тотальное тестирование всех подряд и есть самый эффективный способ профилактики. Это не способ профилактики — это способ пропаганды употребления наркотиков. Ребенок воспринимает сам накал информации вокруг слова "наркотик", тем больше будет экспериментов у детей с их употреблением. Это прописная истина. Это давно выявленный факт. И тема тестирования — это лакмусовая бумажка, как наше государство реагирует на какие-то вещи, и какие результаты получаем. В Татарстане провели массовое тестирование почти всех детей. Потратили бешенные деньги.
— Я даже цифру могу назвать — 85 тысяч на одного ребенка, на одного потребителя.
— Значит, вы тогда и назовете, сколько выявили употребляющих наркотики.
— Выявили где-то порядка 45 человек.
— И при этом ни одной судьбы позитивно не решили в этом смысле. Тогда зачем все это? Если мы не ставим задачу поменять судьбу в результате этого процесса, то тогда это все просто игра. Все бессмысленность. Все пустая трата бюджетных денег.
— Об этом мы поговорим в следующей передаче, посвященной борьбе с этим злом. Спасибо за беседу.