Любовный треугольник Александр Блок — Любовь Блок — Андрей Белый особенно тяжело дался последнему. А все, видимо, из-за того, что Андрей Белый был самым влюбленным в этой троице. Когда Любовь Блок неожиданно отвергла поэта, он чуть не сошел с ума. "Я думал про нее — Богородица, а она оказалась дьяволицей", — скажет позже Белый о своей возлюбленной.
Недавно "Правда.ру" рассказала о любовном треугольнике в семейной жизни выдающегося русского поэта Александра Блока. Сегодня мы предлагаем взглянуть поближе на один из этих "уголков" — литератора Андрея Белого. Под этим псевдонимом творил символист Борис Бугаев. "Женщины волновали Андрея Белого гораздо сильнее, чем принято о нем думать", — свидетельствовал, на протяжении 19-ти лет знавший его, Вячеслав Ходачевич.
О предыстории отношений Белого с Любовью Дмитриевной Блок мы уже писали и желающих узнать отсылаем к соответствующей заметке. Закончим эту историю любви, которая по выражению Ходасевича "сыграла важную роль в литературных отношениях той эпохи, в судьбе многих лиц, непосредственно в ней даже не замешанных и в конечном счете — во всей истории символизма. Потом еще были в его жизни и любви, и быстрые увлечения, но та любовь сохранилась сквозь все и поверх всего. Только ту женщину, одну ее, любил он в самом деле".
Читайте также: Мучительный треугольник Александра Блока
Роман с женой Блока развивался стремительно. После тягостных раздумий Любовь Дмитриевна решила расстаться с Александром Александровичем, но при условии, что Борис Николаевич непременно увезет ее куда подальше, лучше всего в Италию. Оставалось поставить в известность самого Блока. Элементарная порядочность требовала сделать это лично. Белый писал: "Чудовищная, трагическая весна 1906 года… Я не расставался с Любовью Дмитриевной. Она потребовала — сама потребовала, чтобы я дал ей клятву спасти ее, даже против ее воли. А Саша молчал, бездонно молчал. Или пытался шутить. Или уходил пить красное вино".
Разговор двух друзей-поэтов состоялся в присутствии жены-любовницы. По воспоминаниям Белого, Блок в эту минуту, прекрасный, как пронзенный стрелами Святой Себастьян, произнес: "Что ж… Я рад…" Его жена крикнула: "Саша, да неужели же?…" Блок вышел из кабинета, Борис и Любовь расплакались. "А за окном каркали черные вороны. На наши головы каркали…", — записал по горячим следам Борис Бугаев. И как в воду глядел.
Белый категорически отверг совет Татьяны Гиппиус перейти к "жизни втроем" — menage en trois, какую вела ее сестра Зинаида с Мережковским и Философовым. Он поверил уверениям Любови Дмитриевны в то, что "Александр Александрович ей не муж, они не живут как муж и жена, его она любит братски", а его, Борю, подлинной любовью.
Для поездки за границу влюбленным требовались немалые деньги и Белый уехал в Москву, чтобы занять их. Поначалу Люба в письмах торопила его, потом пошла череда признаний то в любви к Блоку, то к Белому. Если раньше братской любовью она любила мужа, то теперь братские чувства предназначались Борису Бугаеву. "Боря, я поняла все, — сообщала в письме от 17 марта 1906 года Любовь Дмитриевна. — Истинной любовью я люблю Сашу. Вы мне — брат. Боря, понимаете Вы, что не могу я изменить первой любви своей?"
Через месяц Люба прислала Боре письмо, в котором просила его не приходить к ним на петербургскую квартиру, сославшись на предстоящий Саше последний трудный экзамен. И хотя это было правдой, ничуть не мешало Блоку продолжать посещать питейные заведения самого низкого пошиба и третьеразрядные кабаки. Поэт засиживался в них до самого утра, а вскоре порадовал сначала своих приятелей — выдающихся деятелей Серебряного века, а позднее всех русских читателей своим шедевром — "Незнакомка".
В начале августа от Любы пришло письмо, в котором она отказывалась встречаться с Белым и запрещала ему бывать у них. Она просила не только не приезжать в Петербург, но даже бросить переписку. 8 августа в Москве, по просьбе Блоков, состоялась встреча в ресторане "Прага". В присутствии двух молчаливых господ, Любовь Дмитриевна в ультимативной форме потребовала того же, о чем прежде писала в письмах — не бывать у Блоков, выбросить из головы блажь о поездке в Италию и прекратить писать к ней. Бугаев вылетел из ресторана как пробка из-под шампанского.
Надев черную маскарадную маску, Белый в таком виде принимал приходящих друзей. Он уговорил одного из своих друзей отвезти Блоку вызов на дуэль. Александр Александрович рассудительно ответил, что никакого повода к дуэли нет, а Боре "надо отдохнуть". Белый никак не хотел принять такого оборота вещей и писал Блокам, умоляя их пойти на любые условия, но только позволить ему вновь увидеться с Любой. "Клянусь, что Люба — это я, но только лучший, — плакался Борис. — Клянусь, что Она — святыня моей души; клянусь, что нет у меня ничего, кроме святыни моей души. К встрече с Любой в Петербурге (или где бы то ни было) готовлюсь, как к таинству". Любовь символисты переживали совсем не символически, а в предельной напряженности и полноте. Роковая женщина, дуэль, самоубийство, сумасшествие и прочее.
Читайте также: Истории любви: Драма за королевским фасадом
Александр Блок дал понять неутешному любовнику, что чувства Белого к собственной жене его не беспокоят, но он обязан защищать ее, как рыцарь, а Бориса он по-прежнему любит как поэта, друга и человека. Несмотря на предостережения Блока не появляться у них, Белый помчался в столицу, как он сам выразился — "побитой собакой, поджав псиный хвост". Он написал письмо Блоку с самыми искренними признаниями в любви к нему, но тот не ответил. Зато от Любы поступило категорическое требование не появляться у них, вплоть до особого извещения. Целую неделю Белый провел в бесплодном ожидании посыльного, потом все чаще стал наведываться в кабаки. Правда, несколько раз читал свои стихи и слушал других поэтов, свел знакомство с Александром Куприным и с ним отправился в очередной загул.
Пятиминутное объяснение с Любовью Дмитриевной превратилось для Белого, по его выражению, в многократное подряд сбрасывание с Тарпейской скалы. В античном Риме с этого капитолийского холма сбрасывали осужденных на смерть преступников. "Я думал про нее — Богородица, а она оказалась дьяволицей", — признается Белый позже. Поэт помчался к Неве с мыслью утопиться, но настилы, баржи, лодки мешали сигануть в воду. Решил ждать до утра, чтобы доплыть на лодке до середины реки, а утром от Любы пришла записка с приглашением повидаться.
Владислав Ходасевич в своих мемуарах писал: "Белый страдал неслыханно, переходя от униженного смирения к бешенству и гордыне, — кричал, что отвергнуть его любовь есть кощунство. Порою страдание подымало его на очень большие высоты духа — порою падал он до того, что, терзаясь ревностью, литературно мстил своему сопернику, действительному или воображаемому. Он провел несколько месяцев заграницей — и вернулся с неутоленным страданием и "Кубком метелей" — слабейшею из его симфоний, потому что она была писана в надрыве".